— Вы больше не доверяете мне?
— Дорогая моя Шнюрхен, дело не в том, доверяю я вам или не доверяю. Но могут произойти события, которые, возможно, потребуют, чтобы оба ключа были у меня. Поверьте, я меньше всего хочу вас обидеть.
Она сейчас же отдала ключ, но её лицо всё ещё выражало огорчение. Сначала я пожалел Шнюрхен, но потом вспомнил слова фон Папена: «Предают только свои». Лучше было не рисковать. Но через неделю, когда я должен был ехать в Берлин, Шнюрхен получила ключ обратно, и с тех пор он находился у неё. Это было неизбежно по техническим причинам.
Она никогда не выдала доверенную ей великую тайну.
В тот вечер без десяти минут десять я опустил шторы в своём кабинете и выключил свет в зале, чтобы моего посетителя не могли увидеть с улицы.
В подвальном этаже посольства, где находилась фотолаборатория, уже дожидался готовый к работе вполне надёжный шифровальщик, который до войны был фотографом-профессионалом. Если камердинер действительно принесёт фотоплёнку, её нужно будет немедленно проявить. Я сам был фотографом-любителем, но не умел хорошо проявлять. Вот почему в начале операции «Цицерон» мне пришлось прибегнуть к помощи профессионала, но, кажется, он так и не узнал, с чем имел дело. Очевидно, он догадался, что обрабатывал важные документы, но где их достали и для чего они предназначались, он никогда не узнал — по крайней мере, от меня.
Без двух минут десять я стоял в назначенном месте возле сарая в саду посольства. Была тёмная, хотя и звёздная ночь, вполне подходящая для намеченной цели.
Было прохладно и так тихо, что я слышал биение своего сердца. Не прошло и минуты, как я увидел приближавшегося ко мне человека. Напряжённо всматриваясь в темноту, я услышал тихий голос:
— Это я, Пьер. Tout va bien? [3]
Глава третья
От сарая мы молча пошли к посольству. Судя по тому, что он не спотыкался даже в тех местах, где встречались ступеньки (а шли мы очень быстро), у него было, необыкновенно острое зрение. Или, может быть, это место ему хорошо знакомо? Кто знает! Ни один из нас не произнёс ни слова.
Через тёмный зал мы прошли в мой кабинет. Я включил свет, и на мгновение он ослепил нас.
Теперь этот человек не проявлял и признака той нервозности, которая была заметна в нем во время нашего первого свидания. Очевидно, камердинер был в прекрасном настроении и чувствовал себя очень уверенно.
Что касается меня, то, должен признаться, я немного волновался и совсем не был уверен в благополучном исходе дела.
Он заговорил первым.
— Деньги с вами?
Я утвердительно кивнул головой. Он опустил руку в карман пальто и вытащил две катушки фотоплёнки. Обе катушки лежали у него на ладони, но он отвёл руку в сторону, когда я хотел их взять.
— Сначала деньги, — спокойно сказал он.
Я подошёл к сейфу. Помню, мне трудно было его открыть, вероятно, потому, что я нервничал. Я стоял спиной к камердинеру, и это усиливало моё волнение. Мне казалось, что этому человеку ничего не стоит ударить меня сзади по голове, пока я открываю сейф, взять деньги и скрыться. В конце концов, в сейфе было двадцать тысяч фунтов стерлингов, кроме документов, которые могли представлять известный интерес для некоторых людей.
Когда, наконец, сейф был открыт и деньги вынуты (руки у меня слегка дрожали), я тотчас же закрыл тяжёлую дверь, в спешке чуть было не прихлопнув палец, как это однажды произошло со Шнюрхен.
Я повернулся к камердинеру. Он стоял на том же месте, устремив глаза на завёрнутую в газету пачку банкнот. Лицо его одновременно выражало любопытство и жадность.
Это был критический момент. Я должен был проявить твёрдость в своём решении — не давать ему денег до тех пор, пока не смогу увидеть, что покупаю. Развернув деньги, я подошёл к письменному столу и начал считать их громко и очень медленно.
