Я заметил, что стиснул руку своей фирменной боксерской хваткой. Оторва‑Мадлен прошептала: «Извини, Баки. Извини». Вдруг я услышал бодрое:
– Мистер Блайкерт! – Я поднял голову, удивленный свежестью и здравомыслием, звучавшим в этом голосе.
Это была Марта Спрейг, она протягивала мне листок бумаги. Я взял его свободной рукой; Марта улыбнулась и вышла из комнаты. Мадлен все еще бормотала свои извинения, когда я посмотрел на рисунок. Там были изображены я и Мадлен, оба совершенно голые. Мадлен лежала на спине, раздвинув ноги, а я пристроился между ними и грыз ее своими огромными зубами.
* * *
Сев в «паккард», мы с Мадлен отправились на Саут Ла Бре. Я вел машину, а она всю дорогу благоразумно молчала. И только когда мы подъехали к мотелю под названием «Красная Стрела», она произнесла:
– Приехали. Здесь чисто.
Я поставил автомобиль перед зданием, рядом с другими припаркованными драндулетами; Мадлен пошла к регистрационной стойке и через несколько секунд вернулась с ключами от одиннадцатой комнаты. Поднявшись к номеру, она открыла дверь; я включил свет.
Комнатушка была окрашена в мрачно‑коричневые тона и пахла предыдущими постояльцами. Я слышал, как в соседнем номере идет оживленная торговля наркотиками; Мадлен вдруг напомнила мне свое изображение на том рисунке Марты. Я протянул руку, чтобы выключить свет, но Мадлен меня остановила:
– Пожалуйста, не надо. Я хочу на тебя посмотреть.
Наркоторговцы за стенкой стали о чем‑то оживленно спорить. Увидев стоявший на туалетном столике радиоприемник, я включил его, чтобы заглушить перебранку. Мадлен уже сняла с себя свитер и нейлоновые чулки и принялась за нижнее белье, я же только начал раздеваться. Кое‑как расстегнув заклинившую ширинку, я скинул брюки. Стараясь побыстрее отцепить кобуру, я порвал рубашку. Потом Мадлен легла на кровать – и карикатура ее сестры была забыта.
Сбросив с себя остатки одежды, я лег к ней. Она начала бормотать: «Не стоит их ненавидеть, они не такие плохие...», но мой поцелуй не дал ей договорить. Мадлен ответила, наши губы и языки впились друг в друга, и мы лобызались до тех пор, пока не стали задыхаться и не остановились, чтобы перевести дыхание. Я положил руку на ее груди и стал их мять и массировать. Она продолжала свое бормотание про остальных Спрейгов. Чем больше я целовал и ласкал ее и чем больше ей это нравилось, тем больше она бормотала про них, поэтому я схватил ее за волосы и прошипел:
– Не надо про них. Люби меня, будь со мной.
Мадлен повиновалась и скользнула ко мне между ног – как на том рисунке Марты, только наоборот. Оказавшись в ее власти, я понял, что вот‑вот кончу, поэтому, оттолкнув ее голову, я прошептал: «Я, а не они», – и стал гладить ей волосы, пытаясь сконцентрироваться на глупой рекламе, звучавшей по радио. От Мадлен у меня был такой стояк, какого не было ни от одной женщины, с которыми я трахался в боксерских раздевалках. Немного остыв и почувствовав, что готов, я перевернул ее на спину и вошел в нее.
Обычный полицейский и богатенькая шлюшка исчезли. Это было единство двух душ и тел, извивающихся, катающихся по кровати, двигающихся в унисон, быстро, но все же никуда не торопясь.
Мы двигались как одно целое, пока не затихла музыка и не закончились радиопередачи – комната для случки погрузилась в тишину – слышны были только наши вздохи. В итоге мы кончили – одновременно.
После этого мы лежали, не отпуская друг друга, потные, но довольные. Вспомнив, что через четыре часа мне надо идти на дежурство, я застонал. Мадлен расцепила объятия и стала пародировать мою коронную улыбку, обнажила свои белоснежные зубы. Засмеявшись, я сказал:
– Ну вот теперь твое имя уже точно не появится в газетах.
