Мои ягодицы – я бы назвала их величественными и в то же время восхитительными – не носили никаких следов грубого и даже жестокого обращения, которому я их то и дело подвергала, отверстие между ними было довольно широким, но отличалось приятным розовато-коричневым оттенком, полным отсутствием растительности, как у ребенка, и неизменно притягивало к себе трепетные языки; вагина также ничуть не утратила привлекательности, хотя стала много просторнее, но при помощи всевозможных ухищрений и мазей, а больше – благодаря искусству, я могла заставить ее воспламеняться восторгом девственной куночки. Что же касается до моего темперамента, с годами он приобрел силу и уверенность, сделался устрашающим и постоянно находился под контролем разума и, получив соответствующий толчок, становился поистине неутомимым. Но чтобы привести его в движение, мне приходилось прибегать к вину и другим возбуждающим напиткам, и когда вскипал мой мозг, я была способна на все. Я также употребляла опиум и другие любовные эликсиры, которые когда-то рекомендовала мне Дюран и которые в изобилии продавались в Италии. Никогда не следует бояться, что такие средства притупят похоть, так как искусство здесь помогает больше, нежели Природа; единственный их недостаток заключается в том, что раз испытав, вы обречены принимать возбудители до конца жизни.
Начало моего пребывания в Риме ознаменовалось победой над двумя женщинами. Одной из них была княгиня Боргезе. Не прошло и двух дней, как она прочитала в моих глазах все, что отвечало ее собственным желаниям. Ей было тридцать лет, и она отличалась живым, глубоким и развращенным умом; фигура ее была изумительная, волосы – роскошные, глаза – большие и прекрасные, помимо всего прочего она обладала богатым воображением и изысканными манерами.
Следующей моей добычей стала герцогиня Грийо – менее опытная, более молодая, обходительная и прелестная, отличавшаяся царственной осанкой, скромностью и сдержанностью; она была не столь пылкой, как княгиня, и ей недоставало воображения, зато она превосходила ее добродетельностью и чувствительностью. Как бы то ни было, я привязалась к обеим этим женщинам – если первая действовала на меня возбуждающим образом, вторая непосредственно утоляла нетерпение моего сердца.
Через неделю после первой встречи княгиня пригласила меня на ужин в свое небольшое поместье, находившееся у самого города.
– Мы будем одни, – предупредила она, – вы всерьез заинтересовали меня, дорогая графиня, и я надеюсь продолжить наше многообещающее знакомство.
Вы понимаете, что после таких слов никаких недомолвок между нами не было. В тот день стояла знойная душная погода. После обильной и, я бы сказала, исполненной чувственности трапезы в окружении пятерых очаровательных прислужниц, которая происходила в саду, где воздух был насыщен ароматом роз и жасмина и сладостным шепотом и прохладой журчащих фонтанов, княгиня увела меня в уединенный летний павильон, затерявшийся под тенистыми тополями. Мы вошли в круглую комнату с зеркальными стенами, вдоль которых тянулась длинная низкая софа, обложенная всевозможными подушками и подушечками, одним словом, это был самый восхитительный храм, построенный Венере в Италии. Провожавшие нас юные служанки зажгли лампы, в которых за зелеными стеклами ароматизированный керосин поддерживал уютный огонек,
– Знаете, сокровище мое, – предложила княгиня, – давайте отныне перейдем на «ты» и будем обращаться друг к другу по именам: я ненавижу все, что напоминает мне о браке. Зови меня Олимпия, а я буду называть тебя Жюльетта, ты согласна, мой ангел?
И тут же жаркий поцелуй обжег мне губы.
– Дорогая Олимпия, – начала я, заключая в объятия это пленительное создание, – разве есть на свете вещи, которые я бы тебе не позволила? Разве Природа, одарив тебя столькими прелестями, не дала тебе власть над сердцами, и разве не должна ты соблазнять каждого, на кого упадет твой огненный взгляд?
– Ты божественная женщина, Жюльетта, целуй же меня, целуй, – пробормотала Олимпия, откидываясь на софу.
