Даву, Ней маршалы Наполеона.
Александр I.
Граф А. А. Аракчеев.
Князь А. Н. Голицын.
Наташа, его дочь.
Александр Пушкин.
Павел Пестель.
Мадам Рекамье.
Жак Луи Давид, художник.
Фуше, министр полиции.
Талейран, министр иностранных дел.
Граф Сен-Симон, министр полиции.
Генрих Песталоцци.
Шарль Фурье.
Жан Гранье.
Луи Огюст Бланки.
Александр Керено, адвокат.
Эрнест Амадей Гофман.
Фуринже, куплетист.
Люби, репортер.
Агент № 3603.
Мари, работница.
Климент XV, папа римский.
Мадам де-Верно (Диверно), содержательница притона.
Сергеич, камердинер Александра I.
Пик о, камердинер князя Ватерлоо.
И многие другие.
ФУНДАМЕНТ
1
Нас трое, помнящих о Романе.
10 июня 1918 года в городе Екатеринбурге (ныне Свердловск), в доме № 9 по улице Гоголя, у Гиршгорна снял комнату техник Верх-Исетского завода Роман Владычин.
В те годы все делалось быстро, и мы, то есть Гиршгорн и постоянно бывавшие у него Келлер и Липатов, сразу познакомились и подружились с Владычиным.
Мы категорически заявляем, что Роман Владычин – не плод поэтического усердия легкомысленных авторов, а существо вполне реальное. До сих пор в протоколах екатеринбургской милиции можно видеть справку, выданную гражданину Владычину Роману, американскому подданному, взамен утерянных им документов, и наши свидетельские подписи. Мы любим свои имена, особенно в печатном виде. Но тогда только у одного из нас был литературный стаж в размере двенадцатистрочного первомайского напечатанного стихотворения. Стихотворение было с флагами и с восклицательными знаками. Литературный успех позволял счастливому автору ставить под подписью росчерк. На выдававшего справку милиционера не произвели никакого впечатления ни подпись, ни росчерк.
Подписываясь, автор спросил, ставить ли в скобках литературный псевдоним. Милиционер слова «псевдоним» не знал и обиделся. Мы тоже обиделись, и это затруднило получение справки на четыре часа, но по крайней мере мы можем утверждать, что Роман Владычин имел удостоверение личности, род занятий – инженер-механик – и вообще место в стройной системе бытия, чему весьма способствует институт паспортов.
Разговоры о литературе, загранице, о российской революции, о голодном пайке и усеченных рифмах, о терроре, Льве Толстом и даже математике – все это цементировало нашу дружбу, но вот 16 августа 1919 года Роман уехал в Москву, и этот день начал нашу бессрочную разлуку…
Письма Романа бережно нами хранятся, их всего два.
И теперь, когда мы идем в разные стороны, редко встречаемся, у каждого свои интересы и дела, Роман по-прежнему с нами.
2
Роман был хорошим другом и отличным собеседником.
В те напряженные, беспокойные дни 1918 года книги совершенно исчезли из обихода. Разве интересно было в эти эпические дни читать «Преступление и наказание», когда вокруг без числа преступлений и еще больше наказаний? «Война и мир»?!… Война – была. С полей, изъеденных окопами, с традиционных полей война пришла в города, война была на перекрестках, в домах, в комнатах. Мир?… Война была за целый мир!
В те беспокойные дни разговоры заменяли чтение.
По вечерам мы собирались в комнате Романа. В одно из таких сборищ, когда исчерпались все темы – и литература, и политика, и остальное, – Роман рассказал нам о себе.
Было трудное время правления царя «миротворца». Безработная военщина скучала. И удивительно ли, что Его Высочество, командир одной из гвардейских частей, пытался найти мирное применение своей застоявшейся воинской доблести? Отсюда вполне понятное, регулярное, носящее повальный характер обследование всех злачных мест столицы в компании однополчан-гусар.
