– Я всё хотел тебя спросить, да в суматохе запамятовал… Чего это твои винно водочники вдруг взялись фанерой торговать?
– Откуда мне знать? Может, излишки распродают… Тебе-то что? – ответил Лысый, и я чётко почувствовал, что он снова врёт! Что-то он такое знает, чего моему Водиле знать не положено. Я даже жрать перестал. Смотрю, и Рудольф навострил уши. Уж на что ленивый, обожравшийся, разжиревший Котяра, а и то в словах Лысого какую-то подлянку почуял. Видать, есть ещё у него порох в пороховницах, как говорил Шура Плоткин. На то мы и Коты…
– С таможней заморочек не было? – спросил Бармен. – А то они сейчас лютуют по-страшному! Все жить хотят, да не на что…
– Меня даже не досматривали – столько лет каждая собака знает, – сказал мой Водила и спросил у Лысого: – А тебя вроде пошерстили малость, да?
– А, пустяки… – отмахнулся Лысый – Водка и водка. Груз под пломбой, накладные в порядке. Сам – чистенький.
«Если не считать полный карман долларов и запах кокаина…» – подумал я, но Рудольфу об этом не сказал.
– Ну и слава Богу! – сказал Бармен. – А то после того как немецкая таможня нескольких наших за жопу взяла за провоз наркотиков, так они теперь и в Киле, и в Любеке, и в Бремерхафене, и в самом Гамбурге чуть ли не каждый российский груз вскрывают и собачонок таких маленьких пускают, которые специально на наркотики натасканы. Поляки горят на этом ещё больше наших!
И тут мы с Рудольфом в четыре глаза увидели, как Лысый нервно зашаркал под столом ногами. Ясно было, что хотел сдержаться и не смог. Нервы не выдержали.
– Тебе не кажется, что этот мудак, – и толстый Рудик показывает на ноги Лысого, – во что-то сильно вмазан? Уж больно он дёргается…
– М-гу, – говорю. – Ещё как кажется!
А сам смотрю на ноги моего Водилы – дёрнутся они тоже или нет? Ноги как ноги. Полуботиночки такие стильные. Примерно сорок четвёртого размера. Это я так на глаз определил. Потому что у Шуры Плоткина был сорок первый, а эти размера на три побольше. И стоят Водильские задние лапы ну совершенно спокойно! Не дёргаются, не сучат, не перескакивают, как у Лысого, с места на место…
Вот под стол рука Водилы опустилась. Меня погладила, штанину задрала… Почесала ногу выше носка своими железобетонными ногтями… И снова меня погладила. И исчезла. А ноги как стояли спокойненько, так и продолжают стоять…
Рудольф тоже следит за ногами моего Водилы и так лениво, едва не засыпая, говорит мне:
– По-моему, Твой даже понятия не имеет, о чём идёт разговор…
– Да нет, – говорю. – Понятие-то он имеет – знаешь сколько лет он Водилой работает? А вот то, что Он сам лично ни в чём таком не участвует – я готов всем святым для себя поклясться!
Причём с этой секунды я в невиновности своего Водилы был стопроцентно убеждён. Он о кокаине в своей машине и не подозревает!..
– А что для тебя «святое»? – сквозь сытую дремоту поинтересовался Рудольф.
– Как бы тебе это объяснить… – Надо сказать, что я так не люблю об этом говорить, что даже не понимаю, как можно задавать такие бестактные вопросы! – Двух примеров достаточно?
– Вполне, – говорит толстый Рудик.
– Пожалуйста: чтоб мне век Моего Шуру Плоткина не увидеть и чтобы мне больше в жизни ни одной Кошки не трахнуть!!!
– Тоже мне – «святое»!.. – презрительно усмехнулся этот жирный кабан Рудик. – Не будет какого-то там Шуры, будет кто-то другой. Никакой разницы. Плевать на них на всех с верхней палубы. А насчёт Кошек… Я вот уже около трех лет плаваю – ни одной Кошки, не видел. Да они мне уже и не нужны… Подумаешь, невидаль – Кошки!..
Боже мой! И это говорит Кот, имеющий доступ к таким харчам!
… – Так ты, может быть вообще кастрат? – испугался я.
– Да нет… Пожалуйста. – Рудольф перевалился на спину и предъявил мне небольшие, но достаточно явственные признаки несомненного Котовства.
Это поразило меня ещё больше.
