Заметил, кстати, что у вас машин в два раза меньше, а загрязненность воздуха пропорционально ниже… Вероятно, я останусь здесь надолго, а может и навсегда.
– Космология пространства у нас развита не ахти, но кое-что я узнаю по поводу твоего «чуда». Оно, несомненно, имеет вполне научное объяснение.
– Плохо то, что я никого не предупредил, там, у себя… Поставь себя на мое место…
– Да, это скверно… Так что вот, Виола, если я когда-нибудь бесследно исчезну, сделай и это невероятное, но очевидное предположение.
– Да я уж надеюсь, что не придется, – отшутилась она.
– Мы с тобой идентичны, – продолжал Вальдемар, нарезая аппетитную розовую ветчину к ужину. – Это, с одной стороны, хорошо, а с другой – плохо. Ситуация, с одной стороны, банальна (как в фильме об Электронике)…
Я понимающе кивнул.
– Мне бы не хотелось впутывать в это дело официальные органы, но рано или поздно…
– Но ведь не съедят же они его, в самом деле, – сказала на это Виола.
– Верно, – согласился ее муж. – Но ситуация пока терпит. Тебя ждет поездка в Германию, что будет, я думаю, для тебя довольно небезынтересно. Ты был там, у себя, за рубежом?
– Понятие «за рубежом» у нас неопределенное, – ответил я. – Бывшие республики СССР называются «ближнее зарубежье», и попасть туда просто. А прочая заграница – «дальнее зарубежье». Я был двухлетним малышом с родителями в Польше.
– Польша у вас в границах 39-го года?
– Нет, в 45 году к ней присоединили Силезию, Померанию, – я заколебался, припоминая нюансы политической географии тридцатых годов, – Данциг, половину Восточной Пруссии и Белосток.
– А что же у нас было в 45 году? – задумался он. – Гражданская война в Бразилии (иитегралисты против панамериканистов)… наши войска заняли Бомбей… визит Молотова в Берлин на открытие первой сессии Европейского Совета в качестве наблюдателя… ну и окончание Тихоокеанской войны атомными бомбардировками Хиросимы и Лос-Анджелеса (японская атомная бомба «Камикадзе» угодила прямо в район Голливуда, так что американцы на пять лет лишились почти всей киноиндустрии).
– Да, бедные янки – это, наверно, было самое большое для них испытание. А освоение Космоса?
– Немцы запустили первые свои спутники с Пенемюнде в пятьдесят третьем году (тогда нам было не до того – мы с Берией боролись). У нас это состоялось через четыре года, а Гагарин полетел в шестьдесят первом.
– Еще одно совпадение! У нас – те же даты.
Мы еще долго перебирали исторические вехи и находили то поразительные совпадения, то неожиданные отличия, пока Виола не напомнила нам о фильме «Комедия ошибок», который вот-вот должен был начаться по первой программе.
АВЕНТЮРА ВТОРАЯ,
в которой я совершаю путешествие из Ленинграда в Берлин, по-своему хрестоматийное
Не может быть и речи с том, чтобы я усомнился в непобедимости нашего дела, напротив, трудности, возникающие непрерывно и возрастающие с каждым днем, надо преодолевать, если к этому есть настоящая воля.
И.Геббельс
Международный поезд «Ленинград – Берлин» отходил около полудня двадцать третьего февраля. Меня провожала Виола. Она была в своей очаровательной шубке из белого меха и в темном платке, делающем ее очень похожей на древнюю гречанку. Я пытался по дороге занять ее рассказами о своем мире, но разговор как-то не клеился.
– Хорошо еще, что вы надо мною не подшутили, – неожиданно произнесла она почти обиженным тоном.
– Каким образом? – не понял я.
– Могли поменяться.
– Нет… Я был настолько потрясен, что чувство юмора у меня ампутировалось. Да и, потом, мы все же различаемся стрижкой, и он поранил руку о банку с консервами…
– Ты там тоже женат на мне?
– Нет. К сожалению, нет…
– Я до сих пор не могу поверить в реальность произошедшего.
