Так же, как солгала сегодня Дина шоферу такси...
Светлый прямоугольник на стене продолжал раскачиваться, время от времени освещая этажерку и лежащие на ней книги. Они тоже предали Дину в тот день, когда укрыли портрет Ивана Чижикова.
Но, оказывается, не только страшные мысли приходят в голову ночью! Оказывается, ночью иногда приходят и другие мысли! Очень дельные, правильные мысли! Такие, как эта!
Дина поднялась с постели, нашарила на столе спички и осторожно, чтобы не разбудить спящего Андрея, стала на край дивана, потянулась к карте, висящей на стене. Чиркнула спичкой...
Вот она, красная линия железной дороги, убегающая на северо-запад, к дремучим партизанским лесам...
- Дом подожжешь, - вдруг негромко и совсем не сонно сказал Андрей.
Дина вздрогнула, уронила погасшую спичку.
- Ты не спишь?
- Сплю, - ответил он грубовато и резко повернулся лицом к стене.
Дина отошла от дивана, на цыпочках подошла к кровати матери.
- Мама, - позвала она тихо. - Мама!
Мать проснулась.
- Что? - тревожно спросила она. - Ты что, Дина?
- Я не поеду в Брыковку. Можно?
Она попросила об этом в последний раз. В последний! И не ее вина, что мать и на этот раз ответила:
- Поедешь. Спи.
"Ну, смотрите! - про себя сказала Дина, чувствуя, как что-то холодное входит в грудь, словно сердце начинает леденеть. - Ну, смотрите, если это - правда!"
* * *
Поезд остановился где-то на втором пути. Они с Лелькой опаздывали. Сначала они бежали вверх по лестнице, потом по длинному железному мосту над вагонами, потом снова по лестнице - вниз.
- Ведь надо же ей сказать! Надо! Ну что же я? - в отчаянии шептала Дина, еле поспевая за Лелькой, тащившей свой чемоданище. - Подожди, Леля! - глухо попросила Дина. - Подожди! Пожалуйста!
- Не дам! - отозвалась Лелька и прижала чемоданище к животу. - Еще надорвешься!
- Подожди! - крикнула Дина.
- Ничего, ничего, - не останавливаясь, на ходу подбодрила ее Лелька, - сейчас добежим!
- Подожди!
- Сейчас, сейчас!
- Я не еду, Лелька!
- Ну да! - не оборачиваясь, ответила Лелька.
- Я не еду! У меня билет на другой поезд!
Лелька остановилась и чуть не выронила чемодан.
- Вот, - Дина вынула билет, - видишь? Совсем на другой...
Лелька беспомощно затопталась возле Дины, глядя на нее широко раскрытыми от изумления глазами.
- Не понимаю!
Ее толкали, задевали бегущие к вагонам пассажиры, она только крепче прижимала к животу ручку чемоданища.
- Не понимаю!
В Лелькиных глазах было отчаяние.
- Я же сказала тебе: я еду в другое место! Мне нужно! Понимаешь? Очень нужно. Очень! Очень! Очень!
- Все равно ничего не понимаю! А как же билет?
- Пусть пропадает. Я тебе деньги потом отдам, когда приеду.
- А куда ты?
- Потом скажу.
- А зачем?
- Тоже потом! Не спрашивай сейчас, Лелька! Не могу! Потом!
- А что же я тете Шуре скажу?
- Ничего не скажешь - ты ее не увидишь. Ты же в Брыковку уезжаешь.
- А что я ей напишу?
- Ничего не пиши. Я через неделю вернусь.
- А куда ты?
- Я же сказала, Лелька! Потом! А если кому проболтаешься, буду всю жизнь ненавидеть! Это поняла?
Жестоко было говорить это Лельке. Самой дорогой, самой смешной, самой бестолковой...
- Лелечка, ты поняла?
- Поняла! Только я тогда тоже не поеду! Зачем она мне, эта Брыковка? Я с тобой!
- Со мной нельзя! Ты поедешь в Брыковку!
- Не поеду! И все равно твои вещи в моем чемодане! А в твоем только трусы и тапочки!
Лелька одной рукой прижимала к себе чемодан, другой накрепко ухватила Дину за рукав.
- Куда же я без тебя?
- Иди же! Иди! Поезд тронулся!
- Сама ты тронулась! - взвизгнула Лелька.
Дина с силой отцепила Лельку от своего рукава, потащила ее к поезду, на ходу стала впихивать в вагон вместе с ее чемоданищем.