Вот такого я никогда ни в ком не мог понять! Я просто обалдел:
– И тебе никогда, никогда не хочется ЭТОГО?!
– Когда начинал плавать – чего-то в голову лезло, а теперь я даже об ЭТОМ и не думаю. Иногда что-то ЭТАКОЕ приснится, я глаза открою – съем кусочек вестфальской ветчины, или чуть-чуть страсбургского паштета, или севрюжки немного, попью сливочек и снова спокойно засыпаю.
– Господи!!! Рудольф! Как же это можно так?! Ни привязанностей, ни наслаждений!.. Да что же это за жизнь, Рудик?!
– Прекрасная жизнь, Мартын. И если ты этого не понимаешь, мне тебя очень и очень жаль.
А мне чего-то вдруг стало жаль его – толстого, ленивого, обожравшегося, пушистого Кота Рудольфа… И его Бармена, которому пятьдесят два, а сердце у него как у двадцатилетнего. Только он им – этим сердцем – совершенно не пользуется. Во всём себе и своему сердцу отказывает. Не то что Мой Шура Плоткин. Или вот Водила…
Тут как раз слышу, Водила говорит Лысому и Бармену:
– Всё. По последней сигаретке на ход ноги и разбегаемся по койкам, да?
– Погодите, я вам только пепельницу сменю, – говорит Бармен. Унёс пепельницу с окурками, принёс чистую и с упрёком заметил моему Водиле: – А ты всё куришь и куришь! Ну зачем ты куришь?!
– Курить хочется, – незатейливо отвечает Водила.
– Ты не заметил, что вся «крутизна», вся «фирма», все сильно упакованные – уже никто не курит. Как я, например.
– Почему? – простодушно спросил Водила.
– А потому, что люди, которые живут хорошо, хотят прожить ещё дольше, – назидательно проговорил Бармен и, слышу, тут же воскликнул изменившимся голосом: – Ё-моё!.. Это откуда же у тебя такая зажигалка?! Это же настоящий золотой «Картье»!.. Ей же цены нет!
– Ну, парень, ты даёшь!.. – ахнул Лысый.
Я чуть не зашёлся от гордости! Водила снова опустил руку под стол, гладит меня и говорит:
– Это мне сегодня мой Кыся откуда-то приволок. Я после той черненькой прибираюсь в машине, а Кыся мне в зубах эту зажигалку волокет… Видать, кто-то обронил. Завтра утром хочу через корабельную информацию по всему судну объявить – дескать, кто потерял такую-то и такую-то зажигалочку…
– Что, совсем дурак?! – сдавленным голосом спросил Лысый.
– Почему? – удивился Водила. – Человек, может, ищет, с ног сбился…
– Послушайся доброго совета, – тихо сказал Бармен. – Спрячь эту зажигалку и не вздумай ничего объявлять по судну. Человек, который мог потерять ТАКУЮ зажигалку, может купить себе ещё с десяток ТАКИХ зажигалок! Ей цена – минимум три тысячи баксов…
То есть Бармен чуть ли не слово в слово повторил то, что сказала Дженни! Только Дженни, чисто по-дамски, в сто раз преувеличила возможности бывшего хозяина этой зажигалки.
– Ладно вам, – сказал Водила. – Утро вечера мудрёнее. Посчитай-ка, браток, сколько с нас…
– Нисколько, – прервал его Бармен. – Имею право угостить старого знакомого и его друга?
– Ну, спасибо тебе, – просто сказал Водила. – Ежели что нужно из Мюнхена – не стесняйся. Привезу в лучшем виде. Айда, Кыся, в сумку. Прощайся с Рудольфом.
Но попрощаться с Рудиком мне так и не удалось. Он уже минут десять как дрых без задних ног.
Поэтому я в последнюю секунду подцепил лапой здоровенный кусок этой самой… ну как её?.. осетрины и захватил его с собой в сумку. Гостинец для Дженни…
* * *
Остаток ночи я провёл в серебристом «мерседесе» с Дженни, которая клялась мне в любви и в подтверждение искренности своих клятв ублажала меня столь изощрённо, что я было сильно засомневался в её утверждении, будто с ней это происходит впервые и я у неё самый что ни есть – Первый…
Но вот уж на это мне было совершенно наплевать. Важно, что с ней мне неожиданно было очень и очень неплохо…
Осетрину, которую я приволок для Дженни, пришлось сожрать самому.