* * *
Я таких чистеньких, ухоженных, гладких, ровных и удобных дорог ещё в жизни своей не видел! Хотя мы с Шурой поездили не так уж мало. Один раз его приятель, театральный драматург, возил нас на своей «Волге» к себе на дачу в Усть-Нарву, и мы целую неделю там у него жили.
Шура писал заказной очерк о славном творческом пути драматурга (он, кстати, уже три года как живёт в Америке и работает в журнале «Еврейская жизнь»), а я только и занимался тем, что трахал драматургову Кошку, Кошку соседа драматурга – одного известного композитора, и всех остальных дачных Кошек, которые узнали от первых двух, что в Усть-Нарву на несколько дней прибыл ОДИН КОТ из Ленинграда и делает ЭТО по высшему классу.
Конечно, не обошлось без парочки драк с местными Котами, но это нисколько не умалило нашего с Шурой удовольствия от поездки. Кошек я там перепробовал – немерено! Помню, я тогда так вымотался в этой чёртовой Усть-Нарве…
Несколько раз мы с Шурой на автобусе ездили за город – в Разлив, Репино, Комарове. Мой Плоткин считал, что я тоже должен дышать свежим воздухом и хоть изредка бывать на природе, а не только драться на нашем пыльном и грязном пустыре и трахаться по чердакам и подвалам.
Так что я очень неплохо знаю наши автомобильные дороги. И, как в этом ни горько признаться, даже самые лучшие наши трассы, специально вылизанные для проезда иностранцев и Людей, держащих в руках власть, – не идут ни в какое сравнение с обычными немецкими автобанами, как назвал эти дороги Водила.
– Как тебе автобанчик, Кыся? – гордо спросил меня Водила так, будто он – хозяин этого автобана и автобан – его любимое детище.
Вообще-то, если вдуматься, наверное, так оно и есть.
В ответ я только потёрся носом о его плечо, благо мне было удобно это сделать – я сидел высоко, на спинке пассажирского сиденья, чтобы видеть мчащуюся нам навстречу дорогу. Кроме того, я хорошо помнил слова Рудольфа о том, что от самого Киля за нами пойдёт микроавтобус «тойота» с мюнхенскими номерами «М-СН…», цифры я не запомнил, так как всё равно не умею их читать. Поведёт «тойоту» тот самый Профи, который здорово умеет убивать Людей. О чём мне рассказал Рудик со слов Бармена.
Вот я и взгромоздился на спинку пассажирского кресла, чтобы в боковом зеркале видеть, когда к нам пристроится эта «тойота».
– Ну, Кыся, ты дал в порту стружки!.. – вдруг расхохотался Водила и стал в который раз пересказывать мне всё, что я знал гораздо лучше его.
Признаться честно, я не слушал Водилу. Я следил за идущим перед нами грузовиком Лысого и поглядывал в правое выносное зеркало, величиной с Большую Советскую Энциклопедию, в надежде вовремя увидеть ту самую жутковатую «тойоту»…
Была ещё и вторая причина, почему я был так невнимателен к рассказу Водилы. Я всё думал: какого чёрта российские Люди так уснащают свои устные (а Шура говорил, что сейчас и письменные) рассказы таким количеством ругательств, что иногда на слуху остаётся один мат, в котором исчезают и сюжет, и идея повествования? А многие общественные или политические деятели даже с трибун матерятся. Чтобы быть, так сказать, «ближе к Народу».
Естественно, это не мои Котовые умозаключения. Я так прекрасно нахватался от Шуры Плоткина, что иногда его мысли и соображения на тот или иной счёт автоматически начинаю считать своими. Не потому, что тщеславно хочу присвоить его идею, а только потому, что я с ним совершенно согласен.
Кстати, по поводу того же мата. Несмотря на всю свою интеллигентность, Шура пользуется матом достаточно часто и свободно. Хотя у него прекрасный словарный запас и без этого. Но я заметил, что в так называемой интеллектуальной среде мат считается неким шиком! Дескать, вот какая у меня речевая палитра. Могу так, а могу и эдак!..
