– Лицо Кэвела – маска, – возразил я, – по нему невозможно узнать ни мысли, ни чувства. Его лицо, как утверждают, непроницаемо. Спроси любого.
– И вы уже пили виски?..
– Только долгая разлука с тобой вынудила меня к этому позорному поступку, – пробормотал я и завел машину. – Мы остановились в отеле «Вогоннер».
– Изумительно. Тростниковые крыши, дубовые ветви, местечко у пылающего камина. – Она поежилась. – В самом деле, холодно.
До отеля мы добрались ровно за три минуты. Я остановил машину у модерновой кондитерской, сияющей стеклом и никелем. Мэри глянула на нее, потом на меня и спросила:
– Это и есть «Вогоннер»? Отель?
– Можешь убедиться в этом по неоновой рекламе. Мусорные ведра у двери и клопы в кроватях теперь не в моде. Кроме того, здесь центральное отопление.
Хозяин, он же администратор, встречал нас – краснолицый, с закатанными рукавами рубашки, сильно пропахший выпивкой. Отведя хмурый взгляд от меня, он тотчас же улыбнулся Мэри и вызвал мальчика лет десяти, наверное своего сына, который и провел нас в комнату. Номер был довольно чистый, просторный и выходил окнами на задний двор с мощеными дорожками довольно слабое подражание европейскому городскому садику. Для меня имело значение, что одно из окон выходило на окружающую двор веранду. Дверь за мальчиком закрылась, и Мэри подошла ко мне.
– Как твоя нога, Пьер? Только честно.
– Не совсем в порядке. – Я давно оставил мысль обманывать Мэри: если дело касалось выяснения истины, она превращалась в чуткий детектор, чувствующий малейшую ложь. – Ничего. Отпустит. Всегда так.
– Вот кресло. И вот стул. Вот так. Надеюсь, больше ты сегодня не будешь ходить?
– Боюсь, придется. Нужно. Совсем немного. Весьма сожалею, но иначе не получается.
– Получится, – заупрямилась она, – нет необходимости тебе всегда все делать самому. Разве нет людей кроме тебя?
– Только не на этот раз. Мне нужно сделать два визита. Первый – с тобой. Вот почему я тебя вызвал. Больше вопросов она не задавала. Подняла телефонную трубку, заказала мне виски и себе шерри. Принес сам хозяин, слегка отдуваясь от подъема по лестнице. Мэри улыбнулась ему и сказала:
– Можно пообедать в комнате, с вашего разрешения?
– Пообедать? – Он стал еще багровее от возмущения. – В вашей комнате?
Обед! Неплохо, черт возьми, а? Как вы думаете, где вы приземлились? Не в Кларидже? – Он отвел взгляд от потолка, куда взывал к небесам, и поглядел вновь на Мэри. Открыл было рот, потом закрыл его, уставившись на Мэри. Я уже знал, что песенка его спета. – Кларидж, – машинально повторил он, я... гм... я посмотрю, что можно сделать. Против заведенного в этом доме порядка, заметьте... вы... но... мне доставит удовольствие это сделать, мадам.
Он ушел, а я заметил:
– Против тебя нужно издать закон. Налей мне виски и передай телефон.
Я сделал три звонка. Первый в Лондон, второй инспектору Вилли и третий Харденджеру. Тот все еще находился в Мортоне. По голосу чувствовалось, что он раздраженный и усталый. И неудивительно: у него был тягостный и не очень приятный день.
– Кэвел? – почти прорычал он. – Как там у вас, с теми двумя, с которыми вы виделись? На ферме.
– Брисон и Чиперфильд?.. Ничего. Есть около двухсот свидетелей, готовых поклясться, что никто из них не был замечен ближе пяти миль от Мортона между одиннадцатью и двенадцатью вчера вечером.
– Что вы несете?! Двести свидетелей...
– Они были на танцах. А вы что‑нибудь новое узнали из опроса подозреваемых в лаборатории номер один?
– А вы ожидали отсюда что‑то новое? – уныло спросил он.
