Эрл наклоняется, прижимает дуло кольта к левому глазу Латавистады, чувствует, как тот слегка прогибается, и сквозь глазницу стреляет в мозг.
Потом Эрл встает. Где-то начинают выть сирены. Кто-то молит его позвать врача. Кто-то зовет Марию, кто-то Розелиту, а один – Мейбл-Луизу. Наверняка этот малый из Канзас-Сити.
Но Эрл отворачивается и уходит. У него нет времени на умирающих. Нет ни минуты. Он должен успеть на судно.
60
На рассвете опустился туман. «Дэйс Энд» курсировал вдоль Малекона. Где бы ни находился Эрл, он поработал на славу. Это было заметно.
Сирены выли уже час. В оба конца Малекона мчались машины «скорой помощи», пронзая фарами туман, окутавший сушу и море.
– Судя по их количеству, – по-русски сказал Орлов, – свалка была изрядная. У вашего американца просто дар по этой части.
– Дар, который может стоить ему жизни. Думаю, он будет сражаться до последней капли крови, но перед смертью успеет выстрелить и убить своего последнего врага.
– Вы его явно романтизируете. У вас выходит, что он не то благородный ковбой, не то сказочный лихой казак. Он убийца, только и всего.
– Орлов, вы еще очень молоды. Я позволяю себе одну иллюзию в десять лет. Для собственного удовольствия. Настоящий враг – это не западный капитализм, а скука... Ладно. Послушайте радио и расскажите, что там происходит.
Молодой офицер на несколько минут исчез, оставив Спешнева витать между небом и землей. Все вокруг затянул густой и липкий туман. Спешнев чувствовал себя персонажем картины авангардиста, символизирующей никчемность существования, вселенскую скуку, тоску одиночества и все это западное дерьмо.
Затем Орлов вернулся.
– Настоящая бойня. Много выстрелов. Убит офицер полиции высокого ранга. Здешние копы выпрыгивают из штанов. Забавно.
– Об американце ни слова?
– Передают, что кое-кто из американцев убит, кое-кто ранен. Трудно сказать. Едва ли он сумел уцелеть.
– Возможно.
– Спешнев, нам пора уходить. В любой момент из тумана могут выскочить катера береговой охраны и остановить нас. Делать нам здесь нечего. Я не хочу быть задержанным в территориальных водах Кубы с секретным оборудованием на борту. Удрать нам не удастся – тут слишком мелко. Парни из американской разведки тут же встанут на уши. Конечно, моя карьера не чета вашей, но не хотелось бы ставить на ней крест.
– Подождем еще пару минут.
– Спешнев, вы сами знаете, что он мертв. Он побывал во множестве переделок, ухлопал кучу людей. Но его больше нет, он...
И тут они его увидели.
Эрл вышел из тумана в туго подпоясанном пальто. Его небритое лицо было хмурым и угрюмым, глаза мрачными и темными, походка тяжелой.
– Ну, он действительно ковбой, – сказал Орлов. – Вы были правы.
Спешнев ждал, что сейчас он оступится, упадет и пальто распахнется, как в кино, явив миру смертельную рану в живот или что-то в этом роде.
Но ничего подобного не случилось. Орлов застопорил двигатель. Швартоваться не пришлось; Суэггер шел по мелководью, пока не добрался до планшира. Два негра помогли ему подняться на борт. Орлов отдал команду, и судно двинулось в туман.
* * *
Прошел час, за ним второй. Спешнев велел негру отнести кофе американцу, одиноко сидевшему на корме. Эрл пил и курил. Наконец туман рассеялся, и они оказались одни в пустом синем море под ярким солнцем, сиявшим в пустом синем небе.
Казалось, американец слегка расслабился. Он скинул мокрое пальто, закатал рукава и снял портупею со старым кольтом. Немного подумал, грустно вздохнул и швырнул оружие за борт. Потом вынул из карманов две пригоршни оставшихся патронов и поступил с ними так же.
Спешнев подошел к нему.
Американец поднял глаза.
– Жалко. К оружию, которое побывало с тобой в бою, привыкаешь. Глупо, правда? Всего-навсего кусок железа. Даже не собака.
