вроде плана побега?
- Прошу тебя, исполнитель, - с упреком сказала Вержер. - У тебя всегда есть план побега. А на этот раз у тебя есть даже кое-что получше: секретный кораллолет, выращенный на уровнях, которые расположены еще ниже, чем Колодец.
- Я... нет... нет у меня ничего такого!
Откуда ей это может быть известно? Скрытый проход у дальнего борта Колодца - и открывался он только для Ном Анора - вел к кораллолету, который несколько месяцев назад, на начальной стадии превращения Галактического Сената в Колодец планетного мозга, был создан там подкупленным формовщиком.
- Исполнитель, снова: прошу тебя. Ты разве единственный, кто может подкупить формовщика? И вся эта забота и беспокойство о спрятанном кораллолете, пока он рос...
- Тссс! Хватит! - Ном Анор оглянулся на тех, кто стоял выше по тротуару. Командир воинов отвернулся, чтобы посмотреть на битву, но Ч'Ганг Хул по-прежнему изучающее рассматривал Ном Анора. Уйди он сейчас, это вызвало бы лишние подозрения - и тогда побег станет вовсе невозможен.
Вержер словно прочитала его мысли.
- Исполнитель, если мы не улетаем сейчас, то никакого полета вообще не будет. И корабля не будет, - она приподнялась на кончиках пальцев и прошептала. - Джейсен Соло украдет его.
* * *
Слизь смыкается над Джейсеном, словно теплые губы.
Но он не чувствует этого. Узловатые щупальца растягивают в стороны его руки, крепко обвивают ноги и сжимают горло. Их грубая хватка до крови царапает кожу - до крови, следы которой не растворяются в слизи, а зависают там неподвижной тройной спиралью. Щупальца вертят, скручивают и ломают его, увлекая на глубину водоема со слизью, которая светится алым и золотисто-желтым. Цвета меняются от жара его тела и переливаются в такт его движениям. Но и этого он не видит. На самой глубине водоема щупальца поворачивают его лицом вверх, укладывая на кольцо острых обломков; эти обломки были когда-то основанием трибуны главы государства, с которой так часто выступала его мать.
Щупальца притягивают его и отбрасывают, прижимают к крупному подвижному телу: черные бугорки плоти между прозрачными зеленоватыми покровами и вытянутыми внутренностями. Щупальца тянутся от мясистого утолщения, окружающего разинутый жадный рот, и по обе стороны от этой впустую жующей утробы горят злобой огромные желтые глаза. Джейсен этого не замечает. Его внимание полностью приковано к пустоте в груди. Эта пустота звенит от гнева, враждебности и алчного триумфа: эмоции планетного мозга, которому его бывший друг и неудавшийся убийца попался в щупальца. Бывший друг, которому доверяли, и который предал доверие. Из мускульных бугорков окруженного щупальцами рта показываются выдвижные зубы-мечи, и начинают клацать и перекрещиваться, словно множество острых языков. Джейсен может ответить на это лишь грустью и сожалением.
"Да. Я предал тебя. Я научил тебя доверять, и я научил тебя, что значит доверять предателю". А вот прощению он научить не может. Он сам еще этому не научился: слишком многого не сможет простить никогда.
Щупальца сокращаются, проталкивая его в голодную утробу, и зубы-мечи касаются его кожи. Он не извивается от страха. Не сопротивляется. Не борется.
Вместо того, он открывается. Из самой потайной глубины, из бездны, которая однажды стоила ему невероятной боли, он раскрывает объятия. Из пустоты в груди он изливает сострадание. Абсолютную эмпатию. Совершенное понимание. Он принимает боль, которую причинил дуриаму своим предательством; и разделяет боль, которую это предательство причинило ему. Он разделяет с дуриамом все воспоминания о многоцветье жизни: непередаваемая белизна страдания, красный прилив ярости, черная дыра отчаяния, ослепляющее излучение невосполнимой утраты...