А вы что‑нибудь новое узнали из опроса подозреваемых в лаборатории номер один?
– А вы ожидали отсюда что‑то новое? – уныло спросил он. – Уж не думаете ли вы, что преступник настолько глуп, что не обеспечит себе алиби?
И черт возьми, хорошее. По‑прежнему уверен, что не обошлось без помощи извне.
– Чессингем и доктор Хартнелл. Насколько правдивы их объяснения?
– Почему вы спрашиваете именно о них? – насторожился он.
– Так, интересуюсь. Собираюсь сегодня вечером с ними встретиться, послушать, что скажут.
– Без моего согласия вы не имеете права с кем‑либо видеться, Кэвел, почти закричал он. – Я не хочу, чтобы совершались ошибки...
– Я не ошибусь, поеду, Харденджер. Ведь сам Шеф говорил, чтобы дали свободу действий, не так ли? Препятствуя мне... знаете, я несколько иначе понимаю свободу действий. Шефу это не понравится, Харденджер.
Мой собеседник помолчал, успокоился и наконец произнес ровным тоном:
– Вы утверждали, что не подозреваете Чессингема.
– И все‑таки хочу увидеться с ним. Он внимателен и осторожен, он более обычного дружен с доктором Хартнеллом. Меня прежде всего интересует Хартнелл. Он довольно выдающийся исследователь, однако в денежных делах весьма неразборчив. Он полагает, что если умен в науке, то таковым будет и на бирже. Три месяца назад Хартнелл вложил деньги в ненадежную компанию, которая помещала свои рекламы во всех национальных еженедельниках. Он почти все потерял. Затем, за несколько недель до моего ухода из Мортона, заложил свой дом. Подозреваю, что и его потерял, пытаясь возвратить ранее утраченное.
– Так какого черта вы не говорили мне об этом прежде? – возмутился Харденджер.
– Мне это только сегодня вечером совершенно внезапно пришло в голову.
– Совершенно внезапно пришло... – Харденджер умолк, будто ему заткнули рот, затем сказал задумчиво:
– Не слишком ли это легко? Броситься на Хартнелла только потому, что его ожидает вызов в суд как банкрота?
– Не знаю. Но, повторяю, он не во всем поступает здраво. Мне нужно выяснить. У обоих алиби, конечно?
– Оба были дома. Семьи могут поручиться за них. Потом хочу с вами встретиться, – сдался он. – Буду в Альфингеме.
– Я остановился в «Вогоннере». Сейчас ухожу. Сможете прийти к нам?
Скажем, в десять?
– К нам?..
– Сегодня в полдень приехала Мэри.
– Мэри? – удивился он с долей скрытого подозрения и все же обрадовано.
Единственная причина, почему Харденджер недолюбливал меня, заключалась в том, что я увел от него самую лучшую секретаршу, какую он когда‑либо имел. Она работала с ним три года, и он берег ее как зеницу ока, мою Мэри. Конечно, он ответил, что будет у нас в десять.
Я выехал в Хайлем‑вудс с Мэри. Она сидела рядом, задумчивая и молчаливая. За обедом я рассказал ей все подробности истории. Никогда раньше не видел ее такой напуганной. Двое испуганных в автомобиле... Было чего бояться. Этот дьявольский микроб... К дому Чессингема мы подъехали без четверти восемь. Это был старомодный, каменный, с плоской крышей и длинными окнами особняк. Пролет каменных ступеней вел к парадной двери через подобие рва, проложенного вправо вдоль дома для окон подвального помещения. Шумящие на холодном ночном ветру высокие деревья окружали дом со всех сторон. Пошел сильный дождь. И место, и ночь соответствовали нашему настроению. Чессингем, услышав шум мотора, уже встречал нас на верху лестницы. Он был бледен и утомлен, но в этом ничего удивительного не было: каждый, кто так или иначе был связан с блоком "Е", имел основание в этот день выглядеть бледным и утомленным.
– Кэвел, – сказал он, но руки не протянул, а широко распахнул дверь и посторонился, пропуская нас.