Я вышел из комнаты, не дожидаясь, пока Ли разрыдается по‑настоящему.
* * *
Еще одним форпостом «Орхидеейании» был Университетский участок.
В раздевалке участка висел разграфленный от руки лист бумаги со столбцами, озаглавленными: «Будет раскрыто – 2 к 1», «Не маньяк – 4 к 1», «Не будет раскрыто – 1 к 1», «Дружок / дружки – 1 к 4» и «Рыжий – ставки не принимаются, пока не задержат подозреваемого». Букмекером участка стал сержант Шайнер. Самый большой выигрыш могли получить те, кто поставил на «дружков», и уже с дюжину полицейских поставили по десятке на этот вариант, чтобы выиграть два пятьдесят.
В комнате для инструктажа было еще веселей. Кто‑то повесил над входом две половинки дешевого черного платья. А наполовину пьяный Гарри Сирз танцевал вальс с чернокожей уборщицей, объявляя ее настоящей Черной Орхидеей, самой лучшей цветной певичкой со времен Билли Холидей. Прикладываясь поочередно к фляжке со спиртным, они продолжали кружиться в танце, а уборщица при этом еще умудрялась во весь голос орать негритянские песни, вынуждая говоривших по телефону полицейских затыкать уши.
Обычная рутинная работа также приобрела хаотичный характер. Одни сотрудники перекапывали картотеки автоинспекции и папки с досье по задержанным в Хантингтон‑парке в надежде найти хоть какой‑нибудь материал по Рыжему, с которым Бетти Шорт уехала из Сан‑Диего. Другие были заняты чтением ее любовных писем, третьи проверяли информацию по автомобилям, чьи номерные знаки вчера ночью записал Ли, сидевший в засаде в гараже Джуниора Нэша. Миллард и Лоу отсутствовали, поэтому, бросив в большую корзину для входящих бумаг свой отчет о допросах и записку о выписанных мной постановлениях на арест, я поспешил смыться, прежде чем какой‑нибудь вышестоящий клоун заставит меня присоединиться ко всему этому цирку.
Очутившись на свободе, я подумал о Ли, а подумав, пожалел, что ушел из участка, где к покойной относились, по крайней мере, с юмором. Затем я разозлился на Ли и начал думать о Джуниоре Нэше – профессиональном убийце, гораздо более опасном, чем десяток ревнивых донжуанов. В конце концов я возвратился к своим обязанностям полицейского и начал поиски Нэша в Лаймарт‑парке.
Но Черная Орхидея настигла меня и там.
Проходя мимо 39‑й и Нортон, я увидел зевак, толпившихся возле той самой автостоянки, а рядом бойких торговцев мороженым и хот‑догами, продававших свою нехитрую снедь. Возле бара на 39‑й и Креншо какая‑то старушенция вовсю толкала глянцевые фотки Бетти Шорт, и у меня закралась мысль, а не снабдил ли ее всем этим наш очаровательный Клео Шорт за определенный процент от продаж. Обозленный, я постарался выкинуть весь этот идиотизм из головы и начал работать по‑настоящему.
Целых пять часов я ходил по Саут‑Креншо и Саут‑Вестерн, показывая встречным фотографии Нэша и рассказывая об его судимости за изнасилование чернокожей девушки, но в ответ получал лишь одни отрицательные ответы или встречные вопросы типа:
– А почему вы не ищете подонка, который покромсал на куски ту красотку?
Ближе к вечеру я наконец смирился с мыслью, что Джуниор Нэш, по всей видимости, все‑таки покинул Лос‑Анджелес и что придется возвращаться в «цирк».
Наскоро перекусив, я позвонил в Отдел по борьбе в проституцией и попросил их сообщить адреса заведений, где обычно собираются лесбиянки. Просмотрев папки с информацией агентов, клерк назвал мне три бара, расположенных в квартале Вентура‑бульвар: «Герцогини», «Шик» и «Кабачок Ла Верна».
Я уже собирался повесить трубку, когда он добавил, что все эти заведения не подпадают под юрисдикцию полиции Лос‑Анджелеса, поскольку находятся на территории, подконтрольной шерифам, и работают под их покровительством – за определенную плату.