Его Высочество очень огорчало то, что господа гвардейские офицеры развлекались подобно любому штатскому, и потому он всюду старался создать настроение и уют бивуака в неприятельской местности. Проявленный Его Высочеством интимный, художественный интерес к цыганке-хористке совершенно неожиданно завершился полновесной пощечиной со стороны жениха вышеупомянутой цыганки. Крамола была должным образом ликвидирована, однако в Петербурге болтали о происшествии больше чем следует, и Его Высочество был срочно отправлен в морское путешествие для поправления расшатанных нервов. Болезненное существо, каким внезапно оказался Его Высочество, было снабжено свитой в сто тринадцать человек и доктором Александром Ивановичем Владычиным…
Путешествие продолжалось два года.
В мае 1894 года доктор Владычин вернулся в наследственную орловскую усадьбу. Здесь он впервые увидел своего сына Романа. Ребенок испугался и заплакал, когда незнакомое бородатое лицо склонилось над ним. Доктор тоже заплакал… Рождение ребенка стоило матери жизни…
Доктор пытался воспитывать Романа, и это почти удалось в части домашнего распорядка, своевременного появления к обеду и ужину, преодоления арифметических премудростей и орфографии, но дальше этого не шло – настоящей теплоты, материнской заботливости Роман не знал. Он вырастал одиноким, серьезным, чуть-чуть одичалым мальчиком.
С некоторого времени отец стал замечать, что Роман тяготится некоторыми домашними особенностями… Калейдоскопически меняющиеся в доме женщины – «тетя Люба», «тетя Эльза», «тетя Вера» – вызывали недоумение Романа. Это смутило чуткого отца. Доктор решил отправить сына к своей сестре в Америку, в Балтимору. Он совершенно справедливо полагал, что семейная обстановка, соединенная с обучением в американском колледже, сделает из Романа человека… И он не ошибся.
Роман блестяще окончил университет, его дипломная работа обратила на себя внимание профессуры. «Этому русскому» предсказывали блестящую будущность.
В университете Роман близко сошелся с эмигрантом-поляком Станиславом Церпицким. Церпицкий ввел его в социал-демократический кружок, и Роман с неменьшим увлечением, чем над точными дисциплинами, сидел над книгами, открывавшими ему новый, неведомый, потрясающий своей неумолимой правдой мир.
В 1917 году Роман получил лаконическую телеграмму: «Доктор Владычин убит немецком фронте приезжайте упорядочения дел».
Бросив все, Роман через Японию поехал домой в Россию.
3
Урал.
Екатеринбург.
Здесь – почти Европа. Кто говорит – Екатеринбург город сибирский и, следовательно, азиатский, а другие не согласны.
Вокзал там – замечательный. Туннели и виадуки. Правда, все заросло подсолнечной шелухой, но ведь год был 1917-й…
Извозчик в кафтане с гофрированным задом нестерпимо потеет на козлах.
– Где у вас тут можно остановиться? – обратился к нему Владычин.
– В «Полу-рояль» доведется… Способно будет.
Извозчик зачмокал и задергал, а Владычин пустым взглядом уставился в засаленную спину извозчика.
Горбился Вознесенский проспект. Серо-зеленая пыль текла с колес пролетки… Извозчик кнутовищем указал на белый дворец, мимо которого проезжали.
– Харитоновский дом… Приваловские миллионы про него писаны… А потайный ход, значит, через весь город шел, и станки там фалыиивомонеточные стояли.
Да, здесь не Европа. Здесь не Азия. Здесь – Россия…
Романа извозчик доставил в гостиницу «Пале-Ро-яль».
И потекли дни. Серые и скучные. Нудные и керен-ские.
* * *
Во втором часу ночи, когда еще сон не выбил из рук сторожей надоедливые колотушки, когда над городским прудом всплескивались смех, визг и песни с последних лодок и опустевший бульвар был захвачен приютившимися по темным местам томными парочками, на постель Романа осторожно, с опаской, поводя огромными пустыми