Теснятся какие-то свертки, торчат горлышки бутылок с иностранными наклейками.
– Полный гардероб, – поясняет старик. – На разные сезоны. Прикатит, все переменит – и до свидания…
Сторож вспоминает, а мы видим, как Артамонов подъезжает к гаражу на «Москвиче» и выводит «Волгу», а «Москвича» ставит на ее место, оглядывая его при этом бережно и любовно: где-то протрет тряпочкой, поправит коврик на сиденье, готов, что называется, пушинки сдувать.
На приборной доске «Москвича» красуется фотография: голова крутолобой, длинноухой собаки с умными глазами.
Артамонов привычно переодевается. Скидывает скучный свитерок и поношенные ботинки, прихорашивается перед зеркалом и превращается в этакого состоятельного молодого пижона.
Небрежно с маху хлопнув дверцей, он трогает «Волгу» и выезжает на улицу, помахав сторожу на прощанье…
– Вот таким манером, – говорит старик. – А когда вернется, то все, значит, в обратном порядке.
– Вас это не удивляло?
– И-и, товарищ дорогой! Тут ноги протянешь, если на все удивляться, что удивления достойно!
Они беседуют в дверях гаража, и старик оглядывается на «москвичек».
– Та у него была парадная, а этот для души, – глубокомысленно изрекает он. – На этом он бы нипочем не расшибся.
– Конечно, скорость другая, – поддакивает Пал Палыч.
– Нет. Тут глубже. Психология!
* * *
Вдоль тихой улицы пожилой мужчина с желчным лицом прогуливает коренастую, с гротескно длинными ушами собаку, точный портрет которой украшал приборную доску артамоновской машины.
С видом гуляющего появляется Томин.
– Какая миленькая собачка!! – восхищается он. – Умная?
Мужчине Томин не очень нравится. Но так как к собаковладельцам на улице чаще обращаются с бранью, чем с комплиментами, он отвечает вежливо:
– Своя собака всегда умная.
– Она какой же породы?
– Редкой. Бассет.
– А как ее зовут?
– Абигайль. Аба. – И, свистнув собаку, собирается уходить.
Томин заступает ему дорогу.
– Какое совпадение – я, кажется, знаком с ее матушкой! Ту зовут Фанта, и они очень похожи, очень. Но, пожалуй, мамаша попроще, вы не находите?
– Молодой человек, что вас так занимает: я? моя собака? ее происхождение?
– Ну вот, рассердились. Я надеялся – позовете чай пить, и мы бы уютно побеседовали.
– О чем, черт возьми?
– Обо всем, что меня занимает, Алексей Прокопыч, – уже серьезно говорит Томин.
– А-а… – догадывается мужчина и переходит на иронический тон. – Билеты в оперу распространял оперуполномоченный.
– Инспектор. Терминология меняется. Так будем чай пить?
* * *
А в кабинете Знаменского впервые появляется жена Артамонова.
– Товарищ следователь!.. – произносит она и, задохнувшись, останавливается у стола.
– Вам будет проще по имени-отчеству: Пал Палыч.
– Пал Палыч, – повторяет Артамонова, чтобы запомнить.
– Садитесь сюда. Бояться меня не надо.
– Я не боюсь, но я очень волнуюсь! – Она присаживается на край дивана, Знаменский – спиной к столу, так что беседа ведется как бы в неофициальной обстановке.
– Я пришла вам рассказать, что сегодня случилось. Это очень важно!
– Слушаю.
Пал Палыч не может не сочувствовать женщине, похоронившей мужа. Но пока он отнюдь не убежден в ее искренности и чистоте побуждений, и в голосе его сдержанность.
– Сказали, что нужно взять Толины вещи. Сестра пошла и принесла… совершенно чужие вещи, Пал Палыч! Какой-то плащ, шляпу, ботинки. Говорят, все это было в машине, но это не его!
Знаменский, знающий, что хранилось в зеркальном шкафу, не воспринимает новость как сенсацию.
– Вы мне не верите? – поражается Артамонова. – Я говорю правду!
– Вполне возможно, Галина Степановна. Вы бывали в гараже?
– Зачем? – Артамоновой кажется, что ее просто отвлекают от темы.