Когда я ехал в Долину, меня мало заботило, где чья юрисдикция.
Когда я ехал в Долину, меня мало заботило, где чья юрисдикция. Гораздо больше меня интересовали отношения женщин с женщинами. Не лесбиянок, а тихих, скромных девочек – с великовозрастными. Нечто подобное встречалось и на ринге во время тренировок профессионалов со спарринг‑партнерами‑любителями. Проезжая мимо Кахуэнга‑пасс, я старался представить их вместе. Но перед глазами возникали лишь тела и запах смазки и автомобильной обшивки – лиц не было. Тогда я постарался вообразить лица Бетти / Бет и Линды / Лорны, которые я видел на фото и на удостоверении, и присоединил к ним тела девушек, которых я видел во время своих боев на ринге. Картина становилась все более и более живой, но тут на горизонте появился квартал Вентура‑бульвар, и я воочию увидел страсть женщины к женщине.
Бар «Шик» был в стиле деревенского домика и имел распашные дверцы, как в салунах из ковбойских вестернов. Внутри было довольно тесно, освещение слабое; потребовалось какое‑то время, чтобы мои глаза привыкли к этой полутьме. Когда наконец это произошло, я увидел, что меня разглядывает целая толпа женщин.
Тут были и лесби с мужицкими повадками, одетые в рубашки цвета хаки и брюки военного покроя, и скромненькие девочки в юбочках и свитерках. Одна здоровенная кобыла оглядела меня с ног до головы. Ее соседка, стройная рыжая козочка, положила голову ей на плечо и обняла за некое подобие талии. Я посмотрел в сторону барной стойки, ища глазами хозяйку заведения. Заметив в конце зала что‑то наподобие комнаты отдыха со стульями из бамбука и столом, заставленным бутылками со спиртным, над которым мигали разноцветные лампочки, я направился туда. Попадавшиеся на пути парочки, державшиеся за руки, нехотя расступались, давая мне пройти.
Лесбиянка за барной стойкой налила мне полный стакан виски и спросила:
– Ты из Комиссии по алкоголю?
У нее были пронзительные светлые глаза; отражающийся в них неоновый свет делал их почти прозрачными. У меня появилось странное ощущение, что она знает, о чем я думал по пути сюда. Выпив виски, я сказал:
– Отдел по расследованию убийств полиции Лос‑Анджелеса.
– Наше заведение вам не подчиняется, ну, так кого прикончили?
Пошарив в карманах, я достал и положил на барную стойку фото Бетти Шорт и удостоверение Лорны / Линды. Виски смочил мне горло, и я спросил:
– Видела кого‑нибудь из них?
Женщина бегло оглядела лежавшие перед ней листки и, подняв голову, произнесла:
– Хочешь сказать, что Орхидея – из наших?
– Это ты мне скажи.
– Я скажу тебе, что кроме как в газетах нигде ее не видела и уж тем более эту малолетнюю пигалицу, потому что у нас в заведении с малолетками не общаются. Доходит?
Я показал на стакан, она его наполнила. Выпив, я немного вспотел и уже более спокойно сказал:
– Дойдет, когда твои девочки расскажут, что знают, и я им поверю.
Она свистнула, и комната заполнилась клиентками. Взяв фотографии, я протянул их даме, обнявшей леди‑лесоруба. Обе дамочки посмотрели на фотки, отрицательно покачали головами и передали их женщине в куртке гражданских авиапилотов. Она сказала:
– Нет, но телки что надо.
Фото пошли дальше, к паре, стоявшей рядом. Те, увидев фотографию Черной Орхидеи, по‑настоящему удивились, но тоже дали отрицательный ответ. Последняя сказала:
– Нет, найн, кроме того, это не мой тип. – Она швырнула фото в мою сторону и сплюнула на пол. Я сказал:
– Доброй ночи, леди, – и направился к двери, слыша за спиной слово «орхидея», произносимое шепотом.
В «Герцогинях» меня ждала еще пара дармовых бокалов виски, десяток враждебных взглядов и столько же отрицательных ответов, выдержанных в старом английском немногословном стиле. В «Ла Верна» я шел уже с наполовину потухшим запалом, но с каким‑то необъяснимым предчувствием.