Погружаясь в прошлое, Анна Семеновна доверчиво раскрывалась перед следователями: даже вопросов не приходилось задавать. Снова покопавшись в коричневом чеховском саквояже, она вытащила полиэтиленовый пакет: судя по оформлению и надписям, пакет был из-под немецких хозяйственных перчаток. Сквозь силуэты перчаток просвечивали фотографии... Любопытно: Анна Семеновна постоянно носит с собой фотоархив или взяла его лишь сегодня, чтобы показать следователям? Судя по замусоленности фотографий, проворно раскладываемых веером на столе, напрашивалось первое из предположений.
– Вот это Глебушка, мой внук, – тыкала уверенным хирургическим пальцем Анна Семеновна. – Вот это он трехмесячный, видите, лежит на животике. Вот это Глебушка идет в первый класс. Вот это он на дне рождения у друга, друг Глебушку и снял его же фотоаппаратом... А вот это они с матерью за городом...
На всех фотографиях и во всех возрастах Глебушка был одним и тем же: крепким и мордатым, плотного телосложения, с тяжелым уверенным взглядом. Турецкий подумал, что Глеб Анатольевич Великанов, дайте срок, добьется восхождения на свою высоту, как и отец, с которым они были внешне совсем не похожи. И, пожалуй, примет вовремя меры предосторожности, чтобы его не убили...
– А это что за девочка? – продолжал выражать заинтересованность Грязнов.
– А это мой Толя в детстве, – размягченно, слезливо просюсюкала Анна Семеновна. – У него были такие прекрасные вьющиеся волосики, я не позволяла его часто стричь. Удивительно нежный мальчик был...
– Анна Семеновна, – вмешался Турецкий, опасаясь, чтобы слезы страдающей матери не хлынули потоками, – Лиля очень переживала, что ваш сын от нее ушел?
– Переживала? Да, конечно же, очень! Нет слов, как страдала. Окружающие боялись, чтобы не дошло до самоубийства... Мне кажется, она и сейчас до конца не пришла в себя. Конечно, времени прошло немало, но я по собственному опыту знаю: такие раны не заживают. Измена любимого не забывается и через шестьдесят лет...
На миг из хирургической старухи, прошедшей огонь и воду, выглянула молодая Анна – красивая, трагическая, сгибающаяся под тяжестью двух полностью меняющих ее жизнь известий: у нее будет ребенок – и муж ей изменил! Ушел ли он от нее сам или она, гордясь своей принципиальностью, его выставила, а после рыдала в подушку, представляя, как трудно будет растить ребенка без отца? Это уже неважно. Тем более, выросшего ребенка больше нет на свете...
По результатам допроса Анны Семеновны Великановой Турецкий и Грязнов решили поинтересоваться житьем-бытьем и настроениями бывшей супруги убитого, Лилии. Надо полагать, с такой работой справится и Веня Васин. А сами Турецкий и Грязнов займутся фирмой «Идеал».
Глава восьмая
Подозреваемые отсеиваются
Отталкиваясь от показаний жены убитого, полученных следователем Глебовым, представлялось необходимым как следует допросить врача Марата Максимовича Бабочкина. Тем более что его беседа с майором Тепловым представлялась как минимум странной... А как максимум, подозрительной. Ну, пусть человек считает, что ничего не знает об убийстве, но почему он так упорно отказывается от беседы с сотрудником милиции, которая может помочь выявить какие-нибудь зацепки, ценные детали? Как-то это непорядочно по отношению к убитому... Хотя для убийцы Бабочкин тоже неадекватно себя ведет. Убийца должен отводить от себя подозрения, а Бабочкин их словно бы намеренно привлекает.
– Вызовем его повесткой, – изобрел нехитрое решение Слава Грязнов. – Если добром не хочет идти, приведем. Нельзя позволять такое безобразие.
– Я милого узнаю по повестке, – сострил Турецкий. Друзья находились в его кабинете; служебный стол был завален материалами дела об убийстве Великанова, разного формата листками, испещренными вкривь и вкось заметками, наметками, схемами версий, где хитромудрые стрелочки соединяли уже имеющиеся факты с вопросами, ответы на которые предстояло получить. Одним словом, все свидетельствовало о напряженной работе, и не напрасно – в результате нее мозги Саши и Славы достигли точки кипения, при которой даже вышеприведенная шутка показалась смешной.
