Ибо и сейчас традиционное понимание магии не претерпело особых изменений: "…мы видели, что человечество всегда верило в возможность магических операций, посредством которых добивались двух целей: во-первых, стремились к познанию фактов, лежащих вне пределов обыкновенного опыта и необъяснимых общепринятыми способами; во-вторых, пытались получить власть над внешним миром, недостижимую обыкновенными средствами. Ввиду этого, с одной стороны, мы видим упорное стремление поднять завесу будущего при помощи целого ряда методов…, с другой — видим страстное стремление получить власть над материальным миром для достижения различных практических целей: лечения болезней, удлинения жизни, приобретения знатности, богатства и половых наслаждений… — вообще для всего, что близко человеческому сердцу." (Там же, с. 246. Курсив везде наш. — Прим. автора)
Как видите, магия бездуховна хота бы уже потому, что направляет основное свое усилие на блага "мира сего" — отвратительно, особенно если вспомнить, кого нарекли "князем этого мира"!
Дальше — хуже. Неожиданное сходство магии с наукой (и далеко не в лучшем смысле) находит видный английский моралист Клайв С. Льюис:
"И магия, и прикладная наука отличаются от мудрости предшествующих столетий одним и тем же. Старинный мудрец прежде всего думал о том, как сообразовать свою душу с реальностью, и плодами его раздумий были знание, самообуздание, добродетель. Магия и прикладная наука думают о том, как подчинить реальность своим хотениям; плод их — техника, применяя которую можно сделать многое, что считалось кощунственным, — скажем, нарушать покой мертвых." (Клайв С. Льюис. Человек отменяется.)
Именно такое отношение к магам было господствующим в средневековой Европе. Недаром тот же Клайв Льюис напоминает, что в пьесе Марло даже доктор Фауст — искатель чистого знания — от бесов "требовал не истины, а денег и девиц". Своеобразным итогом предложенной линии рассуждений может послужить характерное высказывание И. Ярви и Дж. Агасси: "Мы утверждаем, что магия является ложной научной теорией, не более и не менее. Это делает ее наукой. Поппер часто говорит, что мы можем быть уверены в эмпиричности и научности теории лишь после ее фальсификации. Но раз лучшая наука открыта, ложная наука может быть в лучшем случае относительно сильно рациональной. Превосходство очень сильно рациональной науки здесь и сказывается: при указанном понимании магии и науки мы предпочтем науку лишь потому, что она лучше проверяема, объясняет больше и более точно и т. п." (Agassi J., Jarvie I. C. Magic and rationality again // The British journal of sociology. 1973. Vol. 24. No. 2).
Стало быть, Карлос Кастанеда все эти годы был ведом Хуаном Матусом к освоению сверхъестественной техники, дающей власть над людьми, золотом и женскими сердцами? Он преподавал наивному антропологу науку запугивания и оболванивания, готовил приворотные зелья и обучал втыкать иголки в изображения вредных профессоров, чтобы те не подсиживали талантливого Карлоса в своем Калифорнийском университете?
Глупо и смешно. Слова делают нас слепыми и глухими, а подлинный смысл драмы человека, ступившего на край бездны неведомого, ускользает неприметно и невосполнимо.
Как же назвать ту странную дисциплину, которой отдавали жизнь невероятные индейские «колдуны», принявшие и признавшие будущего лектора-антрополога? Ведь даже строго энциклопедическое определение магии толкует все о том же: "колдовство, чародейство, волшебство, обряды, призванные сверхъестественным путем воздействовать на мир (явления природы, людей, духов)." Сюда относится хозяйственная магия (обряды вызывания дождя, обеспечения удачи на охоте), лечебная магия, вредоносная (насылание «порчи» и т. п.), магия любовная и еще многое в подобном духе.
Любопытно обратить внимание в связи с этим на некое странное «суеверие». Если просвещенные магистры и доктора относятся к магии, в основном, с высокомерным пренебрежением, то обычный носитель массового сознания ее, по меньшей мере, побаивается.
Известный этнограф Э. Б. Тайлор в своей монографии "Первобытная культура" приводит целый ряд примеров такого рода страха у народов «цивилизованных» перед примитивными племенами, "владеющими волшебными силами". Кажется, сама примитивность этих племен, аморфность и иррациональность восприятия мира ("описания мира", как выражается дон Хуан) отворяют для них путь к силам, напрочь позабытым «окультуренными» собратьями.
"В любой стране изолированное или отдаленное племя, уцелевший остаток более древней народности могут приобрести репутацию колдунов," — пишет Тайлор. — Для малайцев — это дикое племя джакун, для древних арийцев — всякие грубые туземцы покоряемых ими стран. Даже в Северной Европе относительно малокультурные народы, такие, как финны и лопари, долгое время оставались "предметом суеверного страха для своих скандинавских соседей и притеснителей." (Э. Б. Тайлор. Первобытная культура.)
Мы еще вернемся к этому любопытному факту и попробуем разобраться, не стоит ли за этим страхом нечто большее, чем "презренное суеверие" — атавизм "низшего уровня цивилизации", и почему люди древности колдовали, видимо, удачнее, чем наши с вами современники.
Но прежде всего нам следовало бы рассмотреть, как понимали сущность магии наши предки, как понимают ее современники, и следует ли хоть в каком-то смысле называть дисциплину дона Хуана магией? Например, один из исследователей оккультизма Рам М. Тамм в своем "Комментарии к работам Карлоса Кастанеды" без тени сомнения называет последователей дона Хуана «магами», так как существенной чертой магии (в отличие от более высоких, т. е. «духовных» учений) полагает поиск паранормальных сил и способностей. Рассуждает он так:
"Однако, дон Хуан, дон Хенаро и их ученики, используя эксперименты с гравитацией для достижения различных сиддхи (магические сверхсилы), не достигают конечной реализации. Охота за силой блокирует их духовное развитие и поглощает большую часть их акаше-пранической энергии. Это общая участь всех сиддхи-искателей. Сам факт использования центра пупа указывает на жажду мощи. Этот центр, иногда называемый "чакрой силы ци", используется каратистами, тибетскими и китайскими магами и индийскими факирами для генерирования — проектирования — манипулирования этой силой (ЦИ или КИ). Кроме того, колдуны используют этот центр для высасывания энергии из живых существ (магическая эксплуатация и кража энергии)." (Рам
М. Тамм. Тайны магов, с. 60.)
Колдуны яки, по его мнению, "не ищут освобождения от кармы". Полностью загипнотизированный индо-буддистским мифом о колесе реинкарнаций, о страдании и карме, автор просто не желает замечать многократно повторяемую и подтверждаемую идею дона Хуана о том, что "воин ищет только свободу". Охота за силой — действительно одна из важнейших концепций в книгах Кастанеды, но, во-первых, эта сила не может быть получена через «кражу» или «эксплуатацию», а во-вторых, по самой природе своей не может иметь ничего общего с эгоистическими устремлениями личности. Рам М. Тамм справедливо утверждает, что "погоня за мощью — вообще характерная черта нашего времени, а древняя мудрость теперь используется большинством лишь как средство приобретения различных сиддхи и подчинения себе или порабощения других существ. Можно сказать, что со своего статуса эффективной помощи в духовных достижениях магия деградировала до статуса простого инструмента вызывания различных психозов (политико-социального религиоза-сайентоза, анимистического магиоза и др.) и магической кражи." (Там же, с. 62.)
Да только данный пассаж не имеет ни малейшего отношения к магии Карлоса Кастанеды.