– Думаю, оно отправилось в Валгаллу для пистолетов и теперь пьет грог в большом зале, битком набитом шлюхами.
– Симпатичная картинка.
– Мы слышали переговоры. Полиция считает это атакой партизан. El Presidente воспользуется этим как предлогом для репрессий против левых радикалов. Одиннадцать убитых, двадцать два тяжелораненых. Офицер полиции погиб как герой.
– Я вышиб его говенные мозги. И при этом чертовски хорошо себя чувствовал. Вы меня понимаете?
– Да, понимаю. Так бывает всегда. Выходит, вы добились успеха?
– Я прикончил обоих. Превратил в две кучи дерьма. Молодец хоть куда. Но других людей мне жаль.
– Не горюйте, мой друг. Движущие силы прогресса – это хаос и трагедия, а не политическая болтовня. Нынешней ночью на Кубу пришла справедливость. Жаль, ненадолго. Будем надеяться, что она придет снова.
– Может быть. А теперь я хотел бы поспать. Скоро эта лоханка доберется до Флориды?
– Суэггер, не возвращайтесь. Они внесли вас в черный список.
– Похоже, выбирать не приходится. У меня есть работа. Я представитель закона на участке номер семьдесят один между Блу-Ай и Форт-Смитом в Западном Арканзасе.
– Вы знаете, чем это кончится. Не в этом году, так в следующем. Они придут за вами.
– Ничего я не знаю. Знаю только свою работу, черт бы ее побрал.
Оба обернулись. Небо было чистым, ветер сильным, море пустым. Через несколько часов на горизонте покажется Америка.
61
Старики радовались. В самом деле, новости были хорошие. Конечно, если не считать смерти Фрэнки Карабина, но этот парень всегда был сорвиголовой. Рано или поздно кто-то должен был оторвать ему голову. Против судьбы не попрешь.
– Он жил, как солдат, и умер, как солдат, – сказал один из стариков в гостиной клуба, расположенного на ничем не примечательной бруклинской улице, потом пригубил сладкого красного вина, сделал глоток сладкого кофе и задымил длинной коричневой сигарой.
– Он старался, – сказал второй. – Надо отдать ему должное. Сделал дело, получил свое и может упокоиться с миром.
Но никто особенно не переживал из-за Фрэнки. В самом деле, какие у него были перспективы? Кто-то должен делать черную работу и умирать, чтобы другие жили и процветали. Так было, так будет. Все собравшиеся в этом зале когда-то тоже делали черную работу и выбились наверх благодаря обману, жестокости, смелости и бесконечному честолюбию. Так какой смысл оплакивать парня, который не сумел подняться наверх? Лучше порадоваться за того, кто преуспел.
– Гляньте-ка на нашего еврея. Умен, собака. Как ни обидно, но приходится признать, что еврей стоит десятка солдат. Даже сотни. Этот умник на всем делает деньги. И всегда побеждает. Наживает сто на сто. И себя не обижает. Впрочем, знает меру.
Хорошие новости пришли именно от Мейера. Весть о кровавой битве в театре «Шанхай» между партизанами и полицией (хотя, конечно, все знали, что на самом деле это была битва между Фрэнки и его дружками с одной стороны и главарями других шаек – с другой, боровшимися за контроль над дотоле независимыми борделями старой Гаваны; битва, в которой Фрэнки погиб, но тем не менее победил) напугала El Presidente, решившего, что его будущее зависит от еще более тесного сотрудничества со стариками.
Поэтому после тайных переговоров El Presidente решил пойти на уступки, которые упрочили бы его связи с американскими покровителями. Вместо двадцати процентов отчислений от прибыли он согласился на восемнадцать. Вместо десяти процентов прибыли от торговли наркотиками – на восемь. И согласился смотреть сквозь пальцы на переход очень выгодных независимых борделей старого города (которыми когда-то железной рукой правил этот разбойник Эль-Колорадо, встретивший безвременный конец) под контроль нескольких опытных в таких делах американцев. Полиция знала об этом и обещала содействовать; эту весть теми или иными способами довели до сведения всех мужчин и женщин, работавших в данном районе. Скоро у них появятся новые хозяева, которые поведут дело на научной основе, как теперь модно у norteamericanos.