Смех друзей прервал зазвонивший телефон.
– Что-что? – удивленно переспросил в трубку Александр Борисович. – А, ну да, конечно. Пропустите и проводите прямо ко мне, немедленно.
Положив трубку, хлопнул Славу по плечу:
– Слушай, генерал, а ты у меня, оказывается, телепат! Что ж ты скрывал свои способности? Ты отправил Бабочкину мысленную повестку в виде импульса, а он ее принял. И сейчас будет здесь!
В оставшиеся до прибытия Бабочкина минуты Александр Борисович постарался привести в порядок свой рабочий стол и завершил это безнадежное занятие тем, что попросту открыл верхний ящик и свалил туда те материалы, которые допрашиваемому нельзя было показывать ни в коем случае.
Марат Бабочкин, невысокий полноватый человек лет сорока или где-то около того, с короткими, гладко зачесанными назад волосами, совсем не походил, с точки зрения Турецкого, на того хама, которым хирург представал в описании майора Теплова. Неизвестно, насколько это состояние было обычным для него, но сегодня Марат Максимович отличался осторожными приятными манерами и был безукоризненно одет. Единственным вырывающимся из общего ансамбля штрихом можно было назвать только расписные розовые валенки. Турецкий успел подумать о Нинке, которую такая экзотическая зимняя обувка привела бы в восторг: она обожает эпатировать любителей сдержанного классического стиля.
– Простите мне мою обувь, – завел Марат Бабочкин, – я только из загородного дома, а мои туфли промокли. Понимаете, лужа возле крыльца...
– Ничего, – великодушно поддержал его Турецкий, – мы понимаем. Присаживайтесь. А кстати, что это за обувь такая интересная на вас?
– А это валенки татарские. Бывший пациент подарил, некрупный политик, фамилию называть не буду. Он меня, кстати, и на родину свою свозил, в татарскую деревню, там народные мастера отлично валяют такую обувь...
– Надо же, как интересно, – перехватил нить разговора Слава Грязнов. – А у нас есть следователь Глебов, Георгий Яковлевич, родом с Волги, там тоже татары живут. Шибко хотел с вами побеседовать, а вот вы почему-то не откликнулись на его приглашение. Душа-человек. Он бы вас не съел, просто поговорил бы по-человечески и задал необходимые вопросы. Понимаю, профессия хирурга отнимает много времени...
Марат Бабочкин покраснел и стал похожим на ребенка. Упитанного и положительного щекастого отличника, который неожиданно для себя допустил в контрольной ошибку.
– Время тут ни при чем, господа следователи. Я должен был побеседовать с вами раньше, но я постоянно откладывал...
– Почему?
– Я боялся.
– А теперь не боитесь?
– Теперь? Тоже боюсь. Но, знаете, как гласит русская поговорка, двум смертям не бывать, а одной не миновать.
– Чего же вы боитесь?
– Сам не знаю. Но постараюсь передать свои ощущения...
...Разговор с Великановым, когда Марат Максимович рискнул высказать ему свои сомнения, получился на редкость продуктивным. Услышав от Бабочкина робкое допущение, что если его присутствие вызывает психологический дискомфорт, то он может уйти из передачи (о том, что Великанов способен разозлиться на него из-за своей неудачной операции, Марат благоразумно умолчал), Анатолий Валентинович с внезапно нахлынувшей доброжелательностью заявил, что дорогой коллега, вероятно, что-то не так понял. Никакого психологического дискомфорта у них друг от друга нет и не может быть. Они не конкуренты, они партнеры. Объем работы в программе большой, одному человеку не справиться. Что касается некоторой его холодности, а то и грубости в обращении, то она, как Марат мог бы заметить, возникла исключительно в последнее время и распространяется на всех, а не только на него. Конечно, Анатолий просит прощения и постарается, чтобы это в дальнейшем не повторилось. Сейчас у него тяжелый период, однако вымещать свои чувства на других людях – это неблагородно; он сознает свои ошибки.
«У вас неприятности? – задал нескромный вопрос растроганный Бабочкин, привыкший к тому, что коллеги должны помогать друг другу. – Не нужна ли вам моя помощь?»
