А еще прелесть в том, что Миранде очень даже по вкусу пришлась энергия, полученная Карлсеном от Хайди, в то время как сам он, помимо прочего, чувствовал сейчас в себе и явно мужскую энергию, усвоенную, видимо, Мирандой несколько часов назад. Совершенно неожиданно он поймал себя на том, что не прочь бы вкусить и от сущности Ханако Сузуки (даже зависть кольнула к Карло Пасколи). Миранда гибко вдевалась в платье. Некоторое время они были одни, затем в дверь вошла очередная пара. Карлсен, застегивая рубашку, поинтересовался:
– А если б какому-нибудь андрогену приспичило сейчас в туалет?
– Исключено. Они сюда не ходят.
Она повернулась спиной, доверяя Карлсену застегнуть ее «молнию», и взяла его за руку. Когда они выходили, вошедшая пара уже ненасытно целовалась, а девушка нетерпеливо расстегивала партнеру ширинку. Миранда скользнула по сластенам с поверхностным любопытством, и Карлсен в очередной раз уяснил: вампиризм свободен от стыда. Смотреть, как целуются – абсолютно то же самое, что следить за едой и питьем.
Уже на выходе навстречу попалась еще одна пара. Карлсен узнал пожилого Дон Кихота, с которым танцевала Миранда. На таком почтенном фоне подчеркнуто молодо смотрелась его спутница – почти еще школьницей.
– Кто это? – спросил Карлсен, когда дверь за ними закрылась.
– Мой муж.
– Мгм!
Когда входили обратно в ресторан, Карлсен полюбопытствовал:
– Штейнберг… Не еврей, случайно?
– Нет, он один из той первой группы с Уботго.
– Чего, простите?
– Со «Странника». Муж специально выбрал еврейскую фамилию: так легче было освоиться в Нью-Йорке.
– А вы?
– Я родилась в космосе.
– Мать живет где-то поблизости?
– Умерла.
– Ой, прошу прощения. А что… случилось?
– Мне говорили, она дематериализовалась. Она была первой из вампиров, кто ступил на Землю.
– Боже ты мой… (Чувство такое, будто нежданно-негаданно оказался замешан в кровосмесительстве).
К столику возвратились вместе. Официант подавал второе.
– Он был восхитителен, – улыбнулась Миранда Хайди. – Я с ним увидела зелень.
– Какая прелесть! – вполне искренне воскликнула Хайди.
– Увидимся как-нибудь, – кивнула напоследок Миранда и спокойно удалилась. Невозмутимость редкостная: будто за танец поблагодарила.
– Что еще за «зелень»? – не понял Карлсен.
– Это у нас так, фраза в обиходе, – с улыбкой ответила девушка.
– И все же какой-то смысл?
– Считается, что на верхнем пределе сексуального возбуждения все начинает казаться зеленым, – пояснил Карло Пасколи.
– А вы когда-нибудь ту зелень наблюдали?
– Да буквально через раз. (По улыбке видно, что шутит).
Уписывая цыпленка с грибами в соусе тарагона, Карлсен обратил внимание, что Хайди и Карло едят рыбу. Оглядел исподтишка соседние столики; мясного, похоже, на столах вообще нет.
– Забавно. А ведь я когда-то обожал бифштексы («когда-то» значит «позавчера»).
Хайди брезгливо сморщила нос.
– Мне всегда от одного вида его дурно.
– Да, – вставил Карло, – у вампиров вкусы отличаются. Меня воротит даже от мясного соуса на спагетти.
Удивляла сама обыденность его тона.
– Вам нравится быть вампиром?
– Безусловно. А вам нет, что ли?
Не вопрос даже, а так, недоуменьице: зачем вообще, такое спрашивать?
– Ну, как вам Миранда? – полюбопытствовала Хайди с полным ртом.
– Что-то неописуемое. Вы ж не забывайте, для меня, это все внове.
– Кончить получилось? – доверительно склонился Карло.
– Чуть было… Миранда остановила.
Оба взглянули с нескрываемым удивлением, и до Карлсена дошло, что суть вопроса не в этом. Карло имел в виду не «нормальный» оргазм. Карлсен рассмеялся, а вместе с ним и его новые знакомые. За столиком внезапно воцарилось непринужденнейшее веселье, чуть напоминающее эйфорию от алкоголя, с той лишь разницей, что теперь сознавалась суть вампиризма: отрешенность, способность видеть вещи на расстоянии.
