Его глаза расширились от удивления.
– Франческа, Франческа Минетти, что, Бога ради, вы делаете здесь в такое время?
Ее платье было разодрано от ворота до талии, и она, смущенно улыбаясь, придерживала его рукой.
– Вы же назначили свидание на террасе посольства неделю назад. Что случилось?
– Кое-что произошло, – ответил он. – Так у меня всегда бывает. Но вы-то что делаете здесь, в порту Матано, в этот час ночи?
Девушка покачнулась, и он подхватил ее как раз вовремя, прижав к своей груди на какой-то момент.
Она слабо улыбнулась ему.
– Прошу прощения, но у меня внезапно закружилась голова.
– Вам далеко идти?
Она убрала завитки волос со лба.
– Я оставила свой автомобиль где-то здесь, но в тумане все улицы похожи одна на другую.
– Лучше пойдемте в мой отель, – сказал он. – Это здесь, за углом. – Он стянул свой бушлат и накинул ей на плечи. – Может быть, я смогу уложить вас в постель.
Она засмеялась и на какое-то мгновение снова превратилась в ту волнующую женщину, которую он встретил на приеме в посольстве.
– Я уверена, что вы смогли бы.
Он улыбнулся и обхватил ее рукой.
– Мне кажется, вам уже хватит сильных впечатлений от этой ночи.
Сзади раздался звук шагов по брусчатке. Он быстро обернулся и увидел, как второй моряк ковылял в туман, прижимая руки к лицу.
Шавасс сделал быстрый шаг по направлению к нему, но Франческа поймала его за рукав.
– Пусть себе идет. Я не хочу, чтобы полиция вмешивалась в это дело.
Он взглянул в ее взволнованное лицо и улыбнулся:
– Ну ладно, Франческа. Если вы так хотите, пусть будет по-вашему.
Во всем этом было нечто странное, чего он не мог понять. Они прошли по причалу и свернули на набережную. Среди портовых городов Матано считался спокойным, но не настолько, чтобы хорошенькая молодая девушка могла бродить там в три часа ночи, не боясь последствий. Несомненным было только одно. У Франчески Минетти должна была быть серьезная причина, чтобы оказаться здесь, да еще в такое время.
Отель, небольшое оштукатуренное здание, находился тут же, за углом. Над входом висела старинная электрическая вывеска. Но отель был чистым и недорогим, и готовили здесь хорошо. Владелец был другом Орсини.
Он спал, опустив голову на сложенные на столе руки, и Шавасс осторожно, чтобы не потревожить его, снял с крючка свой ключ. Они пересекли холл, поднялись по узкой деревянной лестнице и прошли по побеленному коридору.
Комната была обставлена просто – металлическая кровать, умывальник и старый гардероб. Как и всюду в этом доме, стены были побелены, а пол натерт до блеска.
Франческа остановилась в дверях, придерживая рукой платье у ворота, и с одобрением осматривала комнату.
– Неплохо. Вы давно здесь?
– Уже почти неделю. Это первый мой отпуск за год или даже более.
Он открыл гардероб, порылся в нем и наконец вытащил черный свитер из мериносовой шерсти с закрытым воротом.
– Примерьте это, пока я приготовлю чего-нибудь выпить. Вам это необходимо.
Она повернулась к нему спиной и натянула свитер через голову, а Шавасс направился к шкафчику в углу, достал бутылку виски и сполоснул два стакана под умывальником. Когда он повернулся, девушка стояла у кровати, наблюдая за ним, и выглядела при этом такой юной и беззащитной. Черный свитер не скрывал стройности ее фигуры.
– Сядьте же, ради Бога, пока вы не свалились с ног.
В комнате у французского окна, ведшего на балкон, стоял плетеный стул. Она рухнула на него и, прислонив голову к стеклу, стала смотреть в темноту. Там, в море, заунывно звучала противотуманная сирена.
– Мне кажется, это самый грустный звук во всем свете, – произнесла она.
– Томас Вульф предпочитает свисток паровоза, – сказал Шавасс, наливая ей виски в стакан.