и пышная зелень молодых растений, серые оттенки камней и дюракрита, блеск самоцветов и транспаристила, бело-голубой жар полуденного солнца и неповторимое его отражение в клинке светового меча.
Он открывает, насколько сильно он любит все это, ибо все эти явления суть одно: боль и радость, расставание и воссоединение, жизнь и смерть. Любить что-то означает любить все сразу, ибо ни одна вещь не может существовать сама по себе, а только вместе со всеми остальными. Всеобъемлющая вселенная. Сила. Все в одном. Йуужань-вонги и жители Новой Республики. Джейсен Соло и планетный мозг.
"Предав тебя, я предал и себя. Убив твоих братьев, я убил часть себя. Ты можешь убить меня сам, но я буду продолжать жить в тебе. Мы едины".
И Джейсен не уверен, обращается ли он к планетному мозгу с этими словами, или планетный мозг к нему, ибо и Джейсен, и планетный мозг - оба лишь разные проявлениями одной и той же вещи. Назовите это всеобъемлющей вселенной, или Силой, или бытием: это всего лишь слова. Они правдивы только наполовину. Даже менее - они лживы. Правда такова, что ее не объять словами.
* * *
Удар световым клинком по амфижезлу, невидимая петля, с разрушительной энергией хлещущая по коже между большим и указательным пальцем йуужань-вонга - там, где рука охватывает оружие...
Смерч лихо закрученного сальто над головами двух сражающихся бок о бок воинов... и их беспомощное падение, когда световой меч одним ударом рассекает основания их шей и отрубает конечности... Изумленное мигание глаз воина, когда аметистовое острие вонзается в его открытый рот, прожигая твердое нёбо до самых костей черепа... В этих кратких вспышках - смерть, которую несет Ганнер Райсод... Резкий запах подгорелого молока - это йуужань-вонгская кровь, свертывающаяся из-за жара клинка... бахрома обжигающего льда - полоски его плоти, иссеченные амфижезлами... холодное пламя яда, отравляющего нервные окончания... Это всего лишь слабые помехи в симфонии Силы, которую исполняет Ганнер Райсод... Сила не только поддерживает его, не только поднимает и уносит его: Сила втекает в вены, чтобы его сердце билось в одном ритме с ритмом вселенной. Он стал Силой, и Сила стала им. Он и не подозревает о неотвратимости смерти: причины и следствия исчезли вместе со страхом, и сомнениями, и болью в ту самую нескончаемую секунду, когда он сознательно лишил себя самообладания.
Стоя под сводом арки, ожидая йуужань-вонгов, Ганнер осознал, что вот это - прямо здесь, прямо сейчас - и есть то самое, ради чего он прожил жизнь. Его ноги ступили на этот путь в тот день, когда он родился; любой успех или трагедия, любая дурацкая выходка и унижение, каждый необъяснимый поворот жестокой судьбы добавлял каплю к тому потоку внутри него, который копился за барьерами самодисциплины. Эти барьеры были созданы родителями, пытавшимися сгладить острые углы его высокомерия; безжалостными шутками приятелей, высмеивающих его попытки впечатлить их; и даже обучением у Люка Скайуокера...
"Джедай ничего не строит из себя, Ганнер. Сражение - это не игра. Для джедая схватка - это заведомый проигрыш. Трагедия. Если необходимо пролить кровь, джедай делает это быстро, хирургически точно, со всем подобающим почтением. Со скорбью". Ганнер так долго, так натужно пытался быть тем, кем все хотели его видеть; пытался сдерживать свою склонность к драматизму, к красивости, грации, артистизму; пытался быть хорошим сыном, хорошим другом, скромным человеком, настоящим джедаем... Но под сводом этой арки попыткам пришел конец. Нет причины и дальше отрицать правду о себе. Игра в героя не просто допустима... она необходима. Чтобы удержать этот порог, недостаточно ранить и убивать, недостаточно быть сдержанным, хирургически точным, и скорбящим.