– Какое разрешение ты дал?
– Останки увозить, какое же еще. Старичка ведь надо было вскрывать. Даже если он своей смертью помер, все равно, есть такое правило.
– Ты можешь изложить свои наблюдения?
– Запросто. Труп лежал в трех метрах от окна. Примерно.
– Примерно?
– Я не взял с собой рулетки. Месяца два пролежал, должно быть, совсем сгнил. В комнате было два стула, стол и кровать.
– Два стула?
– Ага.
– Ты только что сказал – один.
– Правда? Нет, кажется, все‑таки два. Так, еще полка с книгами и старыми газетами. Ну и на кухне две‑три кастрюли, кофейник и все такое прочее.
– Все такое прочее?
– Ножи там, вилки, консервный нож, мусорное ведро…
– Понятно. На полу что‑нибудь лежало?
– Ничего, не считая покойника. Полицейские тоже ничего не нашли, я спрашивал.
– В квартиру еще кто‑нибудь заходил?
– Нет, ребята сказали, что никто не заходил. Только я да они. Потом приехали мужики с фургоном и увезли труп в полиэтиленовом мешке.
– И причина смерти Свярда уже установлена.
– Ага, вот именно. Застрелился. Уму непостижимо! Куда же он пушку‑то дел?
– У тебя есть какие‑нибудь предположения на этот счет?
– Ноль целых. Дурацкий случай. Этого дела не раскрыть, я точно говорю. Редко, но бывает.
– А полицейские что сказали?
– Да ничего. Что они могут сказать – обнаружили труп, убедились, что все было заперто, и точка. Если бы в квартире пушка была, неужели мы ее не нашли бы. Да и где ей быть, если не на полу рядом с покойничком.
– Ты выяснил личность покойника?
– А как же. Фамилия – Свярд, на двери написано. С одного взгляда видно, что за человек.
– Ну‑ну?
– Обычный алкаш, надо думать. Клиент для органов призрения. Такие частенько кончают с собой. Или упиваются до смерти, или с инфарктом на тот свет отправляются.
– Больше ничего существенного не добавишь?
– У меня все. В общем, головоломка… Загадочный случай. Тут и ты не справишься, помяни мое слово. Да и будто нету дел поважнее.
– Возможно.
– Как пить дать. Мне можно сматываться?
– Погоди, – ответил Мартин Бек.
– У меня все. – Альдор Гюставссон ткнул сигару в пепельницу.
Мартин Бек встал и подошел к окну.
– Зато у меня не все, – заметил он, стоя спиной к собеседнику.
– А что такое?
– Сейчас услышишь. Например, на прошлой неделе на место происшествия выезжал криминалист. Большинство следов было уничтожено, но на коврике он сразу обнаружил пятна крови, одно большое и два поменьше. Ты видел пятна крови?
– Нет. Да я их и не искал.
– Это чувствуется. А чего же ты искал?
– Да ничего. Ведь все и так было ясно.
– Если ты не заметил крови, мог и другое пропустить.
– Во всяком случае, огнестрельного оружия там не было.
– Ты обратил внимание, как был одет покойный?
– Не так чтобы очень. И ведь труп‑то сгнил уже. Что на нем могло быть, тряпье какое‑нибудь. И вообще, я не вижу, чтобы это играло какую‑нибудь роль.
– Но ты сразу определил, что покойный был бедняк и жил одиноко. Не какая‑нибудь приметная личность.
– Точно. Насмотришься, как я, на всяких алкашей и прочую шушеру…
– И что же?
– А то, что я свою публику знаю.
– Ну а если бы покойник занимал более высокое положение в обществе? Тогда, надо понимать, ты работал бы тщательнее?
– Само собой, тут приходится все учитывать.
– Ну а если бы покойник занимал более высокое положение в обществе? Тогда, надо понимать, ты работал бы тщательнее?
– Само собой, тут приходится все учитывать. Нам ведь тоже достается дай Бог.
Альдор Гюставссон обвел взглядом кабинет.
– Вам тут, может, и невдомек, но у нас работы выше головы. Охота была изображать Шерлока Холмса каждый раз, как тебе попадется мертвый босяк. Ты еще что‑нибудь хочешь сказать?
– Да. Хочу отметить, что это дело ты вел из рук вон плохо.
– Что?
Гюставссон встал. Похоже, до него только теперь дошло, что Мартин Бек вполне может испортить ему карьеру.
– Погоди, – бормотал он. – Только потому, что я не заметил кровавых пятен и несуществующего пистолета…
– Эти упущения еще не самое главное, – сказал Мартин Бек. – Хотя тоже грех непростительный. Хуже то, что ты позвонил судебному врачу и дал указания, которые основывались на предвзятых и неверных суждениях. Кроме того, заморочил голову полицейским, и они поверили, что дело элементарное, тебе, мол, достаточно войти в комнату и окинуть ее взглядом, и все станет ясно. Заявил им, что никаких специалистов вызывать не нужно, потом велел забирать тело и даже не позаботился о том, чтобы были сделаны снимки.
– Господи, – произнес Гюставссон. – Но ведь старикашка сам покончил с собой.
Мартин Бек повернулся и молча посмотрел на него.
– Эти замечания… надо понимать как официальный выговор?
– Вот именно, строгий выговор. Всего хорошего.
– Погоди, зачем же так, я постараюсь исправить…
Мартин Бек отрицательно покачал головой. Следователь встал и направился к выходу. Он был явно озабочен, но, прежде чем дверь затворилась, Мартин Бек услышал, как он произнес:
– Черт старый.
По правде говоря, такому, как Альдор Гюставссон, не место в уголовной полиции и вообще в полиции. Бездарный тип, заносчивый, развязный, и совсем неверно понимает свою службу.
Прежде в городскую уголовную полицию привлекали лучших сотрудников. Да и теперь, наверно, к этому стремятся. Если такого человека сочли достойным два года назад, что же будет дальше?
Ладно, первый рабочий день окончен. Завтра надо будет пойти и посмотреть на эту запертую комнату.
А сегодня вечером? Поест, что дома найдется, потом посидит и полистает книги, которые следует прочесть. Будет лежать в постели и ждать, когда придет сон. Один‑одинешенек.
В собственной запертой комнате.
VIII
Эйнар Рённ любил природу, он и в полицейские пошел потому, что работа живая, много времени проводишь на воздухе. Но с годами, поднимаясь по служебной лестнице, он все больше превращался в кабинетного работника и на свежем воздухе – если это выражение применимо к Стокгольму – бывал все реже. Для него стало жизненной потребностью проводить отпуск в родных горах у Полярного круга. Стокгольм он, по чести говоря, крепко невзлюбил и уже в сорок пять начал мечтать о том, как уйдет на пенсию и навсегда вернется в Арьеплуг.
Близился очередной отпуск, но Эйнар Рённ опасался, как бы его не попросили повременить с отдыхом, пока не будет раскрыто это дело с ограблением банка.
И, стремясь хоть как‑то ускорить расследование, он в понедельник вечером, вместо того чтобы ехать в Веллингбю, где его дома ждала жена, решил отправиться в Соллентуну и побеседовать с одним свидетелем.
Мало того, что Эйнар Рённ добровольно взялся посетить свидетеля, которого вполне можно было вызвать обычным порядком, – он проявил при этом такое рвение, что Гюнвальд Ларссон, не подозревая об эгоистических мотивах товарища, спросил его, уж не поссорился ли он с Ундой.
– Ага, не поссорился, – ответил Рённ с обычным для него презрением к логике фразы.