— Что произошло?
— Мне это не удалось.
— Знаете ли вы кого-нибудь еще, кто вас шантажировал, кроме Брауна?
— Нет.
— Догадываетесь ли вы, каким образом кто-то мог разнюхать, что много лет назад доктор Китт незаконно продал наркотики?
Ее резкие черты еще больше заострились, черные глаза блеснули.
— Да.
— Почему?
— Это было сделано через фармаколога, который в то время работал в Лигейте, через Роули. Либо он тогда проболтался, либо позднее.
— Сколько времени вам было известно, что Роули занимается махинациями с наркотиками?
— Я вообще ничего не знала до появления шантажиста, а после этого Роули уехал из Лигейта.
Несмотря на ее кажущееся хладнокровие, миссис Китт была напряжена до предела, так что в скором времени врач несомненно потребует прекратить допрос. Поэтому Роджер спокойно спросил:
— Как вы думаете, миссис Китт, почему на вас напали в тот вечер?
— На прошлой неделе я сказала Брауну, что не смогу так дальше, продолжать и обо всем расскажу полиции, если он не прекратит свои вымогательства. По-видимому, он перетрусил…
«Может быть, и да, — подумал Роджер, — этим объясняется нападение на миссис Китт, но тогда все остальное по-прежнему не ясно…»
— Теперь прошу вас, — начал врач.
— Один последний вопрос. Есть ли у вас основания предполагать, что к этому делу причастен преподобный Питер Вейт?
Она улыбнулась.
— Питер Вейт? Нет. У меня нет подобных диких предположений. Я всегда боролась против травли автомобилистов и, видит бог, буду продолжать в том же духе. Но меня всегда интересовало, что и как можно говорить моим противникам, и я восхищалась его выдержкой, сэр. Да, выдержкой! Нужна большая сила духа, чтобы продолжать работать так, как это делает Питер Вейт. Его все покинули, однако он не сдается, даже после провала дела Роули, когда любому бы человеку было ясно, что у него не было ни малейшего шанса на успех. А он не сложил оружие… Он продолжал мне писать, протестуя против каждого заявления, которое я делала в суде. Я знаю, что говорю слишком много! Через некоторое время я решила, что на данного пророка интересно посмотреть. Внешне он довольно интересный. Но ему не на кого опереться. Собственных средств у него нет, а на сборах с «паствы» — далеко не уедешь. Я хотела узнать,чем он руководствуется, что заставляет его не сдавать позиций? Поэтому я и пошла взглянуть на него.
Роджер тихо спросил:
— Наверное, это было неприятное переживание для пастора Пита?
Она ухмыльнулась и, если бы у нее было больше сил, можно было бы говорить и о «злорадстве».
— Вы совершенно правы, это было тяжелое испытание для бедняги. До сих пор вспоминаю, как он вытаращил на меня глаза, когда открыл мне двери своей конуры, в которой живет. А я прямиком вошла внутрь. Посмотрела, что он собирается предпринять и подумала, что любой бы другой человек на его месте давно бы поставил крест на своей затее, после того, что произошло на суде Роули. Я приходила к нему раз пять-шесть и, кажется, поняла, что им движет: вера, сэр. У этого молодого человека твердая уверенность в своей правоте, он не сомневается, что если он сумеет добиться того, за что борется — строгих мер наказания за неосторожную езду, — у нас прекратятся дорожные катастрофы.
Он так и стоит у меня перед глазами в своем не то амбаре, не то сарае, стены которого увешаны аляповатыми детскими рисунками, и указывает на заголовки газет, вышедших перед Рождеством.
Кстати в этом самом выпуске были приведены статистические данные о жертвах дорожных катастроф: 2 тысячи убитых, 7 тысяч раненых. А рядом большое сообщение о распродаже у Бреверса и Дисталлса.
