– Это очень возбуждает.
Эрл промолчал.
– Вы можете остановиться у меня. Моя служанка ничего не скажет. Там безопасно. Я живу в Мирамаре. Достаточно сесть на поезд, и...
– Нет, пожалуйста, не надо. Я бы предпочел, чтобы вы отвезли меня на улицу, которая называется Санха.
– Санха? Это около Чайнатауна. Там полно проституток.
– Знаю. Несколько недель назад я помог одной из них. Думаю, она спрячет меня.
– Эрл, у меня полно места. Там вы будете в безопасности.
– Нет, не буду. И вы тоже. Вы знаете о гангстерах только по кинофильмам. Считаете, что они смешно одеваются, смешно разговаривают, носят смешные шляпы и бутоньерки с красными гвоздиками. Я тоже видел эти фильмы. Но на самом деле они подонки. Настоящие подонки. Они ворвутся в квартиру и убьют меня. А если вы в тот момент окажетесь рядом, то убьют и вас. Вот и все.
– А что вы думаете насчет посольства? Наверно, это имело бы смысл.
– Я не доверяю этому щенку Роджеру.
– Послушайте, Роджер уехал. Без предупреждения. Таинственно исчез посреди ночи. Теперь там командует его молодой помощник Уолтер. Может быть, он лучше Роджера.
Эрл переварил эту информацию не моргнув глазом.
– Все равно. На посольство слишком многие обращают внимание. Держу пари, у Эсмеральды мне будет лучше.
Машина останавливалась у светофоров, а потом ехала дальше. Джин включила радио. Зазвучала томная музыка в стиле мамбо. В открытые окна врывался запах моря, цветов и рома.
– Вы не собираетесь выкинуть что-нибудь ковбойское?
– Нет, не собираюсь. Просто хочу как можно скорее убраться отсюда к чертовой матери. Мне вообще не следовало приезжать сюда. Я побывал в слишком многих переделках, чтобы умереть в сточной канаве города, которого не знаю, и по причинам, которых не понимаю.
– У вас есть деньги? Я привезла вам кое-что и могу дать еще.
– Спасибо, не нужно. Вы и так достаточно для меня сделали.
– Эрл, я знакома с очень многими серьезными людьми.
– Я только подведу их.
– О'кей, мы почти приехали.
Эрл выпрямился. Он увидел бары и кафе улицы Санха. Увидел девушек, куривших и расхаживавших туда-сюда, демонстрируя свою плоть. Увидел неоновые вывески и столы продавцов лотерейных билетов. Увидел сутенеров и любителей поножовщины. Увидел моряков, дантистов со Среднего Запада, пальмы, лотки с фруктами и старух, скручивавших сигары.
– Здесь мне самое место.
– Ну, мистер, вы настоящая загадка. Я таких еще не встречала.
– Во мне нет ничего загадочного. Вы поняли бы это, если бы узнали меня поближе.
– Пожалуйста, позвольте вам помочь. Я знаю, вам нужна помощь.
Эрл надолго задумался, а потом решил: была не была.
– Вы сказали, что знаете людей. В этом городе есть один европеец – может быть, русский. Он из тех людей, на которых обращают внимание. Жилистый, волосы седые, напоминающие стальную проволоку под током. Он всегда шутит. Странный малый. Говорит странные веши и придерживается странных взглядов. Честно говоря, я думаю, что он красный. Но он знает свое дело, как никто другой. Надеюсь, он поможет мне.
– У этого гения есть имя? Место, где его можно встретить? Если скажете, я найду его.
– Когда мы познакомились, он назвался Вермольдтом, продавцом пылесосов из Омахи, штат Небраска. Якобы они работают на атомной энергии, и тому подобные глупости. А потом сам смеялся над этим и признавался, что лгал. Я так и не узнал его настоящего имени. Но поверьте мне, его должны знать многие. А если вы будете расспрашивать про продавца пылесосов Вермольдта, до него это наверняка дойдет и он поймет, что вы от меня. Когда вы встретите его, спросите, купил ли он себе новый шейный платок. Он поймет, что это значит. Поспрашивайте. Поспрашивайте людей, которые имеют дела с русскими. Или следят за ними.
– Кажется, я знаю пару англичан, которые этим занимаются.
– Они заметят его. Вы должны поговорить с ним.
