Отчаянный человек, наверное… Надо же так - в такую дичь одному забраться… В-общем, дошёл он до Севастопольской. А там - переход на Каховскую. Ну, ты знаешь Каховскую линию. Там и станций-то всего три. Не линия, а какое-то недоразумение. Аппендикс какой-то… И на Севастопольской он решил заночевать. Перенервничал, утомился… Нашёл там какие-то щепки, костерок сложил, чтобы не так жутко было, я думаю, залез в свой спальный мешок и лёг спать посередине платформы. И ночью…
На этом месте Женька встал, потягиваясь, и с садистской улыбкой сказал:
- Нет, ты как знаешь, а я определённо хочу чая! - и, не дожидаясь ответа, вышел с чайником из палатки, оставляя Артёма наедине с впечатлениями от рассказанного.
Артём, конечно, разозлился на него за эту выходку, но решил до конца истории дотерпеть, а уж потом высказать Женьке всё, что он о нём думает. Неожиданно он вспомнил о Хантере и о его просьбе… или даже скорее приказе… Но потом мысли снова вернулись к Женькиной истории.
Вернувшись, тот налил Артёму полный гранёный стакан в раритетном железном подстаканнике, в каких когда-то разносили настоящий чай в поездах, и посоветовал:
- Ты лучше пей. Тебе понадобится… Так вот, лёг он спать рядом с костром, и вокруг тишина такая, тяжёлая такая тишина стоит, как будто уши ватой залеплены… И посреди ночи вдруг будит его странный такой звук… совершенно сумасшедший, невозможный звук… Он прямо потом облился холодным и так и подскочил… услышал он детский смех. Заливистый такой детский смех… Со стороны путей. Это в четырёх станциях от последних людей… Там, где даже крысы не живут, представляешь? На покинутой станции… Было с чего так переполошиться…Он вскакивает, бежит через арку к путям… И видит… На станцию въезжает настоящий поезд… настоящий состав… Фары так и сияют, слепят - он мог без глаз остаться - хорошо, вовремя прикрылся. Окна желтым светятся, люди внутри… и всё это в полной тишине! Ни звука! Ни гула мотора не слышно, ни стука колёс… В полном беззвучии вплывает этот поезд на станцию и неспеша так уходит в туннель… Ты понимаешь? Мужик просто так и сел, у него с сердцем плохо стало… И ведь люди в окнах, вроде бы живые люди, разговаривают о чём-то неслышно… И вот поезд вагон за вагоном проходит мимо него, и он видит - в последнем окне последнего вагона стоит ребёнок лет семи, и смотрит на него. Смотрит, пальцем показывает, и смеётся… И смех этот слышно! Такая тишина, что мужик слышит, как у него сердце колотится, и ещё этот детский смех… Поезд уходит в туннель, и смех звенит всё тише и тише… затихает вдали. И снова - пустота…. И абсолютная, страшная тишина.
- И тут он проснулся? - ехидно, но с надеждой в голосе спросил Артём.
- Если бы! Бросился назад, к погасшему костру, собрал поскорее свои манатки и бежал безостановочно обратно до Тульской, проделал весь путь за пару часов. Очень страшно было, надо думать…
Артём так ничего и не смог из себя выдавить, и затих, впечатлённый историей. В палатке воцарилась тишина. Наконец, совладав с собой и, кашлянув, убедившись, что голос его не подведёт и он не даст петуха, он спросил у Женьки так равнодушно, как у него только получилось:
- И что, ты в это веришь?
- Просто это не первый раз, когда я слышу такие истории про Серпуховскую линию, - ответил тот. - только я тебе не всегда рассказываю. С тобой ведь даже не поговоришь об этом как следует. Сразу ёрничать начинаешь… Ладно, Артём, засиделись мы с тобой… Скоро на работу уже идти… Собираться надо. Давай уже там договорим.
Артём нехотя встал, потянулся, и поплёлся домой - собрать себе что-нибудь перекусить на работе. Отчим всё ещё спал, на станции было совсем тихо - уже, наверное, был отбой и до начала ночной смены на фабрике оставалось уже совсем немного. Надо было поторапливаться.
Проходя мимо палатки для гостей, в которой остановился Хантер, Артём увидел, что полог откинут и палатка совершенно пуста, и что-то ёкнуло у него в груди. До него начало наконец доходить, что всё то, о чём он говорил с Хантером - не сон, что всё это произошло с ним на самом деле, и что развитие событий может иметь самое непосредственное отношение к нему. А то и – как знать? - определить его дальнейшую судьбу.
Чайная фабрика находилась в тупике, у блокированной навечно задвижки нового выхода из метро, перед эскалатором, ведущим наверх. Фабрикой её можно было назвать лишь весьма условно - вся работа осуществлялась вручную. Тратить драгоценную электроэнергию на производство чая было слишком расточительно.
За железными ширмами, отделявшими территорию фабрики от остальной станции, от стены к стене были натянуты металлические проволоки, на которых сушились очищенные грибные шляпки. Когда было особенно влажно, под ними разжигали небольшие костры, чтобы они сушились быстрее и не начинали покрываться плесенью. Под проволоками стояли столы, на которых рабочие сначала нарезали, а потом измельчали в крошку засушенные грибные шляпки. Готовый чай паковали в бумажные или полиэтиленовые пакеты - в зависимости от того, что было на станции, и добавляли туда ещё кое-каких экстрактов, порошков, состав которых держался в секрете, и только начальник фабрики знал его. Таков был весь нехитрый процесс производства чая. Если бы не непременные беседы во время работы, восемь часов нарезания и перетирания грибных шляпок были бы наверное, крайне утомительны.
Работал Артём в эту смену вместе с Женькой и давешним всклокоченным мужиком по имени Кирилл, с которым вместе дежурили в заставе. Кирилл этот при виде Женьки очень оживился, очевидно, они уже раньше о чём-то говорили, и немедленно принялся рассказывать ему какую-ту историю, видимо, недосказанную в прошлый раз. Артёму с cередины слушать было уже неинтересно, и он всецело погрузился в свои мысли. История о Серпуховской линии, рассказанная недавно Женькой, начинала постепенно блекнуть в памяти и снова выплывал на поверхность его разговор с Хантером, о котором Артём совсем было забыл.
Что же было делать? Поручение, возложенное на него Хантером, было слишком серьёзным, чтобы просто не думать о нём. А вдруг у Хантера не выйдет то, что он задумал? Он пошёл на совершенно безумный поступок, отважившись забраться в логово врага, в самое пекло. Опасность, которой он себя подвергает, огромна, и даже он сам не знает её истинных размеров. Он может только догадываться о том, что ждёт его за двухсотпятидесятым метром, там, где меркнет последний отсвет костра пограничной заставы, может быть, последнего рукотворного пламени в мире к северу от ВДНХ. Всё, что он знал о чёрных, знал любой житель ВДНХ - и однако, пойти на такое не решался ни один из них. Фактически, неизвестно было даже, на Ботаническом ли Саду в действительности существует та лазейка, с которой твари с поверхности проникают в метрополитен. Слишком велика была вероятность того, что Хантер не сможет выполнить возложенной на себя миссии. Очевидно, опасность, исходящая с севера, была настолько велика, и возрастала так быстро, что любое промедление было недопустимо. Возможно, Хантер знал что-то о природе этой опасности, что-то такое, что не раскрыл он ни в беседе с Сухим, ни в разговоре с Артёмом. При этом, видимо, он осознавал степень риска, сопряжённого с поставленной перед собой задачей, и готовился к худшему. Иначе вряд ли он стал бы готовить Артёма к такому повороту событий. Значит, вероятность того, что он не справится, что с ним что-то произойдёт, и он не вернётся на станцию в указанный срок, существует, и она довольно велика.