Он подошёл ближе и, судя по его шевелящимся губам, стал считать вместе со мной.
— Пятнадцать тысяч… две по пятьдесят… пятьсот… семь по пятьдесят… шестнадцать тысяч…
И так до тех пор, пока все деньги не были сосчитаны.
Затем я снова завернул деньги в тот же лист газетной бумаги. Наступил решающий момент.
— Дайте мне плёнки, — сказал я, кладя свою левую руку на пачку денег и протягивая правую.
Он отдал мне обе катушки и протянул руку к пачке банкнот.
— Не сейчас, — остановил его я. — Вы получите деньги, когда я увижу, что представляют собой фотоплёнки. Вам придётся подождать здесь четверть часа, пока я проявлю их. Для проявления уже все готово. Деньги вот: вы видели их и сами сосчитали. Если вы не согласны, можете сейчас же забрать свои фотоплёнки обратно. Ну?
— Вы слишком подозрительны. Вам следовало бы больше доверять мне. Ну, хорошо, я подожду здесь.
Впервые я почувствовал большое облегчение: быть может, это все-таки не обман. Вид денег и то, что я намеренно медленно считал их, произвели нужный эффект. Камердинер, очевидно, уже видел себя обладателем целого состояния и не хотел рисковать из-за простого упрямства. Позже я понял, что деньги дали мне власть над ним.
Он стоял совершенно неподвижно, пока я запирал свёрток в сейф. К этому времени я совсем успокоился. Критический момент прошёл.
— Курите! — я протянул ему свой портсигар, и он взял несколько сигарет.
— Этого мне хватит до вашего возвращения, — спокойно сказал он.
Он сел и закурил сигарету. Я закрыл кабинет снаружи на ключ, чтобы ночной сторож не вошёл в комнату при обходе. Камердинер, должно быть, слышал, как повернулся ключ, но, к моему удивлению, не протестовал против того, что его запирают, словно арестованного.
Положив обе катушки в карман, я поспешил в фотолабораторию, где меня ожидал фотограф.
Он уже сделал все необходимые приготовления. Проявитель был готов и доведён до нужной температуры. Фотограф тотчас же положил обе плёнки в бачки с проявителем. Я попросил его объяснять мне подробно все, что он делает, так как в дальнейшем намеревался делать это сам. Времени потребовалось больше, чем я предполагал.
— Можно закурить? — спросил я.
— Конечно, пока фотоплёнки находятся в бачках с проявителем.
Фотограф работал при красном свете. Минут через десять был открыт первый бачок. Я сам вынул катушку, промыл её, а затем опустил в бачок с закрепителем. За первой плёнкой последовала вторая. Прошло несколько минут. Мне казалось, что время тянется очень медленно. Наконец, фотограф сказал:
— Первая должна быть уже готова. — Он посмотрел один конец плёнки на свет.
Несмотря на небольшой размер плёнки, был ясно виден текст, напечатанный на машинке. Значит, технически фотографирование было произведено безукоризненно. Затем обе драгоценные плёнки были опущены в бачок для промывания. Я с нетерпением наблюдал. Ещё несколько минут, и мы узнаем, что же мы покупаем за такую высокую цену.
Я повесил мокрые плёнки на верёвочку. Комната теперь была ярко освещена. Взяв сильное увеличительное стекло, я склонился над плёнками и свободно прочёл текст:
«Совершенно секретно. От Министерства иностранных дел посольству Великобритании. Анкара.»
Документ был датирован совсем недавним числом. Я быстро просмотрел его и убедился в чрезвычайной государственной важности содержащихся в нем сведений.
Я выпроводил фотографа, попросив его вернуться минут через пятнадцать, и тщательно закрыл дверь на ключ, а затем прошёл в свой кабинет. Камердинер сидел на том же месте, где я его оставил. Лишь наполненная окурками пепельница говорила о том, что ждать ему пришлось довольно долго.