— Да? — отозвался женский голос.
— Мисс Макнелли?
— Да, — сказала она. И прежде чем Браун успел возвестить, что вот, дескать, к вам пожаловал Закон, дверь открылась.
Стоявшей на пороге женщине, полной и коренастой, было под пятьдесят. Ее непричесанные и торчавшие в разные стороны волосы, выкрашенные в ярко-оранжевый цвет на фоне мертвенно-бледного лица напоминали праздничный фейерверк; поблекшие голубые глаза были подкрашены толстыми мазками черной туши, брови подведены карандашом, на губах — помада кровавого цвета. На ней был шелковый халат в цветочек, неплотно стянутый на талии, в глубоком вырезе которого торчали дряблые белые груди. На одной из грудей возле соска виднелся след укуса, лиловый цвет которого резко контрастировал с ее очень бледной кожей. Было похоже, что женщина играет роль увядшей старой шлюхи в любительском спектакле.
— Я не обслуживаю ниггеров! — выпалила она и попыталась закрыть дверь, но Браун успел сунуть ногу между дверью и косяком, так что теперь закрыть дверь было невозможно. Через узкую щель Д. Макнелли повторила на этот раз более выразительно: — “Говорят тебе, я с неграми не путаюсь!” — Браун не знал — смеяться ему или возмутиться. Перед ним стояла опустившаяся проститутка, скорее всего, готовая лечь с кем угодно за бутылку дешевого вина, но она, видите ли, не обслуживает ниггеров! Это показалось ему забавным.
— Да мне нужно-то всего ничего, — сказал он.
— Нет! — встревоженно ответила Д. Макнелли. — Нет. Пошел вон!
— Меня мой друг сюда послал.
— Какой еще друг? — подозрительно спросила Д. Макнелли. — Я с ниггерами не путаюсь!
— Лейтенант Бернс.
— Солдат?
— Нет, полицейский, — сказал Браун, решив покончить с этой игрой. — Я детектив, леди, откройте-ка дверь!
— Ты не детектив, — неуверенно возразила она.
Браун лениво сунул руку в карман и показал в щель свой значок.
— Чего ж вы сразу не сказали? — бросила Д. Макнелли.
— А что? Ниггеров-детективов вы обслуживаете?
— Я не хотела вас обидеть, — она открыла дверь. — Заходите.
Браун вошел. В квартире было всего две комнаты — кухня и спальня. На кухне лежала гора грязной посуды, кровать была не застелена, комната пропахла застоялым запахом пота, дешевой выпивки и еще более дешевых духов.
— Вы из полиции нравов?
— Нет.
— Я этим делом больше не занимаюсь. Потому-то я сразу велела вам убираться. Вот уже шесть-семь месяцев, как я в эти игры не играю.
— Ну, конечно, — сказал Браун. — Ваше имя Доротея Макнелли?
— Да, верно. Вы знаете, я нарочно поставила в телефонную книгу и на почтовый ящик “Д. Макнелли”, потому что в этом городе полно разных психов, которые звонят и говорят разные гадости. Терпеть не могу всяких сальностей!
— Ручаюсь, что так.
— Когда я занималась проституцией, у меня была прекрасная клиентура.
— Угу.
— Джентльмены.
— Но не ниггеры?
— Вы уж не обижайтесь, а?
— Нет, конечно, нет. Почему я должен обижаться на такое безобидное замечание?
— Если вы собираетесь втравливать меня в неприятности только потому, что я сказала...
— Леди, я не собираюсь доставлять вам никаких неприятностей.
— ...потому что, если собираетесь, послушайте... я согласна, хоть сейчас. Мужик есть мужик, белый он или черный.
— Или даже фиолетовый, — сказал Браун.
— Ну да, хоть фиолетовый. Только не делайте мне ничего такого, и все. — Она сделала паузу. — Хотите?
— Нет. Большое спасибо.
— Ну, — она пожала плечами, — если вы все-таки передумаете...
— То я дам вам знать. Между прочим, я пришел, чтобы поговорить о фотографии.
— Да вы проходите, — сказала она, указывая на спальню. — Что толку стоять здесь в этой грязи?
Они прошли в другую комнату. Доротея села на кровать и скрестила ноги. Браун встал рядом с кроватью, глядя на Доротею сверху вниз. Она позволила халату сползти чуть пониже, и след укуса на ее отвисшей груди стал особенно заметен.
— Фотография, да? — переспросила Доротея.
— Именно.
