Палец достал из дряхлого холодильника банку сгущенки и, рисуясь, проткнул ее пальцем:
– Короче, я въехал, дальше давай. – Палец облизал липкий палец и совершил богатырский глоток из банки.
– Ну вот, – зачаровано уставившись на палец Пальца, продолжил Козырек, – мозговой штурм – это когда можно любую самую шизовую идею на круг высказывать. А остальные за столом должны ее не посылать в пень, а так и сяк на свет просматривать, а вдруг в ней есть зерно?
– Это, типа, базар, за который не отвечаешь, да? – въехал и Харчо.
– Скорее даже, пурга, за которую не отвечаешь! – уточнил отставной инженер Козырек.
– Ладно, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! – всосал остальную сгущенку в один глоток Палец. – Ты, Харчо, мне открылся как родной, и я тебе кое-что открою. Я ведь тоже на списочки запал и своим охранным агентствам головняки скинул. И вот нарыли мои карманные сыскари три гроба, датированных 88, 89 и 90-м годами. Три шестерки эрмитажных гикнулись нелюбезной смертью – то бешеная псина цапнула, то кирпич сверху грюкнул, то водка с метилом оказалась. Видать, за эти три крейзанутых года списки нашли нового хозяина. Так что никакой веры я не имею, будто эти козырные списки так в Эрмитаже и гниют. Слишком много любителей халявы за этот срок половицы там отрывало и стенки простукивало. Я прикидываю, Шрам в музее тусовался по какому-то совершенно параллельному делу. Но и это нехудо. Если мы его на этом деле спалим, а потом когда возьмем под мышки, то он нам по доброй воле про эрмитажные списки распахнет все, что сам знает, как разменную монету. Так что давай, электрик, учи ученых порожняки гонять с изюмом.
О радость! Идея безопасного гона отцам прикинулась.
Трое сели вокруг стола, торжественные, будто первый раз на Канарах. Стали добросовестно и неловко морщить лбы. Поначалу мысль не шла, но наконец пробило. Первым приход поймал Харчо:
– Стоп, братва. Он там два часа чалился? Значит, бабу трахал. Полтора часа на шампанское и уламывание, и полчаса на палку. Да?
Палец глянул на Харчо с завистью. Не потому, что тот первым раскумарился, а потому, что горец легко отвесил «полчаса на палку».
Козырек пожевал губу и повел себя кайфоломом:
– Сомневаюсь я. Там в музеях одни мымры мочалятся. Я за Шрамом давно по хвостам волокусь. У него такие телки! – Козырек достал из портфеля колоду фото и веером сыпанул на стол. Делал это со вторым смыслом. Доказывал командиру, что недаром хлеб жрет.
Харчо тут же придвинул ракурсы и стал захлебываться слюной:
– Ништяк. И эта – ништяк. Я б и этой впендюрил, да? Почему раньше не показывал?
Палец отобрал фотки и вернул Козырьку, дабы не контузили:
– А может, лишнее шалбаним? Он же – вор. Может, че тырил там? – Пальцу пришла вторая шизанутая идея, и теперь он маялся, какая лучше.
– Бери круче, – радуясь, что мозговой штурм помалу зацепил, поддержал Козырек. – Он хочет не одну фитюльку хапнуть, а сразу много. Вот на месте план гоп-стопа Эрмитажа и прокручивал в башке.
– Эрмитаж бомбануть? – с сомнением завернулся Харчо, и вдруг фишка ему глянулась: – Только на фига гоп-стоп? Проще наехать. Нехай бабки отслюнявливают.
– Но это же не ларек. Это целый Зимний дворец.
– И че? Максать долю не обязаны? Надо прямо спросить, есть у них крыша или нет? А то будет, как в семнадцатом.
– Подожди, мы сейчас прикидываем, не как ломануть музей. Мы сейчас решаем, на кой ляд там Шрам околачивался.
– Я понял, да?! – загорелись диким бенгальским глюкаловом желтые глаза хача. – Там напротив Генштаб!
– Ну?
– Ну?
