Предосторожность не лишняя: время сейчас лихое, а старая психушка, что на улице Матросская Тишина, вплотную соседствовала с не менее мрачным одноименным учреждением – известной не только всей Москве, но и всей России следственной тюрьмой.
Оба сопредельных спецобъекта с известных пор охранялись особо строго и тщательно. Психушка, как, впрочем, и все столичные больницы, – с первых дней чеченской войны и после нашумевших московских взрывов и угроз Радуева и Басаева.
А угрюмый высоченный тюремный замок СИЗО – после фантастического побега киллера Солоника.
– Та‑а‑ак, – протянул Мухин. – Без гранат не прорвемся.
– Да, брат. С наскока не возьмешь. Пойдем простым советским путем.
Переговоры беру на себя.
– С «каштанами» не договоришься, – вздохнул Олег.
Артист хмыкнул:
– Не трепыхайся, Муха! Мы при оружии куда большей убойной силы.
Он прижал к груди пышный букет роскошных роз и решительно направился к воротам больницы.
Послеполуденное солнце палило нещадно. Но разомлевшие омоновцы были начекуленивой хозяйской поступью шагнули навстречу неурочным посетителям. Широко расставив на американский манер ноги, загородили проход.
– Больница закрыта – мертвый час… – уминая жевательную резинку, процедил один из них. В то же время он оценивающе рассматривал превосходно одетых Артиста и Муху. – Вход строго по пропускам.
– "Вот братан меня встречает у ворот… – засмеялся Семен, цитируя Галича, – он меня за опоздание корит… Говорит: скорее выпьем по одной, мертвый час сейчас у психов, говорит…"
– Чего‑чего? – набычился грозный страж. – Какой я тебе братан?
– Эх, сержант! – укоризненно покачал головой Артист. – Что ж ты, блин, песен народных не знаешь?
– Чево‑о? Какие еще песни?
– А вот послушай, – подмигнул Артист и затянул вполголоса:
«Дубняка» я взял пол‑литра, косхалвы,
Пиво «Рижское» и керченскую сельдь,
И поехал я в Белые Столбы,
На братана да на психов посмотреть…
Охранники при оружии и дубинках подозрительно уставились на певца. И Злотников, поманив их поближе, допел до конца знаменитую когда‑то песенку.
Парни разулыбались, загоготали, расслабились.
– Короче, все, как в песне, – закончил Семен. – Тут у нас, парни, брат лежит.
Брат по оружию. Мы мигом. Только цветочки отдать да передачу. Пусть подкормится.
О'кей?
Омоновцы мгновенно посуровели.
– Ты нам тут петь кончай, понял? Сказано: пропуска гони!
– Есть и пропуска, – миролюбиво сказал Артист, понимающе глядя в их сытые физиономии. – Даже постоянные… Держите!
Тут произошло как бы легкое общее замешательство, в солнечном луче на миг мелькнул зеленоватый узор вокруг «двадцатки» на уголке приятно шуршащего шелковистого «пропуска» – и в ту же минуту посетители уже оказались на территории психиатрической больницы.
– Вот за что я люблю наши времена! – заметил Семен, когда они быстро зашагали по асфальтовой дорожке, держа азимут согласно маршрутной карте, начертанной Доком. – Заметь, Муха, несмотря на жуткие строгости, насколько людям стало легче понимать друг друга!
У входа в больничный корпус, означенный на плане звездочкой, тоже маялся на часах дежурный в камуфляже, но и он, в подтверждение жизненных наблюдений Артиста, оказался человеком на удивление чутким и понимающим.
Второй этаж, третий… А вот и вывеска рядом с белой дверью: «Кризисный центр.
Второй этаж, третий… А вот и вывеска рядом с белой дверью: «Кризисный центр. Отделение реабилитации».
– Ага! – сказал Артист.
Муха потянул ручку, но дверь, как и предсказывал Перегудов, оказалась запертой. Стерегли пациентов бдительно.
Артист нажал на кнопку звонка. Однако никто не появился. Что ж, мертвый час на то и мертвый час.
Они оглядели маленький холл – жалкие пальмочки, мягкие кресла, акварельные цветочки и пейзажики на стенах… Все окна, как и лестничные пролеты, были предусмотрительно забраны прочными толстыми решетками и стальной сеткой, окрашенными белой краской. Такие, значит, здесь действовали правила и порядки.
Да и понятно: ведь здесь, в этом «кризисном» пытались таблетками и уговорами спасти безутешных печальников и возможных самоубийц.
– Время – деньги, – сказал Артист. – Даже в желтом доме. Ускорим ход событий…Он снова и куда настойчивей надавил на звонок.
Наконец в дверном замке с той стороны что‑то лязгнуло и перед ними предстала важная дама в белоснежном халате.
– Вы что трезвоните, молодые люди? Как вы сюда попали? Вход в отделение строго воспрещен! Кто вы такие?
~ Это вам, доктор! Здравствуйте! – Артист одновременно смущенно и чарующе улыбнулся, шагнул навстречу и порывисто протянул ей огромный букет. – Вы столько сделали для нас! Вы спасли мою девушку… Таню Иванову, помните? Она тут лежала у вас… Прошлой весной… Мы еще о ней с вами в кабинете говорили – помните?
Взволнованная искренность его интонации обезоружила бы любого.
– Иванова? – опешила даже эта тертая‑перетертая психиатриня. – Подождите… подождите… Какая еще Иванова? У меня этих Ивановых знаете сколько перебывало?
Однако, ошеломленная благородным натиском, она уже обеими руками еле удерживала тяжелый букет благоухающих роз.
– Да вы сейчас вспомните… – взволнованно говорил Артист, – ее трудно забыть… Дела любовные, ошибки молодости… Вы не уделили бы мне буквально десять минуточек? Ну хотя бы пять. Ведь все тогда из‑за меня получилось, понимаете… – Ну… – профессионально озаботилась женщина‑психиатр и, отступив на шаг, пропустила Семена в дверь ординаторской. – Что же, коли так, зайдите, пожалуйста.
Только напомните все‑таки… Полуобернувшись, Злотников успел глазами подать товарищу едва заметный знак: действуй!
Муха обнаружил того, к кому они шли, на койке в двухместной палате. На счастье, он был один. Лежал ничком, уткнувшись в подушку, и сопел в обе ноздри.
Олег оглянулся, быстро шагнул к кровати, наклонился над спящим. В эту минуту влетел Артист и громко шепнул:
– Порядок! Побежала историю болезни искать… У нас полторы минуты! – И не переведя духа, негромко скомандовал:
– Лейтенант Ухов! Вста‑ать!
Спящего будто подбросило током. Он резко рванулся и уставился на вошедшихогромный курносый мужчина в измятом спортивном костюме, из‑за обширной лысины и растрепанной бороды казавшийся намного старше своих лет.
– Сопротивление бесполезно, – быстро выговорил Семен. – Следуйте с нами!
– Да вы что, мужики, куда? – очумело, будто еще не вырвавшись из сна, забормотал Ухов, быстро переводя взгляд с одного на другого. – Вы хоть соображаете, что будет? – приговаривал он, торопливо нашаривая ногой тапочки под кроватью. – Тут как в Бастилии.
– Без глупостей, Ухов! – оборвал Семен. – Никаких Бастилии! Да шевелитесь вы!
Ну‑у!
Муха выглянул в коридор и подал знак Артисту:
– Чисто! Выводи.