— Слушайте, ребята, уж кто-кто, а вы умеете откапывать давние истории, — покачала головой Доротея. — Я-то думала, что вы обещали не делать мне никаких неприятностей.
— Так оно и есть.
— Да я позировала для этих карточек лет двадцать назад! Вы хотите сказать, что они до сих пор еще попадаются? — Она изумленно тряхнула головой. — Да-а, в те времена я действительно кое-что представляла! Мужики приезжали посмотреть на меня аж из Сан-Франциско. Приезжают в город и сразу за телефон: “Алло, Доротея, это старина Брюс. Ты готова, крошка?” В те дни я всегда была готова и знала, как сделать мужчине хорошо. Я и сейчас еще не старая карга. Хотя, как я сказала, этим уже не занимаюсь.
— Когда вас в последний раз арестовали за проституцию? — спросил Браун.
— Я же сказала, шесть-семь...
— Да бросьте вы! Я в любой момент могу это проверить...
— Ну ладно, в прошлом месяце. Но с тех пор чиста. Для такого человека, как я, такая жизнь не годится. И тут вы приходите насчет этих карточек... Господи, да за такие дела я могу влипнуть в серьезную историю, правда? — Она неожиданно улыбнулась. — Почему бы тебе не подойти ко мне поближе, приятель, и мы забудем об этих карточках, о'кей?
— Карточка, о которой я говорю — не порнография.
— Нет? Тогда что?
— Это фотография, которая могла попасть к вам шесть лет назад.
— Господи Иисусе, да кто же помнит, что было шесть лет назад.
— Только что вы запросто вспомнили, что было двадцать лет назад.
— Да, но это было... ну, вы знаете, девушки помнят такие вещи. Это было всего один раз, когда я делала что-то подобное... ну, позировала для этих картинок с каким-то парнем. Я позволила снять только один ролик, и все, только один, и получила за это пятьдесят долларов, это даже больше, чем мне платили... ну, сами знаете, за что. Безо всяких фотографий.
— Понятно, — кивнул Браун. — Что вам известно об ограблении “Национальной ассоциации сбережений и кредитов” шесть лет назад?
— Послушайте, вы что-то слишком быстро перескакиваете с одного на другое, — сказала Доротея. — Сперва проституция, потом — грязные картинки, теперь — вооруженное ограбление... Ставки все время повышаются.
— Что вы знаете об этом ограблении?
— Кажется, я припоминаю... я где-то читала об этом.
— И что вы вспоминаете?
— Слушайте... вы даете слово, что все обойдется без неприятностей?
— Даю слово.
— Мой племянник был одним из тех ребят, кто провернул это дело.
— Как его звали?
— Питер Райан. Его убили. Их всех убили во время этого дела... тоже мне, гангстеры нашлись! — с недовольной гримасой сказала она.
— А фотография?
— Какая фотография? Что-то я вас не пойму, мистер...
— Кусочек фотографии. Судя по тому, что вы мне тут только что сказали, ваш племянник вполне мог дать ее вам. Еще до дела. Ничего такого не припоминаете?
— Господи Иисусе, это ж было шесть лет назад!
— Постарайтесь припомнить.
— Когда было ограбление? Вы не помните, какой это был месяц?
— Август.
— Август. Шесть лет назад. Дайте подумать... — Она скорчила гримасу. — Я даже не жила здесь в то время. Черт его знает, где я тогда жила...
— Подумайте, Доротея.
— Вообще-то мне лучше думается, если я выпью, — сказала она и хитро посмотрела на Брауна.
— У вас есть что-нибудь дома?
— Да, но это как бы моя страховка, ясно? В наше время щедрые кавалеры попадаются нечасто.
Браун полез в бумажник. — Вот десять долларов. Выпейте свою страховку, а потом купите себе другую.
— А если я вспомню насчет фотографии?
— Не понял.
— Сколько это будет стоить?
— Еще двадцать.
— Пусть будет пятьдесят. Вы отнимаете у меня много времени.
— Что-то я не заметил очереди перед дверью.
— Ну... они приходят и уходят, приходят и уходят, — сказала Доротея. — Я не хочу упускать клиентов из-за того, что болтаю тут с полицейским. — Она замолчала, потом улыбнулась. — Пятьдесят?
— Тридцать пять.
— Договорились. — Она вышла на кухню, достала с полки бутылку дешевого виски, налила себе полстакана и спросила:
— Хочешь этой мочи? Вмиг окосеешь!