– Как вы равнодушно приняли… Я думала поразить вас, и вы сделаете вывод, что…
– Что в машине ехал кто-то еще? И бумажник и деньги этого кого-то?
– Да-да!
– А чемодан вы видели? – Пал Палыч достает чемодан, где лежали деньги.
– Нет.
Знаменский убирает чемодан.
– Он тоже был в машине.
– О… все чужое!.. Куда же делся тот человек? Вы знаете?
– Предусмотрительно покинул машину до аварии. И оставил на память ботинки и чемодан денег.
Артамонова беспомощно смотрит на Пал Палыча.
– Это непохоже на правду, да?
– Не очень. Проще поверить, что ваш муж все нашел.
Знаменский приглядывается к ней испытующе: проверяет реакцию на россказни сестры.
– Нет… – горько отказывается женщина. – Это Аля мне в утешение… извините ее.
Звонит телефон.
– Простите, вы заняты, – говорит Артамонова, вставая. – Я отнимаю время.
– Мое время целиком посвящено делу вашего мужа.
– Боже мой, если б я могла помочь! – со стоном восклицает Артамонова. – Я бы все на свете отдала, чтобы смыть позорное подозрение! Я живу в стыде и кошмаре…
Она снова опускается на диван и закрывает лицо. Сегодня в ней нет той чопорности и манеры поминутно оскорбляться, как при первой беседе в конторе. Но какая-то если не театральность, то чрезмерность в выражении чувств продолжает отталкивать Пал Палыча.
– Слезами не поможешь, Галина Степановна, – дежурно говорит он, выдержав короткую паузу.
Артамонова отнимает руки от лица и сжимает виски.
– О, я не плачу. Плакать легко! Разве я могу себе позволить… Если б он просто погиб – это можно понять… хотя Толя в совершенстве владел машиной… но смерть не разбирает… Проклятые, проклятые деньги! Любая смерть лучше, чем бесчестье!
– Галина Степановна, услыхав про деньги, вы сразу сказали «чужие». О ком вы подумали?
Женщина молчит, потупясь…
Перед мысленным ее взором возникает эпизод из прошлого. Она держит двумя пальцами пачку купюр – на отлете, со страхом и гадливостью.
– Толя, я чистила твою куртку, и вот выпало…
Артамонов, смотревший по телевизору футбольный матч, оглянулся, пережил мгновение паники, затем протянул с почти натуральной беспечностью:
– А-а… это не мои, Галочка. Один тут просил достать запчасти.
– Поклянись, что Антон ни при чем!
– Антон? Клянусь, чем хочешь!
– Прости, Толя. Я вдруг подумала… Прости…
Артамонова поднимает глаза на Пал Палыча.
– Умоляю, избавьте меня от этого вопроса! Я не могу.
* * *
Томин тем временем беседует с Алексеем Прокопычем, сидя в скверике. Старик держится обходительно и улыбчиво, припрятав свое раздражение.
– Вашей собачке, по-моему, год или около того? – говорит Томин.
– Около того.
– Значит, из конторы по починке времени вы три года как уволились. Но с Артамоновым поддерживали контакты?
– Ах, инспектор, собачка довольно маленькая, верно? До слона каких размеров и какого назначения вы намерены ее раздуть?
– Просто интересно, почему вдруг вам подарок. Нынешним сослуживцам Артамонов щенка редкой породы не предлагал.
Щепкин постукивает ногтем по стеклу часов.
– Пятьдесят минут, инспектор. А вы как-то все не можете толком сформулировать, что же вас интересует.
– Масса вещей.
– Это заметно.
– В частности, вы.
– Помилуйте – чем?
– Очень хотелось бы услышать, что вы в действительности знаете об Артамонове. О его «Волге». О чемоданчике.
– Моя Аба сказала бы: хотеть косточку и иметь косточку – далеко не одно и то же! Шучу-шучу, инспектор, по-стариковски. Сам крайне заинтригован. Анатолий ведь был такой добрый и примерный юноша: не пил, не курил…
– Не ухаживал за женщинами?
Щепкин остро взглядывает на Томина.
– Сорок шестой размер. Третий рост, – многозначительно подсказывает инспектор.