Но и остаться здесь, наедине с портретом мамы… Почти что наедине со Станиславом Трофимовичем… В этом было что-то странное, тревожное, что-то противоестественное.
Где-то с месяц после похорон у них пожила деревенская тетка отчима, взявшая на себя все хлопоты о Петеньке – садик, стирку, завтраки и ужины. Она искренне жалела Маришку, которой в шестнадцать лет предстояло заменить мать малышу, называла ее Манечкой, звала к себе в деревню. С нею Марина понемногу отошла, оттаяла. На прощание тетка сказала о недобрых предчувствиях насчет “Стася”: “Вроде как, заговаривается он порой, а? Ты уж последи за ним”.
Со Станиславом Трофимовичем и в самом деле стало твориться неладное. Первые недели он молчал. Если и заговаривал, то это были какие-то обрывки фраз без начала и конца. Каждую ночь ему снилась Анна Леопольдовна.
– Иду я, Мариша, из школы, а она сидит тут у дома на скамеечке, меня рукой манит. Мол, не бойся, подойди. Подхожу, а губы-то у нее синие, синие. А сегодня наяву привиделось – стоит в школьном коридоре у окна и вдруг вся оплывает… Вроде бы как надо в церковь пойти, свечку поставить, а? Ты знаешь, – переходил он на шепот, – она ведь все время со мной разговаривает…
Потом Станислав Трофимович запил. Дома не пил. Уходил куда-то с утра, и ближе к ночи раздавался его звонок в дверь: “Мариша, рыженькая, пусти папулю. Не обижай папулю”. Бывало, что в затуманенном сознании он смотрел на нее мутными невидящими глазами и называл Аннушкой…
Как-то ночью Марина проснулась от кошмара. Снилось, что ей на плечи, на шею набрасывается отвратительная собака – породистая, рыжая то ли колли, то ли сеттер, но вся грязная, со сбитой в клочья шерстью, с гнилым запахом из пасти. Собака валила ее на землю, впиваясь клыками в затылок. Перевернув ее через себя и выхватив откуда-то карабин, Марина начала стрелять по уже скулящей, распластывающейся по окровавленной грязи собаке…
Она с трудом очнулась. Дышать было тяжело кто-то навалился на нее. К своему непередаваемому ужасу, она увидела, что это Станислав Трофимович. Уткнувшись мокрым от слез лицом и усами в ее шею, он бормотал что-то пьяное, бессвязное.
С колотящимся сердцем Марина выбралась из его объятий – отчим спал, продолжая стонать и всхлипывать. Она оделась дрожащими руками, собрала кое-какие вещи, растолкала сонного Петеньку и, ничего не понимающего, вывела из квартиры на ночную улицу. Оставаться в доме со Станиславом Трофимовичем было уже не только страшно, но и опасно. Куда было идти им в такой час?
До пяти утра они, обнявшись, проспали на жесткой скамье на автовокзале, а уже в полдень были в деревне у той доброй тетки. Бегство из дома Марина объяснила коротко: отчим запил. Деревне это было понятно, так что больше Марине никаких вопросов не задавали. Петенька стал любимцем всей родни, он быстро освоился на вольном воздухе, среди чадолюбивых теток и бабушек. Деревня привела его в восторг, и Марина нисколько не переживала о том, что вырвала брата из городской жизни. В деревне она закончила среднюю школу, благо до экзаменов на аттестат зрелости оставалась лишь пара месяцев.
Марина никогда и ни за что не хотела больше вспоминать о Львове. Все светлое из детства, связанное с этим городом, в один момент было перечеркнуто тем страшным ночным кошмаром.
После выпускных экзаменов Марина решила уехать в Петербург – поступать на филологический факультет университета. Тетка успокоила ее, уверив, что будет следить за Петенькой не хуже родной матери, да Марина в этом и не сомневалась. Новая родня собрала сироте деньги. Во Львове Марина даже не стала заглядывать в свою квартиру.
Старого уже не существовало. Начиналась новая, другая жизнь.
