— Я обнаружил небольшой синячок у нее на шее возле ключицы.
— И что?
— А то, что, похоже, кто-то прижал ей сонную артерию перед смертью, — ответил Харпер. — Это один из нервных центров нашего тела, мистер Камерон. Удар по этой артерии может привести к параличу и даже смерти. Непродолжительное надавливание на это место лишает человека сознания на несколько минут. — Харпер откашлялся. Выражение лица Хантли доставляло ему удовольствие. — Доказать это будет нелегко, ведь синяк — это еще не улика. Но я думаю, что мисс Джей была убита. Кто-то, разбирающийся в таких вещах, привел ее в бессознательное состояние, пока она была в воде, и оставил ее тонуть. А это пахнет, — доктор снова прочистил горло, чтобы иметь возможность подчеркнуть это слово, — пахнет грандиозным скандалом.
Хантли ничего не сказал. Все это время он сидел за своим столом. Теперь же он встал и подошел к шкафчику, встроенному в стену башни. Открыл его и налил себе огромную порцию чистого виски. Харпер знал, что Хантли пьет. Пять лет он наблюдал за его железным организмом, ожидая обнаружить какие-то негативные последствия алкоголя, но так ничего и не обнаружил.
— Об этом никто не должен знать, — спокойно заявил Хантли и снова налил себе бокал. — Вы, конечно, это понимаете, Харпер. Самоубийство, убийство — что бы там на самом деле ни произошло, — в газеты это попасть не должно. Сколько вы получаете у меня?
Харпер замер:
— Двадцать пять тысяч. Но вы же знаете, я вряд ли смогу скрыть что-то...
— Мне думается, вы должны получать сорок тысяч, — сказал Хантли. — Нет ничего дороже здоровья. Вы прекрасный врач и заслуживаете сорока тысяч.
Харпер хотел что-то сказать и открыл уже рот, но тут же и закрыл его. Сорок тысяч! Чтобы заработать такие деньги обычной практикой, надо с ног сбиться: ходить по вызовам, угождать богатым стареющим дамам, страдающим ипохондрией, повсюду разъезжать, консультировать — в общем, трудиться в поте лица. И еще придется покупать дом. А им нравится жить здесь. Его жена недавно пристроила к бассейну сауну. Эта дань моде обошлась им в копеечку.
Харпер взглянул на Хантли, но тот, не обращая на доктора никакого внимания, опрокинул очередную порцию виски.
— И что, по вашему мнению, мне следует записать в свидетельстве о смерти?
— Правду, естественно, — ответил Хантли, с удивлением взглянув на него. — Что же еще? То, что стало причиной смерти бедняжки.
— Остановка сердца, — пробормотал себе под нос доктор. — Последние два года она принимала лекарства, которые я ей прописал. По моим наблюдениям, она страдала сердечной недостаточностью, которая, возможно, была вызвана теми противозачаточными средствами, которыми она пользовалась. В своем заключении я отмечу, что не одобряю этот способ контрацепции, пока он не будет досконально исследован.
— Как вам будет угодно, — сказал Хантли. — А теперь, я думаю, нам лучше вызвать полицию. Только поговорите с ними лучше вы, Харпер. Я очень расстроен.
К полудню Фримонт был уже в осаде. За стенами замка расположилась целая армия репортеров, фотографов, телеоператоров и просто любопытных. Полиция и охрана Камерона регулировали движение транспорта и следили, чтобы никто не проник на территорию замка. Сразу после того как была вызвана полиция, пресс-служба Камерона выступила с заявлением. Сам он не покидал кабинета и только дал показания капитану местной полиции, чья фотография потом обошла все газеты и который выступил по телевидению, заявив, что миллионер убит горем в связи со смертью своей невесты. Они намеревались пожениться после президентских выборов. Хантли играл свою роль превосходно: осознавая свою власть, он тем не менее не пользовался ею без нужды. Исключением был только Харпер, которого, как он знал, можно купить. Очень мудро он поступил, заручившись расположением местной полиции. Он накачал капитана виски и напичкал его всякими небылицами о себе и Даллас. Расстались они большими друзьями. Капитан больше, чем личная охрана Хантли, заботился о том, чтобы его не беспокоили. Хантли включил телевизор — послушать первую передачу новостей. И пока он слушал и смотрел, в голове неотступно крутились те три вопроса, оставшиеся без ответа. Он словно пробирался по лабиринту, разматывая клубок ниток. Почему кто-то перерезал телефонный провод, ведший в комнату Элизабет? Почему исчез Эдди Кинг? Почему кому-то понадобилось убивать Даллас? На четвертый вопрос — кто убил Даллас? — можно было ответить только вместе с теми тремя. Но, размотав до конца клубок, Хантли нашел выход из лабиринта, и ему все стало ясно.