Но лучше всего было то, что в разведке появился новый, очень способный молодой человек, усиливший борьбу с радикалами, студентами, коммунистами и прочими подрывными элементами. Возвращались добрые старые времена. Это означало, что волнений и переворотов будет меньше, намного меньше, а возможностей для капиталовложений намного больше. Прошел слух, что рядом с «Насьоналем» собираются построить огромный отель «Хилтон»!
А что же он, тот малый, выходка которого так напугала их несколько месяцев назад? Малый сидит в тюрьме. Осенью его будут судить и приговорят как минимум к пожизненному заключению. Об этом позаботились агенты ЦРУ. Прекрасно, когда каждый делает свое дело. Честное слово, так намного лучше. Если бы только не эти задницы из ФБР... Но не все сразу.
Старик поднял бокал с «самбуко».
– Друзья мои, – сказал он, – я хочу предложить тост. Теперь нам ничто не грозит. Пусть чикагцы доят свой Лас-Вегас. Зато сокровища Кубы будут перетекать в наши сейфы, и так будет всегда. Лас-Вегас может переживать подъем и упадок, его покровители могут выигрывать и проигрывать – это не имеет значения. Будущее за нами.
Все подняли бокалы и выпили за светлый завтрашний день, за то, чтобы Куба вечно принадлежала им, нетронутая, неиспорченная, ручная и дрессированная. Вот что значит делать дело по-американски.
* * *
Он перенес какую-то тяжелую болезнь, но был силен как лошадь, горд, самолюбив и потому выжил. Яд? Ходили такие слухи. Отравить человека в тюрьме легче легкого – кого-то подкупить, кому-то пригрозить. В конце концов, врагов у него хватало, многие ненавидели его, а многие попросту завидовали.
И было чему. Он признавал это. На свете мало таких одаренных людей, как он. Он прозорлив, мудр, энергичен, смел, упрям, полон жизненных сил и неподдельного поэтического чувства. Женщины обожают его, матери готовы на него молиться, мужчины следуют за ним.
До суда оставалось всего несколько недель.
Но он знал, что этот суд предоставит ему новые возможности.
«История меня оправдает», – написал он и знал, что это правда. История сначала прославит его, потом подчинится и в конце концов принесет ему свои плоды.
«Я покажу тебе, папа, – думал он. – Я покажу тебе».
62
– Значит, он сбежал? – спросил Пашин.
– Да. Предварительно вызвав грандиозный скандал, – ответил Френчи Шорт. – Какое счастье, что он убрался! Иначе мне предстояло бы множество нелегких объяснений.
– Замечательно. Держу пари, что к делу приложил руку этот задница Спешнев. Его не видно уже несколько дней.
– Старики. Хитрые старые ублюдки. Я по горло сыт их фокусами.
– Их время уйдет, причем скоро. Не в этом году, так в следующем.
Они сидели в старом баре «Два брата» (или «Dos Hermanos») у пристани, напротив здания таможни. Только что причалил паром из Флориды, битком набитый автомобилями. Оба пили мохитос. Наконец-то у них выдался свободный день. Суббота близилась к вечеру, над головой парили и кричали чайки, с улицы доносился рев машин.
– Так вас переводят в Западный Берлин? – спросил Пашин.
– Да. Я думал, Плановик возьмет назад свое обещание, сославшись на то, что гангстеры не сумели убить Эрла. Но, кажется, старик понимает, что я слишком много знаю и слишком талантлив. Он уже рассказал людям, что я настоящая находка и его будущий преемник. Знаете, я бы справился.
– Знаю. Вы многообещающий молодой человек.
– Конечно, все это возможно, мой друг. В конце концов, именно ваша фотография бедняги Роджера спасла Шорту шкуру. Да, это было нечто. Настоящий удар гения.
– Еще бы. Но она не моя. Представьте себе, Спешнев использовал ее, чтобы шантажировать меня. Какова наглость! Классический интриган. Надо признаться, в таких делах он собаку съел.
– В результате я стал героем. А вы?
– Ну, старый лис пообещал похлопотать за меня. Теперь он в чести, и, если выполнит свою часть сделки, меня вскоре тоже переведут на более высокий пост. Конечно, моя московская родня также не останется в стороне. Похоже, для нас обоих все обернулось к лучшему. Может быть, вскоре и я попаду в Берлин.