– Если только мы не объявим о свадьбе Блайкерта и Спрейг.
Я тоже громко рассмеялся:
– Твоей маме это бы понравилось.
– Моя мама – та еще лицемерка. Она принимает таблетки, которые прописал врач, так что якобы не наркоманка. Я развлекаюсь, значит, я шлюха. У нее есть оправдание, у меня нет.
– Нет, есть. Ты – моя... – я не никак мог выговорить «шлюха».
Мадлен начала щекотать мой живот.
– Скажи это. Не будь забитым полицейским. Скажи это.
Я остановил ее руку, пока она меня не защекотала.
– Ты моя возлюбленная, ты моя ненаглядная, ты моя милая, ты – женщина, ради которой я скрыл улики.
Она укусила меня за плечо и сказала:
– Я – твоя шлюха.
Я засмеялся:
– Хорошо, ты мой нарушитель 234‑А – ПС.
– Это еще что?
– Номер статьи уголовного кодекса, предусматривающего наказание за проституцию.
Мадлен вскинула брови.
– Уголовного кодекса?
Я поднял руки.
– Все, ты меня поймала.
Бесстыдница положила голову мне на грудь.
– Ты мне нравишься, Баки.
– Ты мне тоже нравишься.
– Я понравилась тебе не с самого начала. Скажи правду – поначалу ты просто хотел меня трахнуть.
– Это правда.
– Так когда же я стала тебе нравиться?
– Как только сняла с себя одежду.
– Ах ты, негодник! А хочешь знать, когда ты стал мне нравиться?
– Говори, только правду.
– Когда я сказала отцу, что познакомилась с симпатичным полицейским Баки Блайкертом. У него тогда чуть челюсть не отвисла от удивления. На него это произвело впечатление, а на Эммета МакКонвилла Спрейга очень трудно произвести впечатление. Я подумал о том, как жестоко он обошелся со своей женой, и просто сказал:
– Он и сам производит впечатление.
Мадлен заметила:
– Дипломат! Он грубый, скупой шотландский сукин сын, но он умеет постоять за себя. Ты знаешь, как он на самом деле заработал свои деньги?
– Как?
– Ганстерский рэкет и кое‑что похлеще. Отец купил у Мака Сеннета гнилые пиломатериалы и заброшенные кинодекорации и построил из этого дома. У него по всему городу много разных зданий, не отвечающих элементарным нормам пожарной безопасности. И все они зарегистрированы на подставные фирмы. Он дружит с Мики Коэном. И его люди собирают арендную плату за это жилье.
Я пожал плечами.
– Мик на короткой ноге с мэром Бауроном и чуть ли не с половиной членов жилищной инспекции. Видишь мой пистолет и наручники?
– Да.
– За них заплатил Коэн. Он организовал фонд, который помогает младшим полицейским чинам приобретать снаряжение и амуницию. Хороший рекламный ход. Начальник городской налоговой инспекции никогда не проверяет его бухгалтерию, потому что Мик оплачивает бензин и масло для всех машин этого ведомства. Поэтому ты меня совсем не удивила.
Мадлен спросила:
– А хочешь узнать один секрет?
– Конечно.
– Половина квартала в районе Лонг‑Бич, который построил мой отец, рухнула во время землетрясения 1933 года. Двенадцать человек погибло. Отец заплатил взятку за то, чтобы его имя вычеркнули из списка подрядчиков.
Я обнял ее.
– Зачем ты мне все это рассказываешь?
Поглаживая мои руки, она сказала:
– Потому что ты понравился отцу. Потому что ты – единственный кавалер, приведенный мной в наш дом, который ему понравился. Потому что он очень уважает силу и считает тебя сильным человеком. Если его вывести на откровенный разговор, возможно, он тебе и сам это скажет. Эти люди давят на него, а он отыгрывается на маме, потому что он построил те рухнувшие дома на ее деньги.