Какой-то молоденький старший лейтенант полчаса задавал глуповатые вопросы, пытаясь подвести под действия командира спецназовской группы злостный умысел и тонкий расчет.
Салабон! Его бы в горы! Сначала под ракетный обстрел, а потом к тому УАЗу… Уж он-то точно стрелять по чеченцам не стал бы – с полными штанами дерьма не больно-то постреляешь!
Сегодня Артур с самого утра не поднимался с жесткого, неудобного ложа. Не удосужился встать и на завтрак, повелев отдать свою скудную пайку в соседнюю солдатскую камеру. Взгляд капитана намертво приклеился к крохотному оконцу под потолком. Через него и птиц-то не рассмотреть – только решетка, да мелкая сетка. И весеннее небо, с ужасающим постоянством менявшее цвета и оттенки: черное, голубое, синее, белое серое… И снова черное!
Так и лежал, вспоминая далекий родной городок, одинокого пожилого отца, живущего на военную пенсию…
Неспешные размышления прервала брякнувшая засовом тяжелая дверь.
– Капитан Дорохов, на выход! – послышалась команда служивого в погонах прапорщика.
Он не спеша поднялся, направился к раскрытой двери; заложив руки за спину, переступил порог.
– Прямо по коридору, – замкнув камеру, подсказал помощник начальника караула.
Они миновали десяток камер небольшой, старой гауптвахты; прошли мимо помещения, где обычно проходили допросы подследственных военнослужащих; не повернули и в комнату свиданий…
– Куда это мы? – полюбопытствовал Артур.
– Во дворе машина ждет, – приглушенно отвечал прапорщик. – В следственный изолятор свезут для допроса. Следователь ваш звонил – просил доставить туда.
Дорохов представил каталажку на колесах – серый металлический кунг без окон и с единственной, узкой дверкой… Однако по соседству с плацем, где занимался строевой подготовкой пяток арестованных солдат, вместо грузового автомобиля дожидался обычный армейский «уазик». Точно такой же, как тот – на проселочной дороге…
Перед посадкой капитану для чего-то нацепили на запястья наручники; слева и справа уселись сопровождающие: рядовой с тем же прапорщиком. И, покинув дворик центральной гарнизонной гауптвахты, машина понеслась по оживленному Буденовскому проспекту Ростова…
Дорога заняла не более получаса. Еще столько же сопровождавшие потратили на процедуру передачи подследственного под опеку сотрудников Минюста.
Манеры служащих гражданского СИЗО заметно отличались от манер караулов армейской гауптвахты. Местный прапор, подводя спецназовца к одной из камер, грубо подтолкнул в спину:
– Посидишь пока тут. Следователь обедает.
Размером и обстановкой камера напоминала ту, что стала Артуру пристанищем на гауптвахте. Правда, вместо откидных нар вдоль стен стояли четыре двухъярусные кровати, а под маленьким окном четыре тумбочки; рядом – стол… Вот только рожи некоторых постояльцев «кельи» как-то сразу пришлись не по нраву – разом обернувшись на вошедшего, устремили к нему хищные взоры; растянули рты в слащаво-надменных ухмылках…
– А чо, здороваться на воле не обучили?.. – вальяжно поинтересовался один, пока новичок усаживался на крайнюю нижнюю кровать по соседству со скромным сухощавым пареньком.
– Привет, – нехотя отозвался капитан, прислоняясь спиной к прохладной стене.
Все верхние места были заняты; на двух нижних койках, находившихся ближе к выходу и параше, сидели человек шесть. Остальные же – разношерстная компания из восьми обитателей камеры, вольготно расположились вокруг деревянного стола. Интерес к появлению Артура проявил именно этот народец, вероятно, давно и неплохо знавший друг друга.
– Приветами на воле маму будешь кормить, – назидательно изрек коренастый мужичок и, между прочим, добавил: – Постелька-то это моя – разрешения на постой требуется спрашивать.
