Мы не делаем ничего важного, да еще в довершение всего этот чопорный скот твердит мне каждые две минуты, какая я бестолочь.
Босх хорошо понимал Джулию. Через это проходили все полицейские. Ежедневно бродишь по клоаке, и вскоре начинает казаться, что, кроме нее, ничего не существует. Вот почему он не мог бы вернуться в патрульную службу. Она представлялась ему лейкопластырем на пулевой ране.
– Ты думала, служба будет иной, когда училась в академии?
– Не помню, о чем я думала. И не уверена, что смогу достичь того положения, где буду что-либо значить.
– Уверен, достигнешь. Первые два года тяжелые. Но ты входишь в курс дела, начинаешь видеть перспективу и свой путь. У тебя все образуется.
Произнося эту ободряющую речь, Босх не испытывал уверенности. У него были долгие периоды сомнений относительно своей работы и выбора. Советуя Джулии терпеть, он сознавал, что не совсем искренен.
– Давай побеседуем о чем-нибудь другом, – предложила Джулия.
– С удовольствием, – улыбнулся Босх.
Он неторопливо пригубил коктейль, думая, как повернуть разговор в другое русло. Поставил бокал и произнес:
– Ты путешествовала в Андах, и тебя осенило: «А ведь я хочу служить в полиции».
Джулия рассмеялась, желая избавиться от унылости.
– Не совсем так. И я не бывала в Андах.
– А как же полная, красочная жизнь, которую вела до того, как нацепить значок? Ты сказала, что путешествовала по всему миру.
– В Южную Америку не ездила.
– Анды там? Я-то думал, во Флориде.
Джулия снова рассмеялась, и Босх обрадовался, что удачно сменил тему. Ему нравилось смотреть на ее зубы, когда она смеется. Они были чуточку кривыми, и в некотором смысле это делало их превосходными.
– Ну а кроме шуток, чем ты занималась?
Джулия повернулась на табурете так, что они с Босхом оказались плечом к плечу и глядели друг на друга в зеркало позади ряда разноцветных бутылок вдоль задней стены.
– Была какое-то время адвокатом – по гражданским делам, потом поняла, что это лакейское занятие, бросила его и стала путешествовать. При этом работала. Делала керамику в итальянской Венеции, была конным экскурсоводом в Швейцарских Альпах, поваром на гавайском туристическом судне. Подвизалась и на других ролях, повидала чуть ли не весь мир – кроме Андов. Затем вернулась домой.
– В Лос-Анджелес?
– Я здесь родилась и выросла. А ты?
– Тоже.
– Я в Сидерсе.
Джулия подняла бокал, и они чокнулись.
– За гордых и смелых! – провозгласила она.
Босх выпил и, взяв графин, налил сайдкара. Он значительно опережал Джулию, но это не смущало его. Чувствовал он себя раскованно. Приятно было на время забыть о работе, сидеть рядом с женщиной, не имеющей прямого отношения к делу о костях.
– Родилась в Сидерсе? – сказал он. – А росла где?
– Не смейся. В Бел-Эйре.
– Вот как? Видимо, твой отец не очень доволен, что ты решила служить в полиции.
– Тем более что однажды я ушла из его юридической фирмы и не подавала о себе вестей два года.
Босх улыбнулся и поднял бокал. Джулия чокнулась с ним.
– Храбрая девочка.
Когда они поставили бокалы, Джулия предложила:
– Давай покончим со всеми вопросами.
– Хорошо, – отозвался Босх. – И чем займемся?
– Отвези меня домой, Гарри. К себе.
Босх посмотрел в ее блестящие карие глаза, подумав, что события развиваются молниеносно. Это редко случается между полицейскими, сознающими свою принадлежность к замкнутой группе общества и ежедневно отправляющимися на работу с мыслью, что она связана с риском для жизни.
– Да, – промолвил наконец Босх. – Мне пришло на ум то же самое.
Он наклонился к Джулии и поцеловал ее в губы.
11
В гостиной Босха Джулия Брейшер смотрела на компакт-диски, сложенные стопками на полках возле стереопроигрывателя.
– Я люблю джаз.
Босх был в кухне.