Из старой жизни в Питер была захвачена только одна плотно набитая фотографиями коробка – весь семейный архив Войцеховских.
Марина знать не знала многих людей, изображенных на снимках, но что-то остановило ее от того, чтобы выбросить эти пожелтевшие карточки. В снимках было свое очарование. Вот молодая бабушка с уложенными вокруг головы косами, смеющаяся, в расшитой украинской кофточке. Она же – в широкополой шляпе, кокетливо сдвинутой на бок, под руку с каким-то военным, но не с дедушкой. Маленькая мама в матроске и плиссированной юбочке; гольфик, трогательно сползший на лакированную туфельку. Мама-школьница, мама-студентка в стройотрядовской куртке, веселая компания однокурсников, позирующая где-то в Варшаве, где никогда не была Марина. Свадебное фото: Анна Леопольдовна и Станислав Трофимович, додумавшийся-таки снять свою форму и сменить ее на гражданский костюм в тот день. Мама с кружевным кульком наперевес, на фоне таблички родильного дома. Последние, уже цветные снимки – пергаментное лицо, большие и потухшие глаза… Марина взяла с собою всю память о семье, которая когда-то была у нее во Львове.
Глава 2
КАРЬЕРА ПОМПРОКУРОРА
В то утро, когда Марина в радостном предчувствии новой жизни проснулась в поезде, потихоньку сбавлявшем скорость на подходах к Петербургу, на перрон Московского вокзала сошел высокий молодой человек со спортивной сумкой на плече – всем своим нехитрым холостяцким багажом.
"Европа, понимаешь ли”, – с нескрываемым удовольствием произнес он, выйдя на просторную площадь перед вокзалом, и направился к телефону-автомату. Час был ранний – то-то Светка удивится… Обрадуется или рассердится? Как бы там ни было, но сейчас он мог позвонить только ей, своей бывшей супруге по краткосрочному студенческому браку, с которой они расстались без обид друг на друга – добрыми приятелями, какими им, судя по всему, и надо было быть, без всяких там дурацких регистрации отношений в госорганах, чего, увы, никак не могла понять Светкина мамаша, настоявшая в свое время на глупой свадьбе. К досаде Алексея – так звали молодого человека – трубку сняла бывшая теща.
– Лешенька, это ты? – вдруг притворно ласково, будто и в самом деле только и ждала его звонка, заговорила Нина Семеновна. – Видишь ли, Лешенька, Светочки нет дома.
– Нина Семеновна, я перезвоню попозже. Теща отчего-то замялась:
– Леша, она сейчас здесь не живет. Она в другом месте… Я даже не знаю, давать ли тебе ее телефон, вдруг она рассердится?
– Нина Семеновна, я что, похож на семейного скандалиста?
– Ладно-ладно, только не говори ей, что это я. Понимаешь, она сейчас… – Нина Семеновна опять запнулась. – Светочка только начала устраивать свою жизнь, и я бы не хотела, чтобы ты ей помешал. Да и у тебя, наверное, кто-нибудь уж появился, а?
– Конечно, – соврал Алексей, с мрачным юмором припомнив про себя сразу двух особ: одну майоршу и одну полковничью дочурку, из-за которой он, собственно, и стоял сейчас на Невском.
Теща продиктовала номер, который Алексей тут же и набрал.
– Нертов? – охнула Светлана. – Ты где?.. На Невском? Я тебя жду.
– А это удобно?
– Тебе – всегда, – рассмеялась Светка, – Пройди двести метров…
Она назвала адрес, заставивший его присвистнуть – дворянское гнездышко, дом новой городской номенклатуры:
– Ну, ты даешь!
Эти же слова он повторил и войдя в ее квартиру, отделанную, как было видно с первого взгляда, по самому что ни на есть “евростандарту”:
– Светка, ты что, ограбила банк?
– Бери круче…
Бывшая законная супруга в нескольких словах поведала о кардинальных переменах в своей жизни – со свойственной ей прямотой, которую Алексей, по следовательской привычке, обозвал про себя циничной.