— Нет, спасибо.
— Ну, как хочешь. За твое здоровье, — сказала Доротея и залпом осушила стакан. — Фу, отрава, чистая отрава! — Она вновь наполнила стакан до краев и перенесла его в спальню.
— Не помню я никакой фотографии, — тряхнула она головой.
— Где вы жили в то время?
— Вроде бы в Норт-сайде. Кажется, я снимала комнату в отеле. — Она задумчиво отхлебнула виски. — Шесть лет назад. Да это как целое столетие.
— Подумайте.
— Помолчи, я думаю. Мой племянник все время то приезжал, то уезжал. Черт его знает, давал он мне этот снимок или нет?
— Это должна быть только часть снимка. Не целая фотография.
— Еще лучше, — хмыкнула Доротея. — Даже если он мне ее и давал, знаешь, сколько раз я переезжала за последние шесть лет? Не спрашивай. То, знаешь ли, закон, то налоговый инспектор... Я очень занятая леди...
— Где вы храните свои ценности?
— Какие еще ценности?
— Где вы храните важные документы?
— Ты что, шутишь, что ли?
— Ну, такие вещи, как свидетельство о рождении, карточка социального страхования...
— А, да, где-то они есть, — сказала Доротея и снова отхлебнула.
— Где?
— Я не храню разное барахло. Не люблю воспоминаний, этих проклятых воспоминаний, — она сделала хороший глоток, опустошив стакан до дна, встала с кровати, вышла на кухню и налила еще.
— Ты когда-нибудь слыхал о боксере Тигре Виллисе? — спросила Доротея, возвращаясь в спальню.
— Нет.
— Ну да, ты тогда еще пешком под стол ходил. Лет двадцать пять назад, а может, и больше. Он был в среднем весе.
— А что с ним такое?
— Жила я с ним. У него был настоящий шланг, наверное с ярд длиной, — покачала головой Доротея. — Его убили на ринге. Этот малый из Буэнос-Айреса... ударил его так сильно... он... я была в тот вечер там, в зале... Фредди — это было его настоящее имя, Фредди Виллис, “Тигр” это было для ринга — Фредди всегда устраивал мне местечко у самого ринга, когда он выступал, я ведь в те дни была лакомым кусочком... Этот тип из Буэнос-Айреса, он ударил снизу, почти снес Фредди голову. И Фредди упал, упал как камень, он так сильно ударился... — Она отхлебнула еще и отвернулась. — Ну, ладно, это было так давно.
— Ну, а как насчет фотографии? — мягко спросил Браун.
— Да-да, эта чертова фотография. Дай-ка глянуть, что там в шкафу?
Она пересекла комнату и открыла шкаф. На проволочной вешалке висели черное пальто и голубое атласное платье — больше ничего; на полу стояли две пары туфель на высоких каблуках. На верхней полке — картонная коробка и жестянка из-под леденцов. Доротея сняла с полки жестянку, поставила ее на кровать и сняла крышку.
Там было свидетельство о рождении, свидетельство о браке (Доротея Пайэрс и Ричард Макнелли), фотография молоденькой девушки в кресле-качалке перед старым деревянным домом, прядь волос в дешевом позолоченном медальоне, театральная программка давней премьеры, пожелтевшая поздравительная открытка и номер журнала “Ринг” с изображением Тигра Виллиса на обложке.
— Это все, — сказала Доротея.
— Почему бы нам не вытряхнуть все это на кровать? — предложил Браун. — То, что мы ищем, очень маленького размера. — Он взял программку и потряс ее над кроватью. Ничего. Он взял номер “Ринга”.
— Поосторожнее с ним, — предупредила Доротея.
Он тряхнул журнал только один раз. Страницы с мягким шелестом разошлись, и глянцевый фрагмент черно-белой фотографии упал на грязные простыни.
— Это и есть то, что ты ищешь? — спросила Доротея.
— Как раз то самое, — подтвердил Браун.
— Похоже на Утенка Дональда, — сказала она.
— Или на вымершую птицу додо, — добавил Браун.
— Не помню, чтобы Пит мне ее давал, — тряхнула головой Доротея. — Наверное так оно и было, но я и вправду не помню. — Ее взгляд стал жестче. Она протянула руку к Брауну и сказала:
— Это стоит тридцать пять долларов, мистер!