Он улыбнулся, услышав ее слова. Наполнил два бокала мартини из шейкера, вошел в гостиную и подал один ей.
– Кто тебе нравится?
– В последнее время Билл Эванс.
Босх кивнул, подошел к полке и достал «Некий рай». Вставил компакт-диск в проигрыватель.
– Билл и Майлс, – сказал он. – Разумеется, Колтрейн и еще несколько исполнителей. Я считаю их самыми лучшими.
Когда зазвучала музыка, он поднял свой бокал, Джулия подошла и чокнулась с ним. Вместо того чтобы пить, они слились в поцелуе. Потом она рассмеялась.
– Что такое? – спросил Босх.
– Ничего. Просто я чувствую себя беззаботной и счастливой.
– Я тоже.
– Очевидно, дело в том, что ты отдал мне фонарик.
Босх пришел в недоумение:
– Как это понять?
– Он ведь такой фаллический.
Увидя выражение лица Босха, Джулия снова рассмеялась и пролила на пол чуть-чуть коктейля.
Позднее, когда она лежала на его кровати, Босх водил пальцем по татуировке в виде сияющего солнца на ее пояснице и думал о том, какой близкой и вместе с тем незнакомой кажется ему эта женщина. Он не знал о ней почти ничего. При взгляде на нее под любым углом зрения обнаруживался сюрприз вроде этой татуировки.
– О чем думаешь? – спросила Джулия.
– О человеке, который нанес тебе это на поясницу. Жалею, что не я.
– Почему?
– Потому что какая-то его часть всегда будет с тобой.
Джулия с улыбкой перевернулась на бок, показывая груди. Волосы ее рассыпались по плечам. Босху нравилось и это. Она притянула его к себе, наградила долгим поцелуем, а потом сказала:
– Давно не слышала ничего столь приятного.
Босх положил голову на ее подушку, ощутив запах нежных духов, секса и пота.
– У тебя нет никаких портретов на стенах, – удивилась Джулия. – Я имею в виду – фотографий.
Он пожал плечами. Джулия повернулась к нему спиной. Он положил ладонь на ее грудь и притянул к себе.
– Останешься до утра?
– Муж, наверное, заинтересуется, где я, но ему можно позвонить.
Босх оцепенел, а Джулия рассмеялась.
– Зачем ты меня так пугаешь?
– Ты даже не спросил, есть ли у меня кто-нибудь.
– Ты меня тоже не спрашивала.
– С тобой все было ясно. Типичный одинокий детектив. И она заговорила низким мужским голосом: – Только факты, мэм. У меня нет времени на женщин. Я расследую убийства. Мне надо выполнить работу, и я…
Босх провел большим пальцем по ее боку. Она, замолчав, улыбнулась.
– Ты одолжила мне фонарик, – сказал он. – Я подумал: женщина, у которой кто-то есть, этого не сделает.
– А у меня для тебя новость, крутой парень. Я видела фонарик у тебя в багажнике. В коробке, до того, как ты его прикрыл. Ты не обманул никого.
Смущенный Босх перекатился на свою подушку. Он чувствовал, как лицо краснеет, и закрыл его руками.
– О Господи…
Джулия наклонилась к нему, отвела его руки и поцеловала в подбородок.
– Мне это понравилось. Положило конец моему рабочему дню и дало основание предвкушать кое-что.
Она повернула его руки ладонями вниз, взглянула на шрамы, покрывающие костяшки. Давние, уже не очень заметные.
– Слушай, а это что?
– Шрамы.
– Сама вижу. Откуда?
– Там были наколки. Я их свел.
– Зачем?
– Заставили, когда поступил на военную службу.
Джулия засмеялась.
– Там было написано «Армия – дерьмо» или нечто в этом роде?
– Нет, совсем другое.
– Так что же? Скажи, я хочу знать.
– На одной руке – «Держись», на другой – «крепко».
– «Держись крепко»? Почему?
– Ну, это долгая история…
– Время у меня есть. Муж ничего не имеет против. Расскажи, мне интересно.
– В детстве я несколько раз удирал и однажды оказался в Сан-Педро, в рыбацких доках. И у многих рыбаков, ловцов тунца, видел на руках эту надпись. Спросил о ней одного из них, он ответил, что это их девиз.