Никто не хотел убивать Даллас. Но кому-то было нужно лишить Элизабет связи с внешним миром. И кто-то испортил ее телефон, чтобы быть уверенным, что в течение ночи она ни с кем связаться не сможет. И тот же человек ошибся в бассейне, как он сам и служанка, приняв Даллас за Элизабет из-за купальной шапочки.
Убийца Даллас был уверен, что это племянница Камерона. И потом сбежал, как сбежал Эдди Кинг, оставив на дне бассейна свою жертву, уверенный, что ее смерть будет расценена как несчастный случай.
Есть только одна причина, почему Кинг пошел на убийство: он очень опасался Элизабет. Каким-то образом, возможно благодаря пьяной болтовне Даллас, он узнал, что она говорила с Хантли, и догадался, что она в курсе их заговора. Поэтому, спасая себя, он и попытался ее убить. Хантли он не опасался, потому что тот был его сообщником. А Элизабет боялся. Она вполне могла выдать и его, и своего дядюшку.
Вот поэтому он перерезал провод ее телефона и прокрался в бассейн. Интересно, подумал Хантли, как будет себя чувствовать Кинг, когда узнает, что убил не ту женщину? Хантли немедленно должен сделать две вещи. Во-первых, найти Элизабет и сказать ей, чтобы она вернулась во Фримонт, где она будет в безопасности, и во-вторых, рассчитаться со своим верным другом Эдди Кингом. Во всяком случае, это его долг перед Даллас.
Воскресный Нью-Йорк похож на вымерший город. На улицах почти не было людей и машин. Непривычная тишина казалась зловещей. Элизабет сидела в такси, поглядывая на опустевшие тротуары и дорогу. Утро было холодное, небо затягивалось тучами. Выглянувшее было солнце скрылось, и мартовский день обещал быть сырым и унылым. Машина Элизабет осталась во Фримонте, и она сразу как вошла в квартиру вызвала такси. Проверив в сумочке, на месте ли адрес Келлера, Элизабет вышла из дома всего лишь десять минут спустя, как уехал Питер Мэтьюз. Ей было необходимо поскорее увидеться с Келлером. Люди Лиари уже шли по пятам. Чего стоил один этот вопрос: «Ты возвращалась в Штаты одна?..» Это говорит о том, что они близки к истине.
А эти два убийства в Бейруте? Арабская девушка Соуха, которая была задушена? Совпадения быть не может. Деньги, исчезнувший европеец, с которым она жила. Как только Мэтьюз назвал это имя, Элизабет сразу поняла, что речь идет о девушке Келлера.
— Леди, вы знаете кого-нибудь, у кого есть синий «шевроле»? — первый раз обратился к Элизабет шофер. Она еще поблагодарила Бога, что ей попался не болтливый водитель. Некоторые из них не умолкают всю дорогу.
— Нет. А что?
Шофер взглянул на нее через плечо. У него было полное темное лицо, заросшее щетиной.
— За нами следует синий «шевроле», — сказал шофер. — Он появился сразу, как только вы сели ко мне.
— Вы уверены? Уверены, что он следует за нами?
— Конечно уверен. Вы посмотрите, на дороге совсем нет машин. Я его сразу заметил. Вам лучше выйти. Я не хочу неприятностей.
— О нет, пожалуйста, провезите меня еще немного, — попросила Элизабет. — Вот десять долларов, возьмите.
Она посмотрела в заднее стекло и увидела машину, которая повернула вслед за ними. Какая же она дура, что не подумала об этом! Конечно же, Мэтьюз приказал следить за ней. А она чуть не привела их к Келлеру, как Питер и рассчитывал. Ее всю трясло от злости. Он специально это подстроил. И в своей профессии он так же бесчестен, как в любви.
— Высадите меня на Лексингтон-авеню, — сказала Элизабет водителю.
— О'кей.
Человек за рулем «шевроле» ехал со средней скоростью, что позволяло ему держать такси в поле зрения. Когда он остановился перед светофором, впереди него оказалось шесть машин. Элизабет посмотрела в заднее окно. Синий «шевроле» был не виден за другими машинами. Ничего не сказав шоферу, Элизабет открыла дверцу и, слегка пригнувшись, перебежала на тротуар. Она остановилась перед витриной магазина. Машины на дороге тронулись. В стекле витрины отразился проехавший мимо «шевроле».
Элизабет сняла с шеи шелковый шарф и повязала голову. Пошел холодный моросящий дождь. Она шла, поглядывая, не покажется ли свободное такси. Дождь усилился, ветер бросал ей в лицо струи воды. Такси не появлялось. Элизабет шла медленно, держась возле кромки тротуара. Она уже прошла пол-улицы, вся промокла, как вдруг заметила медленно ехавшее свободное такси. Она остановила машину и села.
