«Надо же! А я так и не спросил у него про карманы, — думал Пендель уже поздно вечером, занимаясь раскройкой пиджака под музыку Баха. — Не спросил ни про манжеты на брюках, ни про то, какую он предпочитает ширину. Я даже не успел прочесть ему свою знаменитую лекцию о преимуществе подтяжек над ремнями, особенно во влажном климате и особенно для тех джентльменов, у которых талию я называю ходячим НЗ». Он уже решил воспользоваться этим предлогом и потянулся к телефону, когда вдруг тот зазвонил сам. И, разумеется, то был не кто иной, как Оснард, решивший спросить своего нового друга, не против ли тот выпить по чуть-чуть на сон грядущий?
Они встретились в современно отделанном баре отеля «Экзекьютив», от которого до дома Пенделя было рукой подать. На огромном экране телевизора показывали волейбольный матч, за всеми его перипетиями прилежно следили две посетительницы, хорошенькие девушки в коротких юбчонках. Пендель с Оснардом разместились от них подальше, в бамбуковых креслах, мало того — даже развернулись к ним спиной.
— Ну, что-нибудь решили? — спросил Оснард.
— Не то чтобы да, Энди. Думал, размышлял, работал над проблемой, если так можно выразиться. Проявлял осмотрительность.
— Да в Лондоне будут рады любой информации. Они торопятся заключить сделку.
— Что ж, очень мило с их стороны, Энди. Вы, должно быть, представили им меня в лучшем свете.
— Они хотят, чтоб вы как можно скорей подключились к работе. Совершенно зачарованы и заинтригованы этим рассказом о молчаливой оппозиции. Нужны имена главных игроков на этом поле. Финансовое положение. Связи со студенчеством. Есть ли у них манифест? Методы работы и намерения.
— О да, конечно, хорошо. Да. Раз так, то конечно, — сказал Пендель, как-то совершенно выпустивший из виду за всеми этими переживаниями великого борца за свободу Мики Абраксаса и этого отъявленного жулика Рафи Доминго. — Рад, что им понравилось, — вежливо добавил он.
— Я тут подумал, вы можете подключить и Марту. Пусть проследит за деятельностью в студенческой среде. Узнает, не изготавливают ли они в аудитории бомбы.
— О!… Да, хорошо. Ладно.
— Вы, наверное, хотите поставить наши отношения на официальную основу, верно, Гарри? Так вот, и я хочу того же. Оформить вас должным образом, договориться об оплате, показать парочку трюков.
— В любой момент, когда будет угодно, Энди. Я человек осмотрительный, везде и во всем. Я вас не подведу.
— Сейчас они подняли ставки на десять процентов. Это поможет вам сконцентрироваться. Хотите, чтоб я договаривался с ними сам?
Видимо, Оснард и без того уже успел договориться с ними, поскольку, прижав ладонь ко рту и делая вид, что ковыряет зубочисткой в зубах, торопливо забормотал: можно получать наличными и чеками, за это столько-то, оплата производится раз в месяц, выплачиваются и премии, разумеется, наличными, но это зависит, так сказать, от качества продукта. Лондон проявляет исключительную деликатность и щедрость в подобных делах, но даром ничего не бывает.
— Так что годика через три максимум выберетесь из этого своего болота, — добавил он.
— А может, даже раньше, если, конечно, повезет.
— Или будете умницей, — сказал Оснард.
— Гарри. Было это час спустя. Пендель, слишком возбужденный, чтобы идти домой спать, вернулся в закроечную, к заказанному ему пиджаку и Баху.
— Гарри. Голос, звавший его, принадлежал Луизе. Но не нынешней, а еще с тех времен, когда они первый раз легли вместе в постель, по-настоящему, без тисканья и поцелуев взасос, не прислушиваясь поминутно, не подъехала ли к дому машина ее родителей, которые должны были вернуться из кино.