– Да я тоже поначалу не поверил.
Но, как говорит твой муж, очевидное может быть и невероятным. Я уж как-то смирился. Из себя не выпрыгнешь, хотя один раз мне это уже удалось.
– А я тебе даже завидую. Если бы у меня была возможность заглянуть в иной мир, под иное небо, я бы никогда не отказалась.
– Чему завидовать? Страна, в которой жил я – это убогое, саморазрушающееся и отвратительное место. Это я должен вам завидовать. Вы живете в куда более лучшем мире, а я здесь призрак, пришелец из небытия.
Метропоезд подъехал к станции «Балтийская». Мы оказались в вокзальном муравейнике, когда поезд уже был подан. Пока я проходил долгую, нудную и малоизвестную мне процедуру с проверкой множества документов, справок, отпечатков пальцев и скромного багажа, уместившегося в одном единственном чемодане зеленей кожи, Виола терпеливо ожидала меня в сторонке. Когда я освободился, она взяла меня за руки и сказала:
– Я не знаю, что будет впереди, но я хочу одарить тебя тем, чем я обделила тебя там.
И она меня исцеловала (единственный раз в жизни!) Если бы таможенники более внимательно следили за пассажирами, им показалось бы странным, что молодожены, прожившие уже два с половиной года, целуются с такой хрупкой трогательностью.
В мое купе я вошел первым и бистро расставил свои немногочисленные вещи. Я не люблю путешествовать куда бы то ни было зимой, но, как вы помните, выбирать мне не приходилось.
Вторым вошел статный военный средних лет, майор, если не ошибаюсь в погонах. Он кивнул мне и сразу же расставил на столе несколько бутылок «Боржоми». Согласно билетам, наши места располагались на двух верхних полках, и мне, несмотря на предостережение Вальдемара, чтобы я вел себя по дороге и, особенно, в Германии как верный семьянин, захотелось, чтобы нижние заняли особы женского пола, склонные к ни к чему не обязывающим купейным знакомствам. Но судьба в лице железнодорожной кассы распорядилась (как всегда в моей жизни) иначе: уже перед самым отправлением появился пожилой человек в строгом английском костюме и его жена, лет на десять его помладше – очень красивая блондинка, явно не имеющая детей.
– Давайте знакомиться, – предложил он и представился. – Степан Викторович Карелин, эмигрант в третьем поколении, жил в Лондоне, прошлым летом вернулись с женой в Россию, едем в Германию как туристы, – закончил он свою сверхинформативную фразу.
– Глеб Александрович Гумбольт, – приподнялся офицер, – подполковник.
– Вальдемар Тарнавский, – это моя реплика, – студент.
А поезд уже тронулся. Проводник собрал билеты и разнес постель. На двери отопительной камеры я нашел полное расписание следования поезда:
Станция прибытие отправление
Ленинград – 11:53
Луга 13:20 13:25
Псков 14:47 14:57
Даугавпилс 17:36 17:41
Вильнюс 19:25 19:35
Гродно 21:09 21:19
Белосток 22:04 22:14
Граница 23:08 00:08
Варшава 1:57 2:07
Куттенбург 3:01 3:06
Позен 4:54 5:04
Франкфурт-на-Одере 6:47 6:52
Берлин 7:42
Я переписал расписание и вернулся в купе. Там спор был уже в разгаре:
– Стало быть, – говорил Глеб Александрович Степану Викторовичу, – англичане и американцы считают всех людей, живущих за пределами «свободного мира», нелюдями.
– Ну, я не был бы столь категоричен, – возразил тот. – Точка зрения на представителей иных цивилизаций как на варваров не так уж и нова. Все древние культуры презирали иностранцев, даже греки, хотя они чаще иных древних народов контактировали с ними. Разве немцы не презирают американцев и не называют их «хунгвестерн»?.. Хотя, скажу честно, представление людей западного мира об иных блоках самое смутное. Американцев вообще ничего не интересует, что происходит за пределами США. Я сомневаюсь, чтобы половина образованных американцев могла назвать пять-шесть столиц иностранных государств, кроме Лондона.