Что касается маршрута по складу, – она достала расчерченный лист, – крестиками я пометила пункты, в которых уверена, что он был. А вот здесь два сомнительных кружочка. Сторожа безбожно натоптали.
– Так он прошел прямо тут? Рассказывает иначе.
– По-моему, он тебе нравится, этот пещерный житель.
– Жалко дурака. «Я пошуровал и выбрал три каракулевых пальта». Да он не отличит каракуль от цигейки! Он всю дорогу был грузчиком, а в колонии шесть лет работал на лесоповале.
Как ни странно, скорняки каракулевых шуб не ждали. Вот соболей кто-то обещал привезти с Севера. К исходу третьих суток Томин несколько раззадорился в отношении Силина и попросил начальство не передавать дело району, а забрать в МУР. А вскоре прибыли материалы из колонии. Опять побежал в криминалистическую лабораторию.
– Вот его колониальные приятели, – Томин развернул веером фотографии. – Этот еще сидит. Этот сидит, – по одной бросал он их на стол. – Этот освободился только что, но прибыл на место жительства в Брянск. Остаются трое в принципе возможных. Старый вор Захаркин – рекомендую. Года два как в воду канул. Не прописан, не зарегистрирован, не задерживался. Этот – Митька Фрукт, карманник. С прошлого лета живет у матери в Москве, работает шофером и даже женился.
– На какой машине ездит? – быстро спросила Зина.
– Не знаю, не успел. Последний – домушник, аферист, всего понемножку.
– Глаза неглупые, – уронила она, рассматривая скуластую физиономию на снимке.
– Кличка Химик. Этот, возможно, тоже в Москве. Митька Фрукт писал одному в колонию, намекал: «Будешь в столице, затекай на Преображенку пиво пить. Старого знакомого встретишь».
Зина разыскала в шкафу фотографии, нащелканные у склада, достала таблицы для определения комплекции человека по следам. За что Томин ее любит – никогда не тянет волынку, дело делает.
– Кручусь на полупустом месте, – ворчала она, производя расчеты. – Походки нет, длины шага нет, только размер и глубина следа. Ну, вывела примерно рост и вес. Сто восемьдесят сантиметров, семьдесят шесть кэгэ.
– Минутку, – Томин полистал записную книжку. – Веса у меня нет, есть рост и телосложение.
– Для семидесяти шести он высоковат.
– Значит, тощий. Читаем. Захаркин. Телосложения худощавого, но коротышка. Химик. Телосложения худощавого, рост сто восемьдесят один. Наконец, Митька Фрукт. Телосложения атлетического.
– Стало быть, если кто из них, то Химик.
Томин, довольный, собрал «колониальные» фотографии, вложил в записную книжку и хлопнул ею о ладонь.
– Теперь есть четкая задача: найти, взять и доставить.
Зине позвонили. Ожидая конца разговора, Томин призадумался и присел на край стола. Стоп, а будет ли от Химика прок, если его взять и доставить?
– Сомнения? – осведомилась она.
– Понимаешь, я на складе перешерстил всех, кого мог. Если бы искомый сват имел ясно видимые связи с кем-то из складских, я бы его нащупал. Согласна?
– Не исключено. Кое-что ты умеешь.
– Хорошо, коли из Химика я что-нибудь вытяну. А коли нет? Коли они с Силиным отопрутся друг от друга на очной ставке?
– Есть еще следы.
– Следы мало что доказывают. Даже при условии, что мы найдем ботинки и «Москвича». Ты бы на его месте не вывернулась?
– Прав. Подвезли, мол, Комода, куда просил, и уехали. А что он там дальше делал – понятия не имеем.
– То-то и оно. И сядет Силин на скамью подсудимых один, а в приговоре напишут: «Совершил совместно с неустановленными лицами».
* * *
Знаменский вернулся в Москву поздним вечером. Лужи перед домом были прихвачены первым серьезным заморозком. Колька спал, а мать, заслышав шаги в коридоре, сразу поднялась и радостно захлопотала, будто ее Павлик отсутствовал невесть как долго.