Роберт Кумбс из Риверхеда жил по адресу Эйвондэйл, 6451, всего в двух милях от дома Кареллы. В половине пятого Карелла въехал на улицу вслед за грузовичком с мороженым, первым в этом сезоне. Большинство домов в этом квартале представляли собой коттеджи на две семьи. Небогатым представителям среднего класса это придавало ощущение пусть скромной, но респектабельности. Был воскресный день, и риверхедские бюргеры сидели на крылечках своих домов, читая газеты и слушая транзисторы. Карелла пока ехал вдоль улицы, насчитал двенадцать ребятишек на велосипедах.
Дом 6451, большой деревянный коттедж с кирпичным фундаментом, был удобно расположен на углу Эйвондэйл и Берч-стрит. Выйдя из машины, Карелла сразу же почувствовал запах жарящегося бифштекса. Утром он съел только гамбургер и был голоден как черт. На газоне перед домом торчала маленькая черная табличка с надписью “Р. КУМБС”. Карелла подошел к парадному и позвонил. Ответа не последовало. Он позвонил еще раз. Подождав какое-то время, он двинулся в обход дома. В нескольких футах от задней двери на огне жарилось мясо, рядом стоял мужчина в белом фартуке с длинной вилкой в правой руке. Еще один мужчина и две женщины сидели напротив за столиком из красного дерева. Все четверо были заняты беседой, но при появлении Кареллы замолчали.
— Добрый день, я ищу Роберта Кумбса, — сказал Карелла.
— Кумбс — это я, — отозвался жаривший мясо мужчина.
Карелла подошел к нему поближе.
— Простите за вторжение, мистер Кумбс. Я детектив Карелла из 87-го участка. Не могли бы мы с вами побеседовать наедине?
— В чем дело, Бобби? — спросила одна из женщин, встав из-за стола и направляясь к нам. На ней был курчавый светлый парик, синий кашемировый свитер и узкие брюки цвета морской волны. Она смотрела подозрительно, если не сказать — неприязненно. — Я — миссис Кумбс, — сказала она так, словно показывая, кто здесь хозяин. — Что вам угодно?
— Дорогая, это детектив, — пояснил Кумбс.
— Детектив? Ну и что? В чем дело?
— Все в порядке, миссис Кумбс, — сказал Карелла. — Я просто хотел задать вашему мужу несколько вопросов.
— О чем? У тебя какие-то неприятности, Бобби?
— Нет-нет, дорогая, я...
— У него нет никаких неприятностей, миссис Кумбс. Это связано с...
— Тогда это может подождать, — не терпящим возражений тоном перебила миссис Кумбс. — Жаркое почти готово. Приходите попозже, детектив...
— Коппола, — подсказал Кумбс.
— Карелла, — поправил Карелла.
— Мы собирались пообедать, — сказала миссис Кумбс. — Приходите попозже, слышите?
— Вы не могли бы прийти через час? — вежливо спросил Кумбс.
— Через полтора! — огрызнулась миссис Кумбс.
— Дорогая, часа более чем...
— Я не хочу торопиться и портить себе воскресный обед, — решительно заявила миссис Кумбс. — Полтора часа, детектив Коппола.
— Карелла, — еще раз поправил он. — Приятного аппетита! — и вышел на улицу; запах жаркого сводил его с ума. Он нашел открытый кафетерий на Берч-стрит, заказал булку с сыром и чашку кофе, а потом пошел прогуляться по окрестностям. Четыре девочки прыгали через скакалку, выкрикивая слова считалки, со спортивной площадки на углу послышался шлепок бейсбольной биты и одобрительный возглас мужчины средних лет, наблюдавшего за игрой своих сыновей. Небо, весь день изумительно голубое и безоблачное, постепенно начало приобретать бледно-фиолетовый оттенок. Мягкий дневной ветерок стал чуть прохладнее. На улице послышались голоса женщин, зовущих детей обедать. Это было такое время дня, когда человеку больше всего на свете хочется быть дома с семьей. Карелла посмотрел на часы и вздохнул.
Миссис Кумбс была изрядной стервой, в этом Карелла не сомневался.
Через полтора часа гости Кумбсов вошли в дом в тот самый момент, когда Карелла обогнул угол дома. Он видел их сквозь стеклянную дверь — они стояли у проигрывателя и копались в пачке пластинок. Карелла сел рядом с четой Кумбсов за столик красного дерева. И хотя Роберт Кумбс время от времени пытался отвечать на вопросы, на самом деле в этой сцене он играл роль болванчика, в основном говорила Изабель Кумбс.