Но у большинства Шуриных приятелей и приятельниц по университету, по редакции, по Союзу журналистов мат звучит и выглядит в их речи достаточно нелепо. Ну, например, как если бы женщина к вечернему платью, пахнущему дорогими французскими духами, напялила бы вонючие солдатские кирзовые сапоги!
Я привёл этот пример не потому, что у нас есть французские духи, а потому, что у нас есть такие сапоги. Они валяются в кладовке, как Шурино воспоминание о службе в армии.
Другое дело – Шура Плоткин. У него матерные выражения всегда остроумны и составляют ироничную основу почти любой фразы. Или точно выражают всю степень его неудовольствия и раздражения по поводу того или иного явления. У Шуры мат столь органичен, так прекрасно вплетается в слова с глубоким и тонким смыслом, что иногда даже не замечаешь, был в этой Шуриной фразе мат или нет!..
Но Шура – человек талантливый. А это дано не каждому.
И потом… Это же совершенно алогично – считать оскорбительными ругательствами самые замечательные действия, дарованные природой любому живому существу! Действия, доставляющие ни с чем не сравнимое, величайшее наслаждение! Продолжение рода, наконец!..
Как же можно из ЭТОГО делать грязную ругань, да ещё и пользоваться ею, в большинстве случаев, категорически не по делу?.. Вот с чем я не согласен. И мой Шура прекрасно об этом знает.
У Водилы же, при всех моих к нему симпатиях, словарный запас, конечно же, меньше, чем у Шуры. Поэтому мат ему иногда просто необходим. Тут я его понимаю. И если я изредка берусь пересказывать события его словами, то лишь потому, что мне необходимо наиболее точно передать ЕГО впечатления от происходящего. Безусловно, с соответствующей корректировкой текста Водилы. Не из ханжества, как вы понимаете. Из элементарной чистоплотности, свойственной всему Котово-Кошачьему племени – от саблезубых Тигров древности до сегодняшнего бездомного Кота-Бродяги.
– …мы, понимаешь, с Вебером расшнуровываем задник у фуры, а там, бляха-муха, сидит моя золотая Кыся и умывается, бля!
«Чёрт подери! Да заткнись ты!.. Неужели ты, дубина стоеросовая, не понимаешь, что я не так уж просто залез в фургон?!» – с изрядной долей раздражения подумал я.
– Слушай, Кыся… Кстати!.. – вдруг насторожился Водила. – А какого хера ты вообще туда полез?
Ну, всё… Услышал Господь мои молитвы. Мы – в Контакте! Теперь осторожненько, небольшими щадящими порциями, мне нужно поведать Водиле обо всём, что мне известно. И выработать совместный план действий… Только очень осторожно! Иначе переизбыток информации, идущей от меня как от более сильной Личности, может Водиле только повредить. Заклинит, и всё тут!.. Мне об этом Шура читал в книге доктора Шелдрейса…
– Уж не подложили ли мне чего-нибудь такое в фуру, когда загружали мою тачку этой ё. й фанерой? – подозрительно прищурился Водила. – В той ликеро-водочной шараге, мать их…
Нет! Водила – определённо талантлив!.. Мне с ним просто очень повезло.
Я вообще из везучих Котов. Правда, я стараюсь не сильно обременять Судьбу и для своего «везения» многое делаю собственными лапами. Как, например, с Шурой…
Ведь Шуру Плоткина таким, каков он сейчас есть, практически создал Я! Надо было посмотреть, что получил я шесть лет тому назад, будучи ещё совсем Котёнком, в лице Шуры Плоткина! Это был какой-то кошмар: молодой пьющий еврей-неудачник, нигде не работающий из-за уже сложившейся репутации и принадлежности к знаменитому «пятому пункту».
– Да, пишет очень неплохо, но… Вы же сами понимаете, – говорили про Шуру.
Ко всему прочему Шура был женат на хорошенькой злобной сучке, которой в своё время нужно было всеми правдами и неправдами после университета остаться в Ленинграде, а не возвращаться в свою Вологду.