– А вдруг он выдаст вас ради своих коммунистических идей? Я не люблю коммунистов.
– Я тоже. Но думаю, что с ним все будет в порядке. Конечно, риск есть, однако игра стоит свеч.
– Что я должна ему сказать?
– Скажите, что я у Эсмеральды. Этого достаточно. Он найдет меня.
– Я понимаю, что это не имеет для вас значения, но... Мы еще увидимся?
– Нет.
– Ох... Ну что ж, спасибо за правду.
– Послушайте, я не создавал этот мир. Я просто живу в нем. Если бы тогда в баре я не был на задании и увидел вашу улыбку, то снова завоевал бы всю Океанию. На этот раз для вас. Но мы оба знаем, что это невозможно. Знакомство с вами было самым лучшим, что ожидало меня на этом острове. Я бы хотел большего. Но... не судьба. Такова правда.
– А вы всегда говорите правду, – сказала она. – Страшный дар. Поистине страшный.
Эрл наклонился, поцеловал Джин и вдохнул ее аромат. Расставаться не хотелось, но если он не сделает этого немедленно, то не сделает никогда. Поэтому он сделал шаг в сторону и исчез в тени.
55
Сутенер был мрачен. Сутенер нервничал. Сутенер был расстроен. Он отстегивал кому надо приличные бабки, так что с ним не должно было случиться ничего плохого. До последнего времени такого и не случалось, но после смерти Эль-Колорадо дела пошли muy poco[59]. Никто не руководил бизнесом, никто не знал, кому платить, к кому обращаться, а полиция становилась все более жадной и не давала проходу бедным работягам вроде него.
И тут капрал дал ему в морду. Сутенер упал, выплевывая окровавленные зубы, а индеец дважды сильно пнул его в живот. Малый согнулся от боли и захныкал. Он ничего не мог поделать. Их было трое: капитан Латавистада, индеец и североамериканец.
Латавистада наклонился к нему.
– Дружище, ты знаешь мою репутацию. Меня зовут «Прекрасные Глаза» за умение владеть скальпелем. Ты будешь нужен мне, а я скоро стану здесь важным человеком. Сейчас самое подходящее время произвести на меня приятное впечатление и начать дружить со мной. Мы тут ищем кое-кого. Здоровенный малый, norteamericano, короткая стрижка ежиком, волосы с проседью. Двигается как кот и всегда видит все, что происходит вокруг. Держись от него подальше, приятель, он человек опасный. Ты ведь знаешь, где он, верно?
– Сэр, клянусь вам, я видел только обычных американцев. Они хотят трахнуться, хотят выпить, хотят девственницу, хотят негритянку, хотят желтую женщину, хотят всех трех по очереди, всех трех сразу, и причем по дешевке. Вот и все, что я знаю.
Эта беседа состоялась на задворках улицы Вирту, в Centro, и была одной из бесед, которые капитан Латавистада и два его спутника имели за последние дни в этом районе, а также на расположенной в двух кварталах отсюда улице Санха, во многих домах с «глазком» в дверях, у железнодорожного вокзала и в кривых переулках Старой Гаваны.
– Ну что, убить его? – спросил индеец.
– Даже не знаю... Как, сеньор, убить вас или нет?
– Пожалуйста, сэр... Я всего лишь честно зарабатываю себе на жизнь.
Капитан поговорил с американцем по-английски. Американец что-то коротко бросил в ответ.
– Даже мой американский друг считает, что тебя надо убить. Мы не чувствуем, что ты горишь желанием исполнить свой долг перед государством, которое я представляю.
– Клянусь, я ничего не знаю.
– Сколько женщин на тебя работает?
– Пять.
– Пять! Лжешь! Как минимум десять. У тебя золотые зубы, нож с рукояткой из слоновой кости, золотая цепь на шее. Распятие с Иисусом тоже из золота. Пять шлюх не могут принести человеку такое богатство. Держу пари, что у тебя их не меньше десяти.
– Не знаю. У меня так болит живот, что думать невозможно.
– Поднимите его, капрал, – сказал капитан.
Индеец поднял сутенера, как котенка, и прислонил к стене. Потом прижал мощное предплечье к горлу вспотевшего человека, чтобы тот понял, как близка смерть.
– Я вернусь завтра. Чтоб к тому времени у всех десяти шлюх были фонари под глазами и разбитые губы. Тогда я пойму, что хозяин поговорил с ними и они ничего не утаили. Шлюхи болтают друг с другом. Они знают все.