Нет, они лежали совершенно голые в постели Гарри, в его напоминавшей грот маленькой и темной квартирке в Каледонии, где он шил по ночам, а днем торговал готовым платьем у своего хозяина, хитрого сирийца по имени Альто. Первая попытка успехом не увенчалась. Оба были слишком застенчивы, совсем неопытны и чувствовали себя не слишком уютно в доме, который, как им казалось, был населен призраками.
— Гарри.
— Да, дорогая. — Эти слова, «дорогая, дорогой», звучали в их устах несколько неестественно. И тогда, в самом начале, и теперь."
— Раз этот мистер Брейтвейт дал тебе шанс, взял к себе в дом, устроил в вечернюю школу, вырвал из лап этого испорченного типа, дядюшки Бенни, я готова всегда молиться за него, живого и мертвого.
— Рад, что ты так думаешь, дорогая.
— Ты должен почитать и уважать его, рассказывать о нем нашим детям, чтоб они, когда вырастут, знали, как добрый самаритянин спас жизнь юного сироты.
— Артур Брейтвейт был для меня единственным примером высокой нравственности. До тех пор, пока я не познакомился с твоим отцом, Лу, — вежливо заметил в ответ Пендель.
И я был искренен тогда, Лу! Заканчивая приметывать плечо на левом рукаве, страстно заверяет ее про себя Пендель. Все в этом мире становится истинной правдой, если ты сам свято веришь в нее, долго думаешь над ней, изобретаешь и любишь человека, для которого делаешь все это!
— Я все ей скажу, — произносит вслух Пендель. Видно, сыграл свою роль Бах, вознес его на вершины абсолютной правдивости и чистоты. И на протяжении целой минуты он в приступе самоуничижения всерьез размышляет о том, что надобно отбросить все мудрые заповеди собственного изобретения, которым следовал до сих пор, и признаться во всех грехах своей спутнице по жизни. Ну, если не во всех, то хотя бы частично. Скажем, на четверть.
Знаешь, Луиза, я хочу тебе кое-что рассказать. Боюсь, это будет для тебя ударом. То, что ты обо мне знаешь, не совсем соответствует действительности. Не во всех деталях. Дело в том, что я зачастую выдавал желаемое за действительное. Потому что всегда хотел видеть себя именно таким. И так бы оно и было, если б жизнь сложилась немного по-другому. «Мне просто не хватает нужных слов, — подумал он. — Ни разу в жизни никому ни в чем не признавался, не считая дяди Бенни, разумеется. Да и то всего лишь однажды. Где надо остановиться? И когда после всего этого она снова будет мне верить, хоть в чем-то?…» Он в ужасе от этой мысли, в воображении тут же рисуется грандиозный скандал, война не на жизнь, а на смерть. То будет не одно из обычных выступлений Луизы в духе христианских проповедей, нет. Она развернется на полную катушку. Слуг выгонят из дома, вся семья соберется за столом и будет сидеть, скромно потупив глаза и молитвенно сложив руки; сама же Луиза с прямой, как струнка, спиной и перекошенным от ужаса ртом будет взирать на него с немым упреком. Она напугана, потому что боится правды еще больше, чем я. Последний раз семейному разносу подвергся Марк, намалевавший краской-спреем на воротах школы нечто неприятное. А до этого — Ханна, выплеснувшая в раковину полную банку быстро высыхающей масляной краски, в отместку одной из служанок.
Но сегодня на скамье подсудимых будет сидеть он, Гарри, и объяснять своим любимым деточкам, что их папочка на протяжении всей совместной жизни с мамочкой и все то время, что у них были дети, кормил их красочными байками на тему того, какой он у них замечательный, пример всем и вся. И что мистера Брейтвейта никогда не существовало на свете, господь да упокоит его душу. И что он, их милый папочка, никогда не был любимым сыном и учеником Брейтвейта. О, нет, вместо всего этого ваш отец и муж провел ровно девятьсот двенадцать дней и ночей в исправительных учреждениях ее величества королевы Великобритании, овладевая мастерством кирпичной кладки.
Решение принято. Он все расскажет позже. Потом.