Великанов одарил его печальной улыбкой. У него было красивое, с правильными чертами лицо, хотя пластический хирург, знакомый с секретами мимического языка, редко позволял своему лицу быть к тому же и выразительным.
«Нет, дорогой коллега, к сожалению, мне может помочь только один человек: я сам. Я попал в неправдоподобную ситуацию. Сам себя не узнаю! До сих пор я полагал, что такое случается только в романах... в романах поздних романтиков. Но уж если я опутан такой удивительной сетью, способ разорвать ее тоже будет удивительным. Я уверен, что будет... Но вы ничем не можете мне помочь. А за участие спасибо».
– Когда состоялся этот разговор? – уточнил внимательно выслушавший Бабочкина Александр Борисович.
– Когда? – замялся хирург. – Помню, был жаркий день... Месяцев пять назад, а то и позже: сентябрь тоже в этом году теплый выдался.
– Спасибо. Что же дальше?
Дальше, по большому счету, ничего не было. Они с Великановым так и не стали друзьями, и тот порыв откровенности, который заставил пластического хирурга номер один проговориться о чем-то важном для него, так и остался единственным. Но, по крайней мере, между ними установились нормальные товарищеские отношения, безо всяких недомолвок. Великанову в телевизионном шоу доверялась одна часть совместной работы, Бабочкину – другая, делить им оказалось нечего... Одним словом, благодать.
Все изменило убийство. Марат Бабочкин продолжал работать на съемочной площадке, и о закрытии шоу никто речи не вел... Но смерть Великанова выбила из колеи телевизионное начальство. Операции практически прекратились. За это время прооперировали всего троих человек, тогда как раньше дело было поставлено на поток. Авторы проекта ищут замену Великанову, но никак не подберут подходящей кандидатуры. По крайней мере, так говорят вслух... Стас Некрасов вполголоса поделился с Бабочкиным за чашкой кофе страшным секретом: Мариночка – ну, Ковалева, фактически из двоих продюсеров она главная – предлагала великановское место уже трем хирургам, но все отказались. Все они пояснили, что быть застреленными во цвете лет им мало улыбается. Несколько газет-сплетниц называют в качестве причины смерти Великанова разборки на почве телешоу. Из-за разгоревшегося скандала продюсеры в растерянности и не знают: что станется дальше с проектом?
Стас – не гигант мысли, мягко говоря, но в данном случае Марат Бабочкин счел за лучшее ему поверить, поскольку наблюдения того удивительно совпадали с выводами самого Бабочкина. Трезво поразмыслив, Марат Максимович понял, что положение его аховое. Если Великанова убили по заказу (а он уверен, что убийство заказное) тех, кто хочет закрытия шоу «Неотразимая внешность», следующий на очереди – он. Если же его не убьют, то следствие может прийти к выводу, что в смерти Великанова был заинтересован... опять же Бабочкин, его главный, как считается, конкурент. Как будто он один! Есть же еще страшный Никаноров, возглавляющий конкурирующую телекомпанию «Шестой глаз», – вот кому была выгодна смерть звезды шоу «Неотразимая внешность». Но такие богатенькие буратины, как Никаноров, всегда выходят сухими из воды. Все подозрения падут на ни в чем не повинного Марата Бабочкина. Куда ни кинь, всюду клин!
С этим надо было что-то делать. Требовалось бороться, совершать активные движения, как лягушка, которая, попав в молоко, лапками сбила из него масло и выпрыгнула из кувшина, где едва не нашла смерть. Но Бабочкин, наоборот, ощутил парализующую расслабленность. Шестое чувство подсказывало, что активность его не спасет: молоко, в которое он попал, либо обезжиренное, либо этого молока слишком много. А может, по несчастью, он угодил в такую, пардон, пахучую субстанцию, из которой, сколько ни дрыгайся, масла не собьешь... Поэтому Бабочкин избрал противоположную тактику: пассивно-оборонительную. Заключив договор с ЧОПом, окружил себя частными детективами, которые отслеживают вокруг него потенциальных киллеров денно и нощно. Разговоров со следователями избегал... просто потому, что избегал. Считал, в соответствии с газетными статьями, что задача следствия – не найти виновного, а посадить того, на кого можно свалить убийство. Боялся, что путем хитроумно построенных ловушечных вопросов его вынудят признаться в том, чего он не делал, чего у него и в мыслях не было.
