– Ну да… Я вообще случайно зашел… – бормочет парень и икает.
– И этот гражданин удостоверяет у вас факт недостачи груза?
– Да он в порядке был. Как, Лобов?
– В полном порядке, – торопливо подтверждает Лобов. – С одной рюмки вдруг повело…
– Ты иди отдыхай, – советует Васькин парню со значением.
Парень начинает выбираться из-за стола.
– У товарища есть с собой какие-нибудь документы?
– Зачем? – нахальничает Васькин. – Мы его знаем, не сомневайтесь.
– Дайте мне акт.
– По четырем вагонам пять тонн тю-тю, – «сокрушается» Васькин, подавая акт. – Всякую совесть поставщик потерял!
Пока Знаменский просматривает акт, парня подхватывает и уводит Лобов.
Знаменский звонит:
– Антонина Михайловна? Я на складе у Васькина. В руках держу акт недостачи, который вызывает у меня большие сомнения… Потому что за бутылкой. Так называемый общественник лыка не вяжет… Да-да! Прошу прислать представителей для второй проверки. И пусть наш товарищ из народного контроля подойдет тоже… Сейчас направлюсь в бухгалтерию, затем к вам. Все.
Васькин язвительно усмехается следователю в спину: валяй, мол, суетись, меня не ухватишь, не проглотишь.
* * *
Той же позиции он держится, представ перед разгневанной Чугунниковой:
– Да ничего он не сделает. Пускай хоть с ружьями оцепляет! Хоть сто раз перевешивает! Сколько по акту не хватает, столько и не хватит.
– Увез уже?
– Конечно, скинул. Что я – маленький?
– Опять в рабочее время прикладываешься! От тебя за три метра… – машет Чугунникова ладонью перед лицом.
Васькин немного отодвигается.
– Ну, поддатый. А если я вторую смену подряд? Не железный. Могу принять для бодрости?
– Да не при следователе же!
– Да кто его знал, что он заявится! Никак не должен был прийти. Он уже, Антонина Михайловна, предмет с того света. Викулов тут…
Чугунникова протестующе поднимает руку.
– Не желаю ничего знать! Оставь при себе. Уж нас с тобой черт веревочкой повязал, а остальные меня не касаются.
– Ничего тебя не касается, живешь за мной без забот. А ругаешься.
– Без забот?! Думаешь, легко распланировать загруженность цехов, чтобы тебе дефицит шел, а другим – свекла с морковью?! И все вроде бы случайно, естественно. Думаешь, со мной не пытались поговорить: дескать, Антонина Михайловна, трудно на одной естественной убыли. И с уголка стола уже, подлец, конвертик двигает.
Васькин проявляет живейший интерес:
– А ты?
– Возмущаюсь! – с ноткой горечи отвечает Чугунникова. – Даже грожусь в обэхаэсэс позвонить. Потом, конечно, прощаю. Он забирает конверт и уходит. Рад, хоть естественку не отняла.
– Умная ты баба, Антонина Михайловна! – восхищается Васькин. – Так и надо. Нечего распускать, все разопрут, – он подмигивает. – Нам не останется. Если б ты на меня еще ласково глядела…
– Васькин!! Ты совсем пьян?! Разговорился! – Чугунникова оскорблена даже больше, чем показывает. – Пока народный контроль не ушел, замри! Считай, это приказ.
– Легко сказать! Они, может, полгода торчать будут, ты мне оброк скостишь? Не скостишь.
– И так перебьешься. Это Петр Иванович покойный все в железку просаживал, а у тебя небось кубышка битком.
Васькин даже забывает свою мужскую обиду:
– У меня – кубышка?!
– А куда ж ты деньги деваешь? Второй семьи нет, все домой тащишь.
– Да ты посчитай, во что мне этот дом обходится! Кооператив построил. Полсотни метров. Пятьдесят на четыреста – сколько? Двадцать тысяч. Дальше. Ездить надо? Тачка, гараж, то крыло, то резина. Жена с дочками. Чтобы зимой попки не мерзли, тулупчики надо? Три по куску. Себе надо – еще кусок. Шапочки добавь, сапоги, шарфы из «Березки». Это тебе минимум пять без демисезона и всяких там сережек, только тело прикрыть.