Поднявшись, он вразвалочку подошел к кровати, нагнулся, что-то поправляя или нашаривая, и… резким движением врезал Дорохову в грудь.
Не ожидая подвоха, тот не успел напрячь мышцы, или встретить кулак блоком. Дыхание перехватило; но от второго удара, направленного в горло, он сумел уйти в сторону. И тут же уголовник отлетел к противоположной стене – тяжелый берц въехал в рыхлый живот.
Компания дружно, словно ожидая подобного поворота, выскочила из-за стола. Однако и спецназовский капитан уж стоял на ногах – дыхалка не работала, да времени на восстановление никто даровать не собирался.
В жуткой по накалу заварухе спасала теснота узкого, зажатого меж двух высоких коек пространства – никто из нападавших не мог подобраться сзади к пареньку в потертом камуфлированном костюме. И тот, вращаясь волчком и лихо орудуя всеми четырьмя конечностями, неплохо держался около минуты. Затем кто-то из уркаганов догадался бросить в него матрац; произошла секундная заминка, хватившей, чтобы навалиться всем гуртом, лишить строптивца простора, повалить на пол…
Сколько его пинали и молотили кулаками, Артур не помнил – время сжалось до неопределенно-короткого отрезка. Очнулся, когда кто-то поддернул под руки вверх и поволок из камеры. И снова перед глазами поплыли стены длинного коридора, сплошь испещренные амбразурами тяжелых дверей. Одна из них открылась навстречу, в глаза ударил яркий дневной свет.
– Ну, здравствуйте-здравствуйте… – затянул нудным голосом незнакомый подполковник. Насмешливый взгляд пару секунд блуждал по кровоподтекам и ссадинам; затем, спохватившись, он с театральным удивлением поинтересовался: – Ах ты, боже мой! Что же за несчастье с вами случилось?..
Капитана усадили на стул против стола следователя, бросили на колени какую-то тряпку. Он молчал, неторопливо вытирая кровь с лица, шеи, рук…
– Та-ак… значит, не заладилось у вас с местным уголовным контингентом, – качая головой, продолжал валять дурака подполковник. – Жаль, жаль… А ведь нам частенько предстоит встречаться именно здесь. Понимаете ли, какое дело! Мне постоянно приходится бывать в стенах этого изолятора – как ни крути, а военная Прокуратура замыкается на Генеральную. Так что, увы, ваши неприятности сегодняшним недоразумением не ограничатся. Привыкайте, мой друг, привыкайте…
«Кажется, эта сволочь чего-то добивается, – стараясь унять тяжелое дыхание, размышлял спецназовец. – Интересно – чего? Всю вину за произошедшее на проселочной дороге я и так взвалил на себя. Какого же хрена еще надо?! Может, ждет признания в том, что это я на пару с Ельциным развязал войну в Чечне?.. Не прокатит – мне в девяносто четвертом было всего пятнадцать. Ладно, посмотрим, что он замышляет. Паскуда…»
А господин Волынов, официально назвав свою должность, звание, фамилию, имя и отчество, приступил к долгому допросу. Витиевато разглагольствуя, он кружил вокруг происшествия на дороге или вдруг резко перескакивал на стремительную и оттого недостаточную подготовку операции у реки. Не гнушался при каждом удобном случае ткнуть капитана носом в те статьи Уголовного кодекса и Устава, которые, так или иначе, были нарушены при выполнении группой боевой задачи.
– Идиотская ситуация – не находите? – слабо отбивался Дорохов, еще надеясь на элементарную порядочность оппонента.
– Чем же она… идиотская? – усмехался тот.
– Да, я выстрелил в чеченца первым. И теперь сижу перед вами. Но если бы он оказался расторопнее и уложил бы кого-то из ребят – меня опять привезли бы к вам в наручниках, как командира неспособного сберечь людей. Хорошие вы придумываете законы.