– Папаху гну. Подкоп Шрам собрался делать.
– С какого перепою?
– Хочет адреса и планы замороженных оружейных складов выведать. Расхищенным оружием торговать хочет.
– А я вот как это вижу. В Питер часто иностранные важные шишки приезжают?
– Есть такая фигня.
– Их обязательно водят в Эрмитаж?
– И не без этого.
– Ну вот, теперь все прозрачно! В этом месяце к нам должны подвалить, дай Бог памяти, английский принц и президент Бразилии. Кого-то из них Шрам решил захватить в заложники. Спрячет в подвал и начнет цену за голову требовать. Или еще бубновей, прикажет, чтобы менты всех нас накрыли, а он один такой крутой в Питере остался.
– А сколько может потянуть английский принц? – Лимонные глазки Харчо стали маленькими и мечтательными. – Нулей восемь, да?
И тут Палец грюкнул кулаком об стол так, что снятая, чтоб не морочили голову, телефонная трубка закачалась, будто папье-маше.
– Херня весь этот штурм! Че мы паримся? Надо заслать пацанов на место, нехай срисуют обстановку и какого-нибудь экскурсовода прихватят.
– Кстати, – Харчо перестал торчать на принце, – а как так случилось, что наблюдение обломалось?
– А фиг знает, – честно развел руки Козырек. – Может, кто его толкнул в плечо на выходе из Эрмитажа, вот маячок и выпал под чей-то каблук.
Козырек ошибся. А дело было так. Довольный находкой и даже весьма гордый собой Шрам двигал по залам с греческими истуканами на выход. Вопрос, как НА САМОМ ДЕЛЕ Шрам поступит, если и в самом деле отыщет мифические списки, приблизился, будто пассажирский самолет к американскому небоскребу. По понятиям – в списках шпилились отвязанные козлы. Мало того, что реально сидели на шее у русского народа, так еще на последние радости народ разводили. Шрам бы их простил и понял, если б эти барыги хоть чем-нибудь рисковали, когда обтяпывали свои компостные делишки. Так ведь нет, пухли на телефонах и команды раздавали. И кроме того – да, Шрам – вор, но никогда бы Шрам не стал на чужую сторону распродавать Россию.
И так круто задумался, что зарулил не на выход, а на вход в «Золотой фонд». А может, это воровской инстинкт, как на магнит, поволок Серегу на рыжевье. А там дремлющего за столом мента начальству показалось мало, и была установлена рамка на предмет: вооруженных грабителей выявлять и террористам давать отпор.
И вдруг Шрам, еще в идеологическом кумаре, минуя рамку, как зазвенит! Он не въехал в прикол, вернулся назад и стал двигать сквозь рамку уже медленно. А мент проснулся и давай оторопело пучить на Серегу гляделки. Шрам в подтверждение самых ужасных ментовских подозрений снова зазвенел. Тогда Сергей сквозь рамку стал протягивать по очереди правую и левую руки. Мента совсем переклинило, полез за штатным оружием, тем более что тревожную кнопку, которой ни разу не пользовались, заело. Тем временем правая Сережина мацалка сыграла по нулям, зато левая вызвала полный аншлаг. Тут уж мент допер, что зря собрался стрелять в невинного человека, нервы надо лечить, но документики проверить следует. А Шрам, будто блоху кусучую, выцелил воткнутую булавочку и обо всем догадался.
Это был облом, но не кранты. Если эта фиговина являлась маячком, то хвост мог только просечь, что Шрам за каким-то интересом тусовался по Эрмитажу. (Кстати, менту пришлось не только показать ксивы, но и заслать уешек на новую фуражку. Потому что в карманах нашлись и пропуск в «Углы», и мандат кандидата в депутаты, и паспорт с лучезарной пустотой, где ставят отметки о пребывании в местах лишения свободы. Но разовая эрмитажная проходка где-то посеялась,) Если это была прослушка, то врага с той стороны эфира могли внятно услыхать только два слова: «Вот оно!».
«Вот оно!» – сказал Шрам через час сорок две минуты после того, как остался один на один с гроссбухами.
