Славный парень Анатолий привез бы мне и немецкую машинку я уверен, если бы таковая оказалась мне нужна . Я сидел и оформлял приключения своему садисту, которого я сделал поляком, а на кухне в это время, был девятый час, мама Джоан разговаривала с сыном Максом, десятилетним слава богу не вундеркиндом, единственно оставшимся ей от семьи. Maкс уходил в школу. Если ночью Макса не мучила экзема, которой его маленькое тело 6ыло обильно награждено неизвестно за какие прегрешения, может быть за прегрешения Джоан, он уходил в школу тихо и с веселым достоинством. Если же ночью накожная болезнь не давала ему спать, то с кухни доносились всхлипы и иной раз вопли. Maкс впрочем был мальчиком веселого нрава и долго на своей экземе не задерживался, Макс вносил некоторое количество трагизма в нашу среду, однако от экземы не умирают, посему это был вполне выносимый трагизм, дающий о себе знать лишь изредка. Макс разделял мое пристрастие к хамбургерс, посему у меня с ним тотчас установились хорошие и дружеские отношения. Я правда не разделял пристрастия Макса к Кока-коле, но что поделаешь, о вкусах не спорят.
По-моему уже через неделю я стал служить у них Суперменом. Ежедневная моя работа произвела на них впечатление. Джоан, десять лет назад издавшая книгу стихов в хорошем издательстве уже десять лет писала роман, и пока добралась только до 69-й страницы. Я иной раз за утро успевал написать десяток страниц, если ночью у Макса не было приступа экземы, а если был - я писал четыре. "Выпьешь ?" -порой предлагал мне шкалик водки Анатолий. На кухонных часах стрелки указывали 8.15. Нет-нет, отказывался я."Благодарю".И шел работать. Вначале я даже не совсем понимал, мол почему они так восторгаются моей работоспособностью. Я считал нормальным вставать утром и убивать два, три, четыре,пять часов за пишущей машинкой. А чтобы еще я мог делать, в любом случае.? Денег у меня было с собой очень мало, видеть мир через марихуанный или водочный туман у меня не было никакого желания, я столько раз, несчетное количество раз видел мир через различные искусственные туманы, что в конце концов стал предпочитать разглядывать мир через туман естественный. Когда сейчас, почти всякий день я хожу через Иль Оент Луи, то всякий раз и остров разный и парк у Нотр-дам различно окрашен, освещен, наполнен и я сам каждый день разный и не было еще двух одинаковых Эдвардов Лимоновых за прошедших через этот парк, нет не парк,но мифический лабиринт какой-то ...Все внутри нас, дорогие друзья, так, что мне не нужна была водка или марихуана.
Я писал от безвыходности, а они думали, что это подвиг. Я писал всякое утро, потому что знал - от моих эмоций, от чувств даже самых сильных ничего не остается, а вот книги остаются. Где мои женщины прошлых лет, где мои лучшие дни и ночи npoведенные в постели,где мой секс, вздохи, стоны, удовольствия? Исчезли без следа. А утра, проведенные с пишущей машиной, остаются.
Они прозвали меня "Супермэн" .Макс называл меня так, потому что я носил свитер с суперменовской эмблемой "С" на груди. Джоан и Анатолий последовали за Максом - я стал Супермэном. О господи,на их фоне было нетрудно быть суперменом.
Бог создал всех. Какой бог остается загадкой - неизвестно имя, может быть бог технократов, в белом халате поверх полосатого костюма из полиэстера, старая шея торчала из халата. Когда он создавал Джоан,а потом Анатолия он, очевидно, иронически улыбался, и ронял сигаретный пепел на башмаки. Улыбался иронически и тепло.
Джоан и Анатолий не в пример буйственным характерам великих завоевателей или трагических поэтов были созданы Богом из любви к тихому парадоксу, к безобидной ленивой шутке, к попытке организации домашнего счастья для 45-летней женщины и 30-летнего,могучего,начинающего толстеть мужчина, с темпераментом ребенка.
Мне кажется, они были абсолютно счастливы в постели. И вне постели они были счастливы. Не все же должны бежать за "успехом", не все же настолько отчаявшиеся и неудачливые в постелях и жизни тела, что выгнаны за пишущие машинки или в правительства и управление войсками .День за днем наблюдая их почти животную жизнь, я пришел к выводу, что это я- неудачник, а они счастливые жители земли. Они жили, слонялись по квартире, вступали в легкие как сон беседы, опухали от (он от алкоголя, она - от марихуаны) иногда (целая история всякий раз) старательно и чопорно собирались и ездили в гости, удалялись вдруг на часы в свою часть квартиры, где спаривались очевидно, а я служил делу, хотел признания ненавидимого мной общества (и хочу),и стучал, стучал, стучал бил по литерам машинки мамы Анатолия, до этого очевидно почти не употреблявшейся девственной машинки.
О, у них тоже были порывы к бессмысленной деятельности, о, они тоже хотели вдруг быть похожими на меня. Однажды я целое утро слышал отдаленное эхо своей машинки, и, наконец, поняв, что это не эхо, обнаружил Джоан в ее просторном немыслимо кабине за устрашающих размеров письменным столом. Придвинув к столь же внушительной, как и стол, пишущей машинке (электрической, основательной, как у всех почтинепишущих) очевидно для элегичности, для настроения, белые осенние астры в горшке, Джоан печатала свой роман...-Я еще не курила сегодня, Эдвард, приветствовала она меня он от машинки ясной и светлой улыбкой женщины с крылышками." Я как ты. ..Я хочу быть такой как ты. ".Я теперь буду работать каждый день..." Увы,к вечеру она так устала от непривычных трудов, что опять курила с Анатолием марихуану, расхаживая по кухне и прихожей...На следующее утро я уже не услышал эха своей машинки в ее кабинете. Я думаю, она невинно забыла о решении круто изменить свою жизнь...
Анатолия я порой заставал за непонятной работой как бы восстановления его собственной картины висящей на стене ливинг-рум. Ливинг-рум тоже была слоновьих размеров, как и все в доме. Держа в зубах джойнт,в джинсах свалившихся с пояса на бедра, в носках (Анатолий не любил обувь и даже в ноябре все еще ходил в сандалетах на странно маленьких ступнях), Анатолий кисточкой подправлял что-то на картине, прибитой на стену гвоздями. Время от времени он отходил от картины и любовался ею, или напротив, может быть, осуждал свою картину. Стерео волнами испускало из себя "Райдинг он зэ сторм" -пел Джим Моррисон и группа "Дорс", его любимая группа. Вкус у него с в музыке может быть слишком популярный, совпадающий со вкусами еще миллионов любителей, но неплохой. После таких сеансов я однако, как ни старался, не мог обнаружить на картине сколько-нибудь заметных изменений. Может быть, он махал кистью в воздухе, но нет краски он явно употреблял, и мочил их, да.
Я взял у Джоан книгу стихов, вышедшую десять лет назад и прочел ее стихи. Стихи были путанные, но очевидно она не всегда была женщиной с джойнтом в руках и как бы приклеенной к крупным семитским губам улыбкой, углубленная постоянно в свою видимо только ей заставляющую ее улыбаться, мечту. За двухмесячное пребывание в ее квартире я не разу не видел ее неулыбающейся .И Анатолий улыбался.
Квартира продавалась. По меньшей мере три агента по недвижимости каждый день приводили в квартиру предполагаемых покупателей, всегда скушного вида благообразных мужчин и женщин среднего возраста. Мою каморку служанки показывали после кухни и перед стенным шкафом. Я первое время вставал со стула, чтобы поприветствовать возможных покупателей, позднее только поворачивал голову и говорил "Хэлло!" "Эдвард - писатель" - улыбаясь, поясняла Джоан, и серые господа приветливо улыбались.