- Дура! - крикнула Лелька, чуть не плача.
Проводница заругалась, закричала на Лельку, шлепнула ее ладонью по затылку и втащила с подножки в вагон, но Лелька еще успела погрозить на прощание Дине кулаком.
Когда поезд отошел и его уже не стало видно, Дина подхватила свой легонький чемоданчик с трусами и тапочками, перекинула через плечо плащ и пошла - сначала по лестнице, потом через мост, потом снова по лестнице - в здание вокзала, ждать.
Потому что поезд в партизанские края, откуда они когда-то приехали вместе с матерью и где был похоронен их отец, уходил поздно вечером.
* * *
Когда вчера утром она брала билет, у кассы толпилась очередь. Кому-то нужно было в Москву, кому-то в Горький, кому-то просто в маленький поселок.
- Куда? - спросила Дину кассирша, и Дина ответила ей не сразу. Потому что поезд, на который она хотела купить билет, должен был увезти ее и не в город, и не в поселок - так ей казалось.
Он должен был увезти ее в прошлое, куда-то к темной пропасти - той самой, без неба и звезд, которая открылась ей, когда прочитала она письмо тети Леры, где, может быть, ходил по земле, жил, дышал человек Иван Чижиков.
Поезд увозил ее в прошлое, и странное ощущение, что едет она не вперед, а куда-то назад, ни за что не хотело оставлять ее.
Она обманула только мать и брата, но ей казалось - она обманула весь мир. И поэтому она старалась не смотреть в лица своих соседей по купе и не разговаривала ни с кем. Можно было взять у проводницы постель и лечь спать, но Дина не решалась заговорить с ней, словно и ее обманула.
"Обманула-обманула!" - четко выстукивали колеса поезда.
"Ну и пусть!" - тряхнула Дина головой.
Колеса и с этим согласились: "Ну и пусть, ну и пусть, ну и пусть!.."
Она вышла в коридор, остановилась у окна.
Даже то, что на пути лежала Москва, не трогало ее.
Москва была близкой всю жизнь. Всегда казалось, что она где-то совсем рядом. Вот поднимешься на Соколиную гору, и там, за голубым горизонтом, откроется сказочная Красная площадь, непонятное Садовое кольцо и улица Горького.
Но теперь Дина не думала о Москве. Там, куда увозил ее поезд, сияющей Москвы не было...
За темным стеклом, на котором отразилась Динина тень, бежали торопливые светляки - огни какого-то городка. Огни мерцали, мигали...
И казалось, черная тень на стекле пытается заглянуть снаружи в глубь вагона. Пытается и все не может разглядеть, что делается внутри. И все бежит, бежит рядом с вагоном, не отставая.
Хлопнула дверь. Дина вздрогнула от неожиданности, обернулась.
По длинному коридору прямо к ней, держа в руках большой яркий апельсин, глядя на Дину очень большими и очень вытаращенными глазами, шла Верка Щеглова.
- Чижикова? Это ты?
Она подошла и потрогала Дину за руку, чтобы убедиться, что это действительно Дина, а не кто-нибудь другой.
- Ты куда едешь? В Брыковку? А почему в жестком? А разве в Брыковку на этом поезде? А мы в Пензу. Мама в ресторане еще апельсинов покупает, пока не закрыли. А я вот иду.
Апельсин в Веркиных руках был красивый, яркий. И вид у Верки был тоже яркий, сияющий, довольный.
- Если папе трехкомнатную дадут, то мы насовсем в Пензу переедем. А если двухкомнатную, то подождем. Мы тетю Саню на старой квартире пока оставим. Зачем же мы будем квартиру терять? Правда?
Странно: оттого, что рядом с ней вдруг появилась Верка и стала говорить свои обычные пакости, Дине вдруг стало спокойнее и легче. И врать Верке можно легко и спокойно. Не стыдно.
- Значит, ты в Брыковку?
- В Брыковку.
- И Лелька твоя с тобой?
- Со мной.
- А мы самолетом сначала хотели, а потом раздумали. Через Москву лучше. С пересадкой, зато купить что-нибудь можно. Хочешь, я тебе свой адрес пришлю? Может, тоже когда-нибудь в Пензу приедешь.
- Да, - сказала Дина, глядя на темное окно, - приеду.
"Приеду-приеду!" - сейчас же откликнулись колеса поезда.