Ясен ясень, он не стал бы над гроссбухами толмачить в пустоту и вслух, чего такого откопал. А откопал он ниточку. В большинстве «Журналов учета ценностей» наблюдались там и сям нагло вырванные страницы вплоть до лета семьдесят девятого года. Зато с лета этого года кто-то шустрый прекратил портить учетную документацию.
Значит, отпала надобность. Оказалось, что утечка эрмитажных цацок за бугор прекратилась шибко близко к весьма важной исторической дате. Через неделю после знаменитой свадьбы дочери бывшего смольного командира Петербурга Григория Романова.
Сейчас некогда, но Шрам решил обязательно отрядить в подвал своих пацанов, чтоб испепелили пару-тройку гроссбухов. Чтоб топающий по следам хвост попал пальцем в зад.
Есть что-то гнилое в городе Петрограде. Может, оттого, что построен на болоте. Плохой город, никто честно, по понятиям жить не хочет. Все ловчат, друг дружку пасут и подставы мастерят.
* * *
Было бы нелепо думать, что главный охотник за эрмитажными списками оставил Шрама в покое.
Немощное тело Вензеля нежилось в ванне этаким полудохлым, лишенным панциря, моллюском. Горячая вода плескалась и булькала, баюкая это дряблое тело, холя и лелея это чахлое тело, окучивая это сморщенное тело шапками жемчужной пены. Юная красавица сидела, будто русалка, на краешке ванны-джакузи, условный купальник ниткой перечеркивал попу. Но не расчесывала эротическая принцесса черепаховым гребнем русы косы, а плескала пригоршни винопенной воды на немощное тело и нежно обтирала это тело губкой.
Однако прижмуривший веки, нагишом погруженный в ванну и овеваемый пузырьками воздуха старец на самом деле не нежился в собственное удовольствие. Он, как ишак, вкалывал мозговыми извилинами.
Рядом с ванной топтался Волчок в полной парадной форме – костюм, галстук, стрелки на брюках. Боец в бумажку поглядывал лишь изредка и для порядка, а докладывал по памяти:
– …Четырнадцать тридцать пять. Начался базар с бугром транспортного цеха. Центровые запутки повестки: зимний график гонялова цистерн по ветке Питер – Вирши и предъява Октябрьской железной дороги. Те потребовали повспомоществовать бабками ремонту подвижного состава. На это объект с бугром порешили начать терки с ОЖД, но затягивать их в сторону светлого будущего. Типа, переиначивая на перспективу сколотить Ассоциацию грузоперевозчиков…
Вензель мысленно поставил галочку, что идея с Ассоциацией очень смачная. И он будет большой дурак, если останется в стороне. Русалка Верочка грациозно сыпанула в бурлящую воду пригоршню ароматической, изумрудной на цвет, соли. Жаль, девушки волновали Вензеля уже чисто визуально.
Волчка девушки волновали конкретно. Волчок пыхтел, пырхал и пускал слюни на нежное девичье филе.
– Пятнадцать сорок две, – сипло продолжал Волчок. – Принял рядового пахаря комбината по личному делу. Наш ноль-ноль-четвертый пообещал замолвить декану слово за поступающую на геофак дочку.
– Фамилия рядового пахаря? – вякнул из ванны Вензель. – Вдруг из старых приятелей по профсоюзу?
– Не зарисовали, – повинно склонил голову Волчок. – Прокол.
Ростом и мордой Волчок не вышел. В ментовском досье на него значилась лишь одна особая примета: редкие зубы. Зато была эта примета, так уж примета. Типа, Волчок без помощи пальцев свистел громче Кремлевских курантов.
– Дальше, – блаженно прикрыл веки Вензель. Тело, погруженное в воду, не маяло старческими ревматическими болями. Не мешало вязать в уме морские узлы из фактов.
А Верунчик стала выделывать такие пассы бархатными ручками и так извилисто двигать всем остальным, что язык на полметра свешивался, и сушняк во рту, будто с атомного бодуна. Однако Волