Знакомая песня: «Наше дело не рожать, сунул-вынул — и бежать!» Убежал — и украл у сына не только самого себя, но и деда с прадедом.
— А все-таки жаль его, — неожиданно произнес Лбов, — он же тогда молодой был, может, даже моложе, чем я сейчас. В голове ветер, погулять захотелось… А сейчас он, может, мается где-нибудь один, бомжует или больной лежит. И никто напиться не подаст. В смысле воды хлебнуть… Я бы простил его, ей-богу!
— Удивительно… — пробормотала Таня. — Какие, оказывается, бывают хорошие люди! А я, честное слово, вокруг себя, прямо как Гоголь, все время видела только свиные рыла… Мне было все время страшно. Вот головой я понимала, что у них у каждого была своя жизнь, у кого-то лучше, у кого-то хуже. Но где-то они все ушли в сторону и стали делать что-то плохое. Может, даже ужасное… Но сердцем я их ненавидела. А теперь мне кажется, что это я гадкая, если вижу все в черном цвете…
— Обедать пора, — заметил Котов, поглядев на часы.
— Ой, — спохватилась Таня, — мне ведь домой надо. Бедный дядя! Он так волноваться будет.
— Я провожу? — предложил Котов.
— Не надо, — вздохнула Таня, — он будет переживать и разнервничается. А по лесу ходить безопаснее, чем по городу.
— Это точно, — подтвердил Колышкин. — А после обеда вы придете сюда?
— Посмотрим, мне надо будет дядю предупредить.
Таня набросила платье поверх уже просохшего купальника и углубилась в лес. Остальные, помахав ей руками, сели в лодки и погребли к дому отдыха.
Дубыга, поразмыслив, повел «тарелку» к даче Запузырина.
Август Октябревич особенно не волновался. Во всяком случае если и волновался, то не из-за Тани. Он-то был убежден, что племянница спит в своей комнате, потому что пройти на первый этаж можно было только мимо его кабинета. Сначала хотел было разбудить ее, поскольку шел уже второй час дня, но, заглянув в комнату, увидел мирно посапывающую на подушке золотистую головку и раздумал. В конце концов, на то и лето, чтобы отдыхать.
Таня должна была вернуться на дачу, по подсчетам Дубыги, минут через пятнадцать-двадцать. Незаметно перенести ее и уложить на место дубликата офицер не мог: от общения с пятью активно-плюсовыми субъектами она настолько зарядилась плюсом, что никакие команды на нее не проходили. Оставалось только одно: ликвидировать дублершу и внушить Запузырину, что он прекрасно знает о походе племянницы на озеро, и охранники — тоже.
— Дядя Август, ты не волновался? — спросила Таня, поднявшись к нему.
— Немножко, — улыбнулся Август Октябревич, — чуть-чуть. Вода теплая?
— Прекрасная! Ты знаешь, я познакомилась с чудесными людьми. Одного ты, правда, знаешь — это Владислав Котов. А остальные — Андрюша, Никита, Люда и Элла — тоже отличные ребята.
— Ну, хорошо. Иди пообедай, наверно, уже сготовили. А мне еще надо кое о чем подумать…
Таня, радуясь тому, что не сильно опечалила дядюшку, сбежала вниз по лестнице. И сразу же в мозгу Запузырина зашевелились, словно змеи, тревожные мысли.
Дубыга прочел их очень быстро. Информация показалась интересной, но вместе с тем она поставила офицера в затруднительное положение.
Значительно больше, чем отсутствием Тани, Запузырин был обеспокоен отсутствием звонка от Мурата. В тот момент, когда волнение Запузырина готово было перерасти в панику, пискнул радиотелефон.
— Август, — сказал голос Мурата, — я сделал твое, пора мое делать, а?
— Хорошо сделал?
— Очень хорошо. Все точка в точку.
— Молодец. Грязными руками ничего не трогали?
— Ничего. Медицинская стерильность, как в аптеке.
— Тогда работай по варианту «Записка от Тани»…
— Все понял, будь здоров.
ПОСЛЕОБЕДЕННОЕ РАНДЕВУ
Котов возвращался в свой номер.
У шахматной доски его неожиданно окликнул один из старичков:
— Молодой человек! Вы случайно не Владислав Игнатьевич?
— Да, а в чем дело?
— Вам некая особа, назвавшаяся Таней, оставила весьма конфиденциальное письмо, — осклабился морщинистый шахматист. — Насколько я помню, она уже была здесь утром. Видимо, решила назначить послеобеденное рандеву…
Котов развернул записку.
Владик! Мне очень нужна твоя помощь. Сюда прийти еще раз не могу. Почему — объясню при встрече. Жду тебя в 15.00 у истока святого ручья.
Таня Хрусталева. Ради бога, сожги записку.
Записка была отпечатана на машинке. Котова это не удивило, как и вся таинственность, с которой обставлялась эта операция. Ему сразу стало ясно, что Таня приготовила записку заранее, на тот случай, если не застанет его на месте. И в столовую она не пошла, значит, не хотела показываться.
— У вас нет спичек? — спросил Котов. Старичок охотно достал коробок, и Котов тут же сжег записку.
— Интим… Понимаю! — уважительно-заговорщицки прошмякал шахматист, но Котов уже помчался к калитке, ведущей в лес. На часах было 14.30.
Он шел быстро, как ходят легкоатлеты на дистанцию в двадцать километров, на ходу пытаясь представить себе, зачем понадобился Тане. Возможно, это связано с ее дядей, даже наверняка. Но в чем дело состоит конкретно, Котов, как ни бился, догадаться не мог. Минут за десять он дошагал до ручья и двинулся вверх, к его истоку. Ручей оказался извилистым, но все же на часах было только 14.42, когда Котову удалось добраться туда, где прямо из земли в маленькую ямку била холодная струйка. До срока время оставалось. Котов присел и стал ждать…
… Спецсообщение на «тарелку» пришло внезапно и словно кнутом стегнуло Дубыгу.
— Привет, это Зуубар Култыга. Какие проблемы, сынок?
— Плюсы кругом. Опять же клиента моего убивать собрались, а у него девяносто процентов плюса. Даю в экспресс-режиме, а то времени нет!
Дубыга спрессовал всю информацию до предела, как рыхлую кучу сена можно спрессовать в компактный тюк, и выбросил за две секунды в канал ультрасвязи.
— Все ясно, — подытожил Зуубар, — ничего страшного нет. Вмешательство санкционирую, под свою ответственность. Источник не трогайте. Прошибете дыру в куполе — здесь худо будет. Ни дерьма, ни дряни какой в него не кидайте. Есть другой способ, очень хороший, снять плюс примерно на год. Правда, для этого нужно пожертвовать одной кикиморой.
— У меня их только восемь, — напомнил Дубыга. — Леший не подойдет? Упырь еще есть.
— Упыря береги как зеницу ока! — строго осадил Култыга. — Это сейчас очень редкий тип инкоммутанта. А сколько у тебя леших сейчас?
— Двадцать восемь на довольствии, — доложил Дубыга по-военному, — можно лицензию на отстрел выдавать. Ни черта не делают, только энергию забирают.
— Давай экспрессом все характеристики твоих леших.
Прессованная информация уже через секунду развернулась в памяти Зуубара.
— Вот что, — распорядился офицер второго уровня, — разрешаю израсходовать пять леших. Три года будешь жить спокойно. Перечисляю номера расходных: третий, девятый, двенадцатый, восемнадцатый и двадцать первый. Даю отсчет!
В «тарелке» возникла объемная схема местности, на которой мигало пять синих точек с цифрами 3, 9, 12, 18 и 21. Там, в трухлявых пнях и высохших поваленных деревьях, базировались лешие. Внутренне Дубыга жалел леших, которые сейчас мирно дремали, дожидаясь ночи, когда можно будет немного пошалить и побеситься в густом мраке. Но железный голос Зуубара Култыги уже заканчивал отсчет:
— …четыре, три, два, один! Третий — пуск!
Синяя точка с цифрой «три» погасла, а синий пунктир, проложенный от старого трухлявого пня до ручья, сменился красной сплошной линией.
— Попадание! — доложил Дубыга.