– Ну, это вы полегче, – обиделся Вячеслав Иванович. – У нас все-таки не архипелаг ГУЛАГ.
– Да это я и сам уже понимаю...
Тем не менее и этой, не требующей дополнительных усилий тактики для Бабочкина хватило ненадолго. Сколько можно трястись от страха, покрываться холодным потом в испуге от неясности своего положения? Не решаясь расстаться с тружениками ЧОПа (кстати, они ждут своего клиента снаружи), Бабочкин совершил, по крайней мере, один ответственный поступок: пришел, чтобы изложить следствию то, что он способен сообщить по поводу убийства Великанова. Должно быть, это мизер, но, к сожалению, это все сведения, которыми он располагает.
– И мы вам за это благодарны, Марат Максимович, – отреагировал Слава Грязнов. А Турецкий беспокойно спросил:
– У вас нет никаких предположений, что могли означать слова Великанова о сети вокруг него? О ситуации из романов поздних романтиков?
Бабочкин сдвинул брови, то ли демонстрируя, то ли стимулируя работу мысли.
– Сейчас трудно сказать, но если подумать... Мне показалось... Я бы предположил, что это связано с личной жизнью. Не с работой, не с телевидением. Может быть, я ошибаюсь. А может быть, тогдашняя ситуация не имеет никакого отношения к причинам его смерти. Нет, нет, трудно сказать...
Помолчав, он добавил совсем другим голосом – жалобным, почти заискивающим:
– Господа следователи, как вы думаете: мне что-нибудь грозит?
– С нашей стороны – абсолютно ничего, – гарантировал Турецкий. – А в целом... Расторгать договор с ЧОПом я бы вам пока не советовал.
После того как Бабочкин протопал в своих розовых валенках к двери кабинета, оставляя мокрые следы, и дверь за ним закрылась, Слава Грязнов спросил:
– Ну и что, Саша, ты о нем думаешь?
– Вряд ли этот испуганный человек заказал убийство партнера по передаче! – высказал Турецкий свое мнение. – Напротив, работа с хирургом номер один делает ему честь.
– По-моему тоже он здесь ни при чем, – с облегчением присоединился к нему Слава.
– Но что-то важное он все-таки сказал.
– Сеть?
– Ну да... Сетей вокруг этого человека сплеталось немало. И профессиональная, и финансовая, и сеть шоу-бизнеса... Главное – понять, какую из них он имел в виду?
– А для этого надо как следует подергать их все.
– Полагаю, у нас нет другого выхода.
Для того чтобы провести официальные допросы сотрудников, а особенно совладельцев фирмы «Идеал», Александр Борисович поручил другу Славе «подработать» тему. Иными словами, провести агентурную работу по проверке истинного лица совладельцев этой фирмы. Что это еще за «двое молодых шустрых бизнесменов», с которыми у Анатолия Великанова отмечались постоянные трения? Их личности срочно требовалось установить.
– Первым делом начинать надо не с «Идеала», – инструктировал Вячеслав Иванович одного из своих лучших оперативников, Володю Яковлева, которого собирался бросить на этот ответственный участок. – Они там тебе все равно ничего не скажут, разве что наплетут, какие они замечательные, выдающиеся и законопослушные. А этих двух шустрых типов, на которых, судя по всему, пробы негде ставить, и подавно не выдадут. Сходи-ка ты, Володя, для затравки в налоговые органы. Там всё про всех знают.
Направляясь в налоговую инспекцию по месту расположения «Идеала», Володя Яковлев вспоминал старый анекдот, как человек на приеме у психиатра жаловался, что все его ненавидят, а потом оказывается, что он налоговый инспектор, и психиатру не остается ничего, кроме как тоже резко воспылать к нему ненавистью. В чем заключалась соль анекдота, Володя забыл, а смысл заключался в том, что налоговых инспекторов никто не любит. Яковлеву, как законопослушному работнику милиции с удручающей зарплатой, эта мораль была чужда, но все-таки он с интересом смотрел на людей, которые обязаны взыскивать необходимые народу деньги со всех, начиная от рядового служащего и кончая олигархами. Следов всеобщей ненависти не отмечалось. Налоговики выглядели здоровыми, сытыми и уверенными в себе. Значительную их часть составляли женщины.