Усталый и разбитый, побрел я по улице поселка, не зная, что делать, куда деться. Уже вечерело, а у меня не было ночлега.
У калитки красивого под жестяной крышей дома на лавочке сидела женщина и лузгала семечки. Я подошел, поздоровался и робко спросил:
- Не знаете, тетенька, где можно переночевать?
Молодуха окинула меня холодным взглядом своих серых глаз и, сплюнув шелуху, ответила с иронией:
- Много вас тут, бродяг, шляется, на всех ночлега не напасешься. У меня своих постояльцев полон дом. Вон иди к той избе, к бабке Матрене. Может, она примет. Но без денег не суйся, не пустит.
Последняя фраза меня не обеспокоила: в кармане, завернутые в тряпицу, лежали двадцать пять копеек и я считал себя богачом.
Бабка Матрена приняла меня хорошо, отнеслась участливо к первой моей неудаче и посоветовала идти к помещику Фирсову: ему нужны рабочие.
Утром, поблагодарив старуху и уплатив ей за ночлег пятак, направился в село Тагай в помещичье имение.
"Не взяли на фабрику, - думал я, - поработаю у помещика. Если у Фирсова не пристроюсь, пойду хоть на край света, а домой без денег не вернусь".
Село Тагай - богатое, сплошь пятистенки под рыжими жестяными крышами. Был воскресный день, когда я пришел туда. Празднично одетые парни и девушки прогуливались вдоль улицы. На завалинках, на бревнах сидели мужики, курили самокрутки, степенно рассуждали о видах на урожай. Я подошел к ним, спросил, далеко ли до имения Фирсова и как туда дойти.
Пожилой крестьянин в ситцевой рубахе и суконной жилетке, узнав, что я ищу работу, предложил остаться у него. Он позвал меня в дом, накормил дымящимися наваристыми щами. Я сильно проголодался и в мгновение ока расправился с полной миской. Это понравилось хозяину.
- Кто шибко ест, тот быстро и работает.
Гостеприимный хозяин пришелся мне по душе, и я стал подумывать, не остаться ли у него. От добра добра не ищут...
Мужик, будто разгадав мои мысли, снова стал уговаривать:
- Оставайся, парень. Думаешь, у Фирсова будет лучше? Небось не знаешь, какой живодер наш барин. А я тебя, как родного, приму. До Покрова поработаешь, получишь двадцать пять целковых да еще в придачу хорошие валенки. Ну что, по рукам?
Я бы остался, да уж очень не хотелось мне батрачить. У Фирсова, по рассказам бабки Матрены, своя сушилка, кузница, мастерские. Там можно специальность получить. Поэтому я сразу не дал окончательного ответа. Сославшись на то, что мне надо побывать в имении, повидать там кое-кого из наших, шатрашанских, начал собираться в путь. Хозяин хоть и был огорчен моей настойчивостью, однако не удержался, чтобы не похвалить меня:
- А ты, парень, с характером. Люблю таких!
Поблагодарив хозяина, я вышел со двора.
В имении Фирсова действительно требовались рабочие руки, и меня сразу определили кочегаром в сушилку. Работа была несложная. Знай себе подкладывай дрова и наблюдай, чтоб котел не перегрелся. Но работать приходилось по двенадцать - четырнадцать часов в сутки. Возвращаясь из сушилки, я, не раздеваясь, валился на нары.
Однажды, подбросив дров в топку, я прилег отдохнуть и не заметил, как уснул. Сколько проспал - не знаю. Вскочил, как ужаленный, от удара. Надо мной стоял мастер. Я не сразу понял, почему он бранится. Оказывается, топка погасла, температура в котле упала, сушилка не работала...
Ну, думаю, выгонят. Но все обошлось. Правда, на следующий день мастер объявил, что меня переводят подмастерьем в кузницу. Я обрадовался.
- Плакать надо, а ты смеешься, дурак! - вскипел мастер и в сердцах сплюнул.
У порога сушилки он остановился, повернулся ко мне и дал последнее наставление, пригрозив увесистым кулаком: - Да смотри и там не натвори чего-нибудь, а то я тебе быстро мозги вправлю!