– Да, сэр, – сказал сутенер.
Латавистада кивнул капралу:
– Отпусти его.
Тот убрал руку и грубо толкнул сутенера.
– Рано или поздно один из парней заговорит, – по-английски сказал Латавистада Фрэнки. – А мы одновременно проверим их добросовестность.
– Все это хорошо, но я не избавлюсь от своих проблем, пока не увижу этого малого лежащим в канаве с продырявленной башкой. Мне нужен этот гад! – прорычал Фрэнки.
– Мы возьмем его. Вот увидишь. Гавана – это большая деревня. Тут все болтают. Он где-то здесь. Больше податься ему некуда. И какая-нибудь проститутка или сутенер сдадут этого малого из страха перед Прекрасными Глазами и его американским другом.
– Надеюсь, что ты прав. Я терпеть не могу огорчать мистера Л.
Они вернулись к машине. Но садиться в нее не было смысла. Они и так проездили весь вечер. Сделали только один перерыв, когда Фрэнки вдруг захотелось трахнуть трех китайских шлюх на третьем этаже «Пасифико» поблизости от театра «Шанхай», но это продолжалось всего несколько минут.
– Я должен позвонить, – сказал Фрэнки. – Мой босс хочет знать, как идут дела.
– Да, конечно.
Карабин перешел улицу, бросил в автомат пять центов и попросил телефонистку соединить его с квартирой Мейера, Он знал, что в этот час старик еще не спит: как обычно, подсчитывает дневную выручку и отправляет курьера в аэропорт, чтобы тот успел обналичить чеки сразу после открытия банка, в десять утра.
Но сегодня Мейеру было не до отчета.
– Какого черта ты звонишь так поздно? Я жду уже несколько часов.
– Мейер, что случилось?
– Люди, которые согласились нам помочь, нашли этого парня и прислали весточку. А теперь слушай.
– Я весь внимание.
– Есть одна шлюха, которая работает в борделе как раз напротив того места, где показывают грязные фильмы...
– «Шанхай». На Санха. Мы здесь рядом.
– Да. Несколько месяцев назад, когда конгрессмен был в городе, он начал бить ее, а наш малый оттащил его. Он спас ей жизнь. Но в день, когда он удрал, шлюха исчезла. И с тех пор не выходила на работу.
– Думаете, он там?
– Фрэнки, не гони волну. Не выпрыгивай из штанов, как выпрыгивал в последнее время. Не торопись. Удостоверься, что он там. Действуй мягче, точнее, осторожнее. На этот раз ты не должен ошибиться.
– Я не подведу вас, Мейер. Теперь не подведу.
– Она живет на улице Санха. Дом номер сто шестьдесят два, квартира двести пять.
Фрэнки занес адрес в записную книжку.
– Мы едем.
– Пусть Санха станет местом его упокоения, – сказал Мейер.
56
Уснуть было невозможно. Мигающий оранжевый свет вывески театра «Шанхай» проникал в окно маленькой квартиры напротив. Бороться с ним было невозможно. И убежать некуда. Мало того, в воздухе стоял треск из-за плохой проводки. Но больше всего раздражало переменное пульсирование ненадежной средней буквы.
Эрл отворачивался от нее и заставлял себя спать, но рано или поздно треск прорезал темноту, его глаза раскрывались сами собой и видели отблески на стене. Это мешало ему снова погрузиться в беспамятство. Суэггер ворочался с боку на бок, а вместе с ним ворочалась и она.
Эсмеральда молчала. Она не спала. Только смотрела на него с обожанием, как на святого. На второй день это стало тяготить его. Если бы она говорила на его языке, он возопил бы: «Чего ты хочешь? Зачем пялишься на меня? Ты что, сумасшедшая? Нельзя так смотреть на человека».
Но она смотрела, немая и безгласная. Теперь Эрл видел, что она слишком тучная и без косметики даже страшная.
Красивого лица и тела, на которые клюнул конгрессмен Гарри Этеридж, не существовало в помине; это была иллюзия старика, слишком много думавшего о сексе и охотившегося за ним повсюду.