Пропало и настороженное отношение к Пасколи.
Парень, похоже, действительно соответствует своему виду: открытый, непринужденный и добродушный.
– Как же теперь Ханако? – спросил, тем не менее, Карлсен.
Карло досадливо тряхнул головой.
– Уж и не знаю. И как так получилось, что она увидела меня в «Мэйси»!
Неделя еще, и она была бы такой как мы.
– Ну уж, не неделя, дольше, – усомнилась Хайди.
– Ну, дольше, – уныло согласился Карло.
– Откуда вы знаете? – повернулся Карлсен к Хайди.
– Она же японка.
Карло разъяснил:
– Она дочь служителя дзен-буддистского храма, и в Америке только как два года. Она воспитывалась в том духе, чтобы служить, отдавать себя. А уговорить ее брать гораздо труднее. Ей хочется только давать.
– А вы это при встрече разве не почувствовали?
– Абсолютно! Она потому меня и привлекла, что в ней столько vitalita, – итальянское слово почему-то вписывалось лучше. – Разумеется, это потому, что она только что вышла замуж. Чего я тогда не понял, так это одной тому причины: она только что научилась наслаждаться сексом. Поэтому я начал с простого любовного акта: для меня ощущение среднее, но хотелось, чтобы понравилось ей. Я считал, что это лишь вопрос времени, и она скоро станет одной из нас. Но все оказалось гораздо труднее, чем я ожидал. Всякий раз, когда казалось, что вот-вот, и у нее будет permuta, она соскальзывала обратно в человеческий секс, и ее полностью забирало.
Хайди рассмеялась пузыристым смехом ребенка. Карло с немой надеждой посмотрел на Карлсена.
– Может, вы попытаетесь?
– Вы прямо как отец Хайди. Это нарушение профессиональной этики: я же ее доктор.
– Но вы бы могли ее вылечить, – несколько растерянно заметила Хайди.
– Может, и вправду, – задумчиво произнес Карлсен.
Ясно, что такая реакция в их глазах смотрелась нелепо, возможно, он бы и сам чувствовал то же самое, освоившись быть вампиром. Но на данный момент ощущалась какая-то инстинктивная неохота, игнорировать которую было бы неосмотрительно. Поэтому он, меняя тему, задал вопрос, безвылазно сидящий в голове вот уж полчаса:
– А вампиры что, совершенно не чувствуют ревности?
Оба враз покачали головами.
– Вам надо об этом расспросить моего отца, – сказала Хайди. – Он говорит, что человеческая ревность основана исключительно на биологии. Оттого, что настоящая цель секса – воспроизведение себе подобных, человек стремится удержать партнера исключительно для самого себя. Женщины потому, что нуждаются в муже и отце, мужчины – из принципа «кто кого», состязаясь с другими мужчинами. У вампиров же удовольствие основано на стремлении делиться друг с другом. Так что откуда здесь взяться ревности?
Мысли Карлсена перенеслись к разрыву его первого брака, к совершенно неизъяснимой муке, которую испытывал, позволив своей жене спать с другим мужчиной. Для нее было большим и неожиданным ударом, когда он потребовал развод. Сквозь слезы она кричала, что все было с его полного согласия: А он не мог объяснить, что на самом деле его истязает собственная ревность, чувство полной, рабской зависимости от порыва, кажущегося недостойным и унизительным. Разводясь, он стремился отторгнуть некую часть себя самого.
Карло между тем говорил:
– Вы спрашиваете, нравится ли мне быть вампиром? Так вот, что мне нравится больше всего. Мы, корсиканцы, ревнивы по природе. И теперь я оглядываюсь на это со стыдом. Мне кажется, что бывшие мои соотечественники больны. Мне же сравнительно повезло стать здоровым и нормальным.
Это прозвучало с неожиданной силой. Стало вдруг очевидным, что вампиры действительно здоровы и нормальны, в то время как люди недужны и с отклонениями. Что-то с человеком обстоит не так.
– Так неужели вам никогда не доводится влюбляться? – вопрос адресовался им обоим.