Несмотря на такое грозное предупреждение, душа моя пела от радости: меня не выбросили на улицу, не лишили заработка!
В кузнице мне понравилось. Кузнец Петр Антонович Чачин был добряком и большим знатоком своего дела. Он прекрасно чинил плуги, бороны, жнейки и готов был научить меня своему ремеслу. Однако недолго проработал я в кузнице: из дому пришла весть о том, что заболела мать, младшие остались без присмотра. Пришлось взять расчет и уехать домой.
Но в родном селе я не засиделся. Едва матери полегчало, подался в Симбирск на заработки. Там проработал около года на кирпичном заводе братьев Смирновых.
По воскресным дням любил ходить с товарищами на берег Волги. Она неудержимо влекла к себе своим широким простором. Особенно красива была Волга вечером и ночью, когда шли по ней освещенные огнями пароходы. Я подолгу засиживался с дружками на крутом берегу, любуясь могучей рекой.
Мой брат Ефим, тоже работавший в Симбирске, решил со своим товарищем Сергеем Дементьевым податься в Астрахань, а оттуда в Мумры. Уговорили и меня.
Мы отплыли из Симбирска на пароходе "Добрыня Никитич", обосновались на верхней палубе. Солнце медленно садилось за горизонт. "Добрыня Никитич" шел с креном на левый борт, далеко разбрасывая водяные брызги.
Легкий ветерок подхватывал их, мелкой росой обдавал нас.
"Добрыня" тащился как черепаха. Стояла летняя пора, мелководье, и капитану на мостике приходилось глядеть в оба: путь преграждали перекаты, крутые заструги, посреди реки белели косы-завалихи. Как ни плелся наш пароход, мне казалось, что быстроходнее его нет на Волге. Но вот позади нас появился сначала дымок, а потом силуэт "Амазонки", трехпалубного заднеколесного парохода, очень легкого на ходу. Ближе к носу у него торчали две узкие трубы, из-за чего он получил у волгарей прозвище "коза". Расстояние между нами быстро сокращалось. Наконец "Амазонка" догнала "Добрыню". Пассажиры "Амазонки" не то дружески, не то с насмешкой махали шапками и котелками. Мне было обидно за наш пароход...
Последний поворот реки - и взору открылся широкий плес, упирающийся в высокий гористый берег. Жигули! Пассажиры высыпали из кают на палубу.
Рядом со мной стояли Ефим и Сергей. Они вполголоса разговаривали.
- Приедем в Астрахань, сядем на другой пароход и через день будем в Мумрах, - говорил Ефим.
- А в Мумрах что делать будем? - спросил Сергей.
- Как что? Пойдем прямо к Ивану Елкину и к Леонтию Тюленеву, будем с ними рыбачить.
Речь шла о наших дальних родственниках, которые еще в 1900 году уехали из Шатрашан и поселились в Мумрах.
- Ничего, Сережа, - успокаивал товарища Ефим, - устроимся в Мумрах не хуже других.
Я уснул крепким сном на чистом волжском воздухе. Когда проснулся, утренняя заря уже согнала с реки туманную дымку.
Пароход стоял у большой пристани. Брата не было, он ушел в город за хлебом. Сергей готовил завтрак.
- Где стоим? - спросил я.
- Самара, - коротко ответил Сергей.
- А Самара больше нашего Симбирска? - поинтересовался я.
Сергей пренебрежительно хмыкнул:
- Сравнил! Самара - один из крупнейших волжских городов, через нее проходит железная дорога в Среднюю Азию до самого Ташкента. А Симбирск что? Дыра!
Мне даже обидно стало.
- Поди ты! Симбирск - губернский город.
- Что ж что губернский, а по сравнению с Самарой дыра...
Вернулся Ефим.
- Ну и дороговизна, - возмущался он. - Ни к чему подступиться нельзя! Ходил, ходил по базару, так ничего и не купил, кроме ситного.
Пароход дал второй гудок - и снова тяжелая волжская вода, чайки за кормой.
В Астрахань мы прибыли на пятый день. Меня поразили гомон и толчея на пристанях, вереница пароходов, курсировавших между Астраханью и Форпостом, множество рыболовецких подчалков в затоне "Балчуг".