Кожа у нее была пористая. Зубы вставные. Когда-то Эсмеральду пытались зарезать, и с тех пор у нее на шее остались шрамы, спускавшиеся до ложбинки между темными грудями. Это были не те роскошные груди, которыми щеголяли длинноногие крошки в коротких юбочках, снимавшиеся во время войны на фоне бомбардировщиков; без лифчика они обвисали, словно увядшие цветы, и мотались под блузкой туда-сюда. Волосы у нее были черные и сальные. Левую ноздрю украшало родимое пятно. Нос напоминал переваренную картофелину. Пальцы были короткими, предплечья подобны окорокам, а зад представлял собой одно сплошное полушарие.
В первую ночь она была оживлена и хотела заняться своим делом. По этому случаю ее щеки были нарумянены, пухлые губы накрашены алой помадой, брови и ресницы начернены. «На такую старуху мог бы польститься только бедолага-матрос, пробывший в море целый год», – думал Эрл.
Этой сильно потасканной, не раз болевшей заразными болезнями женщине было уже за сорок. Она хорошо знала, чего хотят мужчины, и ничему не удивлялась. Ничему, кроме своей любви к Эрлу.
Сам того не желая, он открыл шлюз, который удерживал ее чувства. Шлюз, заколоченный тридцатью годами издевательств. Сутенеры били ее, клиенты издевались, требуя исполнения самых странных причуд, mamasitas относились словно к куску мяса, платя за все мучения несколько жалких песо, а иногда доллар-другой. Утром она возвращалась в свою маленькую квартирку напротив «Шанхая» и оставалась наедине со своими страхами и сомнениями.
Теперь она поклонялась только святому Эрлу. Иисус перестал для нее существовать, хотя в каждой комнате крошечной квартирки висели два-три изображения его крестных мук.
«Милая, – думал Эрл, – ты могла бы найти кого-нибудь получше меня, старика».
Но Эсмеральда так не считала. Она не сводила с него обожающих глаз. В первую ночь она кокетливо прикасалась к нему, словно хотела сказать: «Делай со мной все, что пожелаешь».
Он качал головой, но это только подливало масла в огонь. Он вынул бумажник и показал ей фотографию Джун, сделанную в январе 1945 года, во время выпускного вечера педагогического колледжа юго-восточной части штата Миссури, на котором он присутствовал по обязанности. Эрл, находившийся в краткосрочном отпуске, влюбился в Джун с первого взгляда. На следующий день они поженились, а через неделю после свадьбы он вернулся в свой батальон, готовившийся к высадке на Иводзиме.
– Моя жена, – громко сказал он по-английски, не зная нужного испанского слова, но надеясь, что при виде ее хрупкой красоты, вздернутого носика, пушистых волос, точеных губ и теплых серых глаз Эсмеральда поймет, за что он так любит свою жену, хотя Джун наверняка устала от него и по горло сыта его приключениями.
Но Эсмеральда не поняла. Нет, она поняла, что Эрл женат, но до нее не дошло, почему это предполагает целомудрие. Да, она верила, что Эрл любит свою жену, это прекрасно, а теперь давай ляжем и трахнемся.
– Нет, – сказал Суэггер, понимая, что причиняет ей боль, и жалея об этом. – Нет.
Как ей объяснить, что он хочет остаться верным своей Джун? Это единственное, что у него осталось.
Эсмеральда игриво прикоснулась к его ляжке.
– Нет, – сказал он, – я женат. У меня есть жена.
* * *
Это было три дня назад. Теперь оставалось только ждать. Эсмеральда не исчезала на ночь. Она была его часовым. Днем она выходила и возвращалась с едой, купленной на деньги Эрла: рисом, бобами, пинтой молока, сэндвичами с яичницей, банановыми чипсами, зажаренными наподобие картофельных, – и этим он и питался.
Он боялся.
Эрл боялся.
Нет, не то слово. Просто чувствовал себя беззащитным. Он искал какое-нибудь оружие, но лишить человека жизни можно было только фруктовым ножом или старым стулом, если его сломать и сделать из ножки дубинку. Нет, ему был нужен пистолет. Эрл знал, что без пистолета против хорошо вооруженного врага ему не выстоять.
Он подумывал выйти ночью, пристукнуть какого-нибудь копа и забрать состоявший на вооружении здешней полиции девятимиллиметровый «стар», очень похожий на привычные ему пушки сорок пятого калибра. А если повезет, он столкнется с одним из трех своих врагов, вооруженных автоматом «томми».