Они одних джинсов по сто пятьдесят сколько истаскали. За ними все посчитать – уже под сорок потянет. А это мы с тобой еще квартиру не обставляли.
– Была я у тебя. Ничего особенного, не красное дерево.
– Ну и сколько?
– Тысяч шесть.
– Семь с полтиной. Без ковров и люстры. А я еще садовый участок взял. Избушку леплю. Чтобы воздухом дышать, без всяких излишеств. Знаешь, почем за все дерут? Да я еле концы с концами свожу! Недавно приличную музыку в комиссионке нашел, девки одолели. Так, честное слово, бегал по людям, четыре тысячи занимал до получки!
– Как же ты жил, когда в школе работал? – насмешливо спрашивает Чугунникова.
Васькин отвечает не сразу, с каким-то тягостным удивлением и грустью.
– Знаешь, лучше… Сам не пойму… Вроде ничего и не нужно было…
Его прерывает переговорник:
– Антонина Михайловна, вы распорядились, чтобы я не давала вам пропускать бассейн.
– Спасибо, Зоенька. Где-то в бухгалтерии Знаменский. Предупредите, что через тридцать минут уеду… Вот что, Володя! – обращается она решительно к Васькину. – Зарвался ты! Всякий страх потерял. На тот факт, что ты в присутствии товарища из органов позволил себе быть в нетрезвом виде, я как руководитель обязана отреагировать. Завтра будет приказ. Сниму тебя с Доски почета.
Васькин искренне пугается:
– Да что ты, Антонина Михайловна?! Да за что же?!.. То тринадцатую зарплату срезала, а теперь уж совсем…
– Нужна тебе тринадцатая! У тебя и четырнадцатая, и двадцатая в кармане.
– Да ведь не рублем единым жив человек! Ты же меня на позор…
Секретарша докладывает:
– К вам Знаменский.
– Проси.
Входит Знаменский и Васькин поднимается, расстроенный и злой.
– Можете идти, товарищ Васькин, – начальственно произносит Чугунникова. – Надеюсь, вы сделаете надлежащие выводы из нашего разговора.
Знаменский провожает его любопытным взглядом.
– Садитесь, Пал Палыч.
– Никак не добьюсь толку в бухгалтерии, Антонина Михайловна. Вместо детальной расшифровки, о которой мы договаривались, мне выдали до того общую бумажку… Практически она ничего не отражает.
– То, что вы хотите получить, Пал Палыч, требует людей более высокой квалификации, чем мои девочки. Уже на уровне ревизора КРУ Министерства финансов.
– Простите, требует желания и честности!
– Запишем в коммюнике нашей встречи, что стороны обменялись мнениями по данному вопросу, – заявляет Чугунникова. И сразу меняет тон на юмористически-кокетливый: – В ваших глазах я угадываю вопрос: что за фрукт такой – Чугунникова? Почему ничего не боится? Или притворяется Чугунникова?
– Притворяетесь. Но немножко.
– О, совсем капельку, Пал Палыч! Я действительно не боюсь. Ведь на базе нет кочна капусты, луковицы нет, за которую я лично отвечаю. Вся материальная ответственность – на кладовщиках. Это их картошка, их апельсины, их виноград, у меня – телефон и вот, – поднимает авторучку. – Все.
– Может быть, базе вообще не нужен директор?
– Нет, ну какую-то пользу я приношу, – смеется Чугунникова. – Вот пробила оборудование для длительного хранения – это мое дело. А следить, чтобы при разгрузке лишний ящик не разбили… – пожимает плечами. – У вас что-нибудь еще? А то я собираюсь…
– Да, еще. Почему в середине месяца Васькин принял партию черешни? Четвертый же цех специализированно овощной.
– Вероятно, склады были забиты, Пал Палыч. Приняли, где нашлось место. А в какой связи?..
– Меня заинтересовало крупное списание в те же дни.
– И сколько списали?
– Почти шесть тонн. Грубо говоря, две машины черешни. Две машины, которые, похоже, и свезли на рынок конкуренты Панко. Даты совпадают в точности.
– Ну, грузчики у Васькина привыкли со свеклой, она не бьется. А вообще-то шесть тонн – мелочовка.