– О, сладчайшая, я чувствую – да нет, я просто уверена, – что мы вкусим неземное блаженство в объятиях друг друга… Я должна сказать тебе правду, всю правду… но не решаюсь… Дело в том, что я невероятно распутна, только пойми меня правильно: я обожаю тебя, но сейчас меня возбуждает не любовь к тебе – когда я охвачена вожделением, я глуха к любви, я совершенно забываю о ней и признаю только бесстыдный разврат.
– О, небо! – восхищенно проговорила я. – Возможно ли, что в двух разных местах, удаленных друг от друга на пятьсот лье, Природа создала две столь близкие души?
– Что я слышу, Жюльетта! – удивилась Олимпия. – Ты тоже либертина? Но если это так, мы можем насладиться друг другом и без любви, мы можем извергаться, купаясь в грязи и мерзости, как свиньи, сможем привлечь к нашим утехам и других. Ах, дай мне съесть тебя, моя горлинка, дай зацеловать тебя до смерти; мы со всей страстью предадимся своим привычкам к роскоши, излишеству и невоздержанности; мы привыкли ни в чем себе не отказывать, пресыщению нашему нет предела, и только идиотам не дано понять, что можно находить в этом удовольствие.
Олимпия бормотала эти слова и при этом раздевала меня, раздевалась сама, и, сбросив с себя все одежды, мы сплелись в жарких объятиях. Первым делом Боргезе взяла меня за колени, раздвинула мне бедра, ее руки обхватили мои ягодицы, а язык глубоко проник в вагину. Меня охватила теплая волна истомы, я закрыла глаза и отдалась изысканной ласке, и скоро лесбиянка жадно сглотнула первую порцию нектара; после этого я приступила к активным действиям, повалила ее на подушки, щедро разбросанные по всему будуару, и моя голова оказалась в объятии ее бедер – я изо всех сил сосала ей влагалище, а она столь же неистово, таким же образом ласкала меня. В таком положении мы изверглись шесть или семь раз почти без передышки.
– По-моему, нас слишком мало, – заметила мне Олимпия, когда мы утолили первый приступ похоти. – Двоим женщинам трудно удовлетворить друг друга без посторонней помощи, давай позовем служанок – они прелестны, самой старшей еще нет и семнадцати, а младшей четырнадцать, но у них достаточно опыта. Не проходит и дня, чтобы они не оказывали самые высшие почести моей куночке. Так ты не возражаешь?
– Не сомневайся, я, так же как и ты, обожаю такие вещи. Все, что служит распутству и подогревает страсти, я люблю безумно.
– Да, радость моя, нельзя пренебрегать ничем, что нас воспламеняет, – подхватила Олимпия. – Ах, как несчастны стыдливые и робкие женщины, которые получают наслаждение только в обители любви и законного брака и воображают, будто без этого нельзя удовлетворить свою страсть.
Княгиня дернула за сонетку, и в тот же миг в комнате появились пятеро обнаженных девушек, которые, без сомнения, только и ждали этого сигнала. Все они были красивы и гибки, и когда они окружили Олимпию – а они сделали это сразу, – мне показалось, что я вижу перед собой Граций, хлопочущих вокруг Венеры.
– Жюльетта, – сказала княгиня, – эти девушки, все вместе, искупают тебя в самых волнующих ласках и, я уверена, выжмут из тебя остатки спермы, а я буду любоваться твоим оргазмом, и большего мне не надо. Ты не представляешь себе, какое удовольствие я получаю, наблюдая за тем, как красивая женщина приходит в экстаз. Я же буду мастурбировать и предоставлю свободу своему воображению и уверяю тебя, что оно зайдет очень далеко.
Моя похотливость охотно приняла это предложение, и я, улыбаясь, откинулась на подушки. Олимпия сделала необходимые распоряжения, и картина составилась следующим образом: меня уложили на некое подобие качели, сплетенной из толстых и мягких веревок и низко свисавших над кушеткой; одна из девушек, оседлав меня, прижалась влагалищем к моему лицу, мои ягодицы касались лица другой девушки, в чьи обязанности входило облизывать мой задний проход.
Третья сосала мне вагину сверху, а я руками ласкала двух оставшихся служанок.