По будням маленькая семья их просыпалась почти одновременно, но разговоров за завтраком бывало мало. Маргарита Николаевна торопилась до работы успеть что-то по хозяйству. Колька зевал. Знаменский заметил у него свежий синяк на скуле – опять подрался, но домашнее следствие отложил на потом. Обычно Колька дрался успешно и под флагом какой-нибудь благородной идеи, что, разумеется, не влияло на мнение классной руководительницы, излагавшей истерические протесты в его дневнике. Воспитание Кольки было официально закреплено за старшим братом, и объясняться с педагогами приходилось ему. Маргарита Николаевна школы избегала: классная неизменно просила ее «как психиатра и человека» прописать успокоительные таблетки, которые помогли бы сносить козни 5 «Г» – Колькины в том числе. Маргарита Николаевна ничего не прописывала и страдающей стороной считала 5 «Г». «Ребятам надо ведрами пить валерианку», – говорила она. Мать была умной и веселой. Два замечательных качества, которые Знаменский очень ценил.
…Томина он встретил на одной из лестниц Петровки.
– В четыре! – крикнул тот на бегу.
В четыре часа пунктуально впятился спиной в кабинет, кому-то что-то дотолковывая в коридоре, и изложил свои впечатления о судебном процессе.
– Вот таким манером, Паша. Все меняют показания, все нагло врут. Их спрашивают про товарную ведомость, заполненную рукой Шахова, они твердят, что то была невинная шутка: просто однажды сравнивали почерк, у кого лучше, и продиктовали Шахову, что писать. Судья напоминает о счетах на имя Шахова – ему отвечают, что подложные счета нарочно сфабриковал Шутиков. И тэ дэ. Глупо, шито белыми нитками, но работает. Короче говоря, в отношении Шахова дело возвращается на доследование, и Михаил Борисыча на моих глазах освобождают из-под стражи. Срамота!
– Да, – отозвался Знаменский, – надо сесть и подумать… Шутиков-то шалавый парень и не больно умен. Пешка.
– На кой черт тогда смылся? Может, не совсем пешка?
– Пешка, Саша, пешка, которую срочно проводят в ферзи. Он было совсем собрался покаяться и вдруг…
– Балда. На него теперь хоть всех собак вешай. И остальные вроде почище на его фоне – Шутиков, дескать, соблазнил, Шутиков организовал, Шутиков требовал. Все уши прожужжали этим Шутиковым.
– Чтобы не зияло пустотой место главаря.
– Может, вы прошляпили у Шахова тайник с бриллиантами? И его благоверная купила у прочих обвиняемых нужные показания?
– Кабы так просто! Вывести целую банду на процесс с новой версией и чтобы без единого противоречия… тут чувствуется рука мастера. Нет, не только адвокаты постарались… Как вел себя Шахов?
– Спокоен и полон достоинства.
– Когда он сиживал тут напротив, у него иной раз зуб на зуб не попадал. Значит, сегодня знал, что выкрутится. А Шахиня?
Томин вспомнил, как вызвали к свидетельской трибуне красиво облитую платьем брюнетку лет сорока. Держалась она надменно, словно сам факт ее допроса оскорбителен.
Судья посоветовался с заседателями и сказал:
– В результате обыска в вашей квартире было изъято большое количество ценностей – в основном женские украшения. Вы по-прежнему утверждаете, что все это – подарки мужа?
– Разумеется.
– Однако общая стоимость найденных «безделушек» превышает сумму зарплаты вашего супруга за десять лет. Как вы себе это объясняли?
– Я – женщина, я такими вещами не интересовалась.
Томин очень убедительно изображал надменность «лет сорока». Знаменский спросил:
– Для нее не был неожиданностью поворот суда?
– Разве разберешь? Ты вон тоже глазом не моргнул, пока я рассказывал.
– Для меня тоже не было неожиданностью, – ответил Пал Палыч, копаясь в ящике стола, будничным тоном.
– Ах, так?
Томин взял протянутую папку с вложенным письмом.