– Дай-то бог. Вот будет потеха!
– Представьте себе, как далеко мы пойдем. Я буду сообщать вам об операциях своих коллег, а вы мне – об операциях своих. Мои и ваши дела будут удаваться, а чужие – нет. Да через год мы возглавим свои ведомства!
– Будущее, – сказал Френчи Шорт, – никогда не было таким лучезарным. Предлагаю тост. За наши общие успехи!
Два молодых человека чокнулись и выпили.
63
Мальчик все тщательно спланировал; он знал, что нужно делать, и все делал по порядку. Он готовился к осеннему дню, когда сможет выстрелить из винтовки и убить оленя. Нет, он хотел убить животное вовсе не из-за любви к убийству. И даже не из-за того, чтобы обеспечить семью мясом, хотя мясо действительно пригодилось бы. Скорее из-за чувства, что тогда, весной, еще при отце, он сплоховал. В тот же день отец исчез и до сих пор не вернулся. Его неудача и исчезновение отца были как-то связаны между собой. Мальчик решил эту проблему буквально: убив оленя, он вернет отца и таким образом изменит судьбу.
Он думал о своей неудаче. Ему не хватило уверенности в себе. Когда мальчик поднял винтовку, та оказалась слишком тяжелой. Он убедил себя, что к прицелу прицепилась какая-то ворсинка, что пуля непременно уйдет в молоко, и ударился в панику. Вот как все было.
А если так, то спасение заключалось в винтовке. Это был «винчестер» 0,30-30 с вороненым стволом, когда-то отливавшим синим, а теперь посеревшим и вытертым докрасна. К прикладу была прикреплена пластинка с тонким стальным полумесяцем.
Он стрелял из винтовки каждое утро и каждый день. Таким вещам мальчиков обычно учат отцы, но он взялся за это дело, чтобы вернуть отца. Читал книги о винтовках. Иногда не понимал слов, но упорно учился и постепенно набирался ума-разума. Изучал баллистические таблицы, пока мешанина цифр не превратилась в нечто ясное, понятное и истинное. Разговаривал с охотниками и просто хорошими стрелками. Посвятил себя винтовке.
– Этот мальчик только и делает, что стреляет, – говорила его мать. – Я рада, что он вообще что-то делает, потому что, бог свидетель, на первых порах после отъезда Эрла он только сидел с мрачным видом. Но потом решил стать лучшим стрелком в графстве и удивить папу, когда тот вернется домой, и сейчас это превратилось у него в настоящую манию.
Мальчик рисовал винтовки на полях школьных учебников, читал книги знатоков оружия Джека О'Брайена, Элмера Кея и даже великий труд покойного Эда Макгриффина «Быстрые ружья и удивительные выстрелы». Он читал журналы «Охота и рыболовство», «Спортивная стрельба» и «Американский стрелок»; ходил в библиотеку и читал «Стрелок идет на войну» и «Британские снайперы против Третьего рейха», биографии героев винтовки Оди Райана и Элвина Йорка. Перечитал все книги Сэмуорта об огнестрельном и охотничьем оружии и вскоре знал, чем «люгер» отличается от сорок пятого калибра, «писмейкер» от «шофилда», а «намбу» от «ортгайса». Чем больше он читал, тем больше знал. Почему-то эта информация застревала у него в голове, и он видел совпадения, противоречия и несоответствия.
Его спортивные результаты медленно, но верно улучшались; казалось, он унаследовал талант отца. Пули попадали в цель. Скоро он научился прислушиваться к собственному сердцу и стрелять в перерыве между его ударами. Палец стал гибким, послушным, нажимал на спуск без толчка и спешки, терпеливо ждал, когда крючок старого девяносто четвертого вернется на место, и ощущал сопротивление пружин перед выстрелом. Каждый вечер он делал сотню холостых выстрелов, а в конце второй недели начал класть монетку на ствольную коробку, добиваясь того, чтобы нажатие на спуск не сбивало прицел. Он испробовал все положения и развил тонкую мускулатуру, которая позволяла не терять равновесия в любой позе.