Да, они были помещены рядом, на одной странице, — усмехнулась миссис Китт, поднимая свою слабую руку, — так что никто не может отрицать, что наша печать спешит нас чем-то порадовать перед Рождеством. Примерно так я ему и сказала. Но он взглянул на меня с таким упреком. Вы заметили, что глаза у него, совсем, как у верного пса? И он мне печально сказал: «Миссис Китт, вы понимаете не больше остальных. Я не хочу ни у кого ничего отнимать, я хочу, чтобы все люди жили дольше и счастливее. Я не против спиртного, но я против того, чтобы мужчина или женщина пили перед тем, как сесть за руль машины.
Это не единственный фактор, который превращает автомобиль в орудие смерти, но один из главнейших.
То, что мне понятно, — продолжал он все более и более взвинчиваясь. Надо сказать, что это его несчастье. Он очень быстро теряет самообладание. — Мне понятно, миссис Китт, что вы, по неизвестным мне соображениям, не хотите согласиться с данными науки о том, что наши реакции на внешние раздражители притупляются под воздействием алкоголя. Сам того не желая, ты легко можешь стать убийцей.
Мне больше ничего не требуется, — говорил он, — я хочу помешать людям убивать и калечить своих собратьев. Я пришел к твердому убеждению, что единственное, что может справиться со злом, это страх. Миссис Китт, если сочетать страх кары божией с суровым наказанием, тогда все убедятся в разумности моих предложений.»
Миссис Китт остановилась.
У нее сверкали глаза и доктор, присутствующий при беседе, подал Роджеру знак, что пора заканчивать. Больная тяжело дышала, на лбу у нее выступил пот.
Потом она сказала ясным голосом:
— Именно поэтому я и сказала Брауну, что не хочу дальше продолжать платить. У меня не шли с ума последовательность и упорство Вейта. Я презираю себя за свою трусость. Браун не хотел поверить, что я говорю всерьез, тогда я предупредила его, что уже написала письмо в полицию. Так что, если он вновь явится со своим вымогательством, письмо будет немедленно отправлено.
— Когда вы ему об этом заявили? — быстро спросил Роджер.
— Утром того дня, когда на меня было совершено нападение. Ну, а письмо, по всей вероятности исчезло?
— Да, он его забрал. Скажите-ка, вы его спрятали среди газетных вырезок?
— Да…
Это уже было похоже на истину. Однако врач подал команду прекращать свидание и миссис Китт откинулась на подушки и закрыла глаза.
Роджер, Конноли и стенографистка, записывающая беседу, вышли из палаты. В то время, как последняя побежала приводить в порядок свои записи, Конноли заговорил:
— Тут не может быть сомнения, Красавчик, совершенно ясно, почему на нее напали и почему учинили такой разгром.
— Да, — согласился Роджер, — этот тип пытался сжечь все, что могло навести нас на мысль о шантаже.
— Но вопрос о роли Вейта остается открытым, — добавил Конноли.
— Да, придется еще раз пойти с ним потолковать.
Вернувшись в Ярд, он проверил сообщения, но не нашел и них ничего стоящего и отправился повидаться с Джун Эйкерс, которая уже закончила свое заявление и имела право уехать. Но она дожидалась Роджера и первое, что спросила у него, — предъявили ли Вейту какое-нибудь обвинение.
В ее голове была смесь страха, отчаяния и смелости. Вот уже второй член семьи безоговорочно ставший «провейтовским», как только ближе познакомился с пастором Питом. И Роджер подумал, что нужно обладать незаурядными качествами, чтобы заслужить такую любовь.
Неужели Вейт всех их обвел вокруг пальца?
— Не забывай, что Браун назвал его главой шайки, но в то же время сообщники Брауна его едва не убили.
— Предъявили обвинение? — настаивала девушка.
— Нет еще.
— Виделся ли он с адвокатом?
— Нет.
— Я позабочусь, чтобы у него был адвокат, — сказала Джун и Роджер почувствовал к ней невольное уважение.