Она удивленно посмотрела на него.
– Томас Вульф? Кто это?
– Писатель. Человек, который знал, что грусть и одиночество всегда вокруг нас.
Он отпил немного виски.
– Девушки вроде вас не должны ходить по набережной в это время суток. Я полагаю, вам это известно? Если бы не я, вы кончили бы свои дни в воде, после того как они позабавились бы с вами.
Франческа покачала головой.
– Но это не было похоже на попытку изнасилования.
– Я вижу, – иронично заметил Шавасс.
Он отпил еще виски и пояснил:
– Если вам это поможет, я хороший слушатель.
Девушка держала стакан обеими руками и смотрела в него, на ее лице была написана тревога.
Тогда он спросил:
– Это что-то официальное? Может быть, операция отдела С-2?
Франческа подняла голову, ее лицо выглядело обеспокоенным, и энергично покачала головой.
– Нет, в отделе ничего не знают об этом, и вы должны мне обещать, что и не узнают. Это семейное дело, совершенно частное.
Она поставила стакан, встала и нервно прошлась по комнате. Когда она повернулась, на ее лице было написано настоящее страдание.
– Что плохо, так это то, что я всегда работала в офисе. И никогда – в поле. И я совсем не знаю, что надо делать в подобной ситуации.
Шавасс достал сигареты, одну взял в рот и подвинул к ней пачку.
– Почему бы не рассказать мне все? Я умею помочь хорошеньким девушкам, когда они в расстройстве.
Она автоматически взяла пачку и стоя смотрела на него с легкой улыбкой.
– Ну хорошо, Пол, но все, что я скажу, строго конфиденциально. Не хочу, чтобы хоть что-нибудь дошло до моего начальства в отделе С-2.
– Договорились, – заверил он ее.
– Как много вы знаете обо мне, Пол?
Он пожал плечами.
– Вы работаете в отделе С-2. Мой шеф сказал, что вы одна из лучших работников, и с меня этого достаточно.
– Я работаю в отделе С-2 вот уже два года, – ответила она. – Моя мать была албанкой, поэтому я говорю свободно по-албански. Думаю, что это и было главной причиной, почему они меня взяли. Она была дочерью главы клана гегов. А мой отец был полковником горнострелковых войск в итальянской оккупационной армии в 1939 году. Был убит в Западной Пустыне в самом начале войны.
– А ваша мать еще жива?
– Умерла лет пять назад. Она так и не смогла вернуться назад, в Албанию, с тех пор как Энвер Ходжа и коммунисты захватили власть. Двое ее братьев были членами монархической партии «Легалитери» на севере Албании. Они сражались вместе с Абасом Купи во время войны. В 1945 году Ходжа пригласил их на мирную конференцию, где все они были немедленно казнены.
На ее лице не отразилось ни боли, ни вообще каких-либо эмоций, она как бы признавала, что все, что случилось в те далекие времена, просто эпизод из жизни.
– Но это хотя бы объясняет тот факт, что вы охотно пошли работать в отдел С-2, – мягко сказал он.
– Это решение не стоило мне большого труда. У нас был старый дядюшка, который воспитал нас, и до последнего времени мой брат был все еще в Париже, изучал политическую экономию в Сорбонне.
– А где он теперь?
– Когда я его видела в последний раз в болотах Северной Албании, он лежал ничком, уткнувшись лицом в грязь, а сзади раздавались пулеметные очереди.
Помолчав, Шавасс осторожно спросил:
– А когда это было?
– Три месяца назад. Я в это время была в отпуске. – Она протянула ему стакан. – Можно мне еще немного виски?
Шавасс налил ей виски. Девушка отпила чуть-чуть, все еще превосходно управляя своими эмоциями, и продолжала:
– Вы же сами были в Албании совсем недавно. Знаете, что там происходит.
Он согласно кивнул.
– Я видел, что там совсем плохо.
– А вы видели хоть какие-нибудь церкви во время вашей поездки?
– Всего одну или две, которые, казалось, еще действовали, но я знаю, что официальная линии партии направлена на подавление религиозных обрядов всех видов.