— Моррис-отель. Уэст, Тридцать девятая улица. «Шевроле» следовал за такси до конца улицы. Водитель вдруг обнаружил, что такси поехало медленнее, как будто искало пассажира. Он нагнал его и, проехав мимо, увидел, что машина пуста. Выругавшись, он схватил радиотелефон: «Говорит Рыжий Чарли, прием. Я потерял из виду пассажирку. Она где-то вышла. Нет, никакой надежды». Она обхитрила его с искусством профессионала. Ему приказали вернуться на свой пост напротив ее дома и ждать.
Элизабет нерешительно вышла из машины. Шофер взял плату за проезд и чаевые и впервые взглянул на Элизабет. Выражение его лица сказало ей о Моррис-отеле больше, чем его обшарпанный вход.
— Желаю хорошо провести время, — сказал шофер и уехал.
Элизабет никогда не была в таких местах. Она прошла внутрь, стараясь не смотреть на журналы с голыми девицами на обложках и порнографические альбомы. Поднявшись по грязной лестнице, остановилась возле стола хозяина. Он читал какую-то бульварную газетенку, ковыряя в зубах спичкой. Рядом на блюдце лежала дымящаяся сигарета. Поодаль стояла пустая чашка из-под кофе. На столе виднелись мокрые круги. Он, видимо, не мылся и не брился и спал прямо в рубашке. Услышав на лестнице шаги Элизабет, он метнул на нее быстрый взгляд и снова уткнулся в газету.
— Мне нужен мистер Келлер, — сказала Элизабет, удивляясь, как сильно у нее колотится сердце. Ей никогда и в голову не приходило, что в таком месте могут напасть, ограбить, пока она сама не очутилась здесь. Газета с броскими черными заголовками немного опустилась, и на нее уставились заляпанные очки.
— Проваливай! — открылся и закрылся рот. — У нас здесь не бордель!
— Мне нужен Келлер, — повторила Элизабет. — Он поселился здесь в пятницу. Пожалуйста, у меня очень важное дело. Я знаю, что он здесь.
Газета снова опустилась, на этот раз пониже. Маленькие глазки ехидно глянули на нее сквозь призматические стекла. Он ничего не сказал. Но Элизабет поняла. Открыв кошелек, она заколебалась, не зная, сколько ему дать, но потом вытащила первую попавшуюся под руку банкноту:
— Вот десять долларов. Отведите меня, пожалуйста, к нему.
— А как он выглядит? — спросил хозяин. — У нас тут живут три парня, но с таким именем нет никого.
Ну конечно же! Как она наивна! Келлер, конечно, не сказал своего настоящего имени.
— Крупный мужчина, невысокий, но с хорошей фигурой. Светловолосый, с голубыми глазами. Он не американец...
Элизабет в нерешительности умолкла, теряя надежду. Глаза ее наполнились слезами. Она готова была броситься вниз и выскочить на улицу. Стул под хозяином заскрипел.
— Я провожу вас.
Келлер смотрел по телевизору программу новостей. Главным событием был завтрашний парад в честь Дня святого Патрика. Келлер сидел перед телевизором, напряженно уставясь на экран. Ведущий подробно рассказывал о предстоящей службе в соборе, перечислял приглашенных: мэр Нью-Йорка, губернатор, кандидат в президенты Джон Джексон, вице-президент, который был католиком. Список был длинным. Кандидат от Демократической партии Патрик Кейси впервые за всю свою политическую карьеру вынужден будет пропустить торжественную мессу. Он расследует причины волнений в центральных штатах. Ведущий вновь вернулся к Джексону. Присутствие на торжественной мессе выразителя интересов белого населения юга, где к римскому католичеству относятся с таким же суеверным ужасом, как к черной магии, расценивалось как попытка завоевать популярность среди враждебно настроенных к нему поляков, ирландцев и итальянцев. Комментарий ведущего сопровождался кадрами кинохроники: Джексон, выступающий на митинге, на съезде, позирующий перед кинокамерой вместе с женой и четырьмя детьми.
Келлеру не понравилась его физиономия — худое, с тонкими губами лицо, обрамленное зачесанными назад седыми волосами. Маленькие узкие глазки притворно-слащаво смотрели сквозь стекла очков в стальной оправе. Кадр сменился, и теперь на экране появился кардинал. Келлер быстро выключил телевизор. Он не хотел ничего слушать о Регацци, не хотел видеть его лицо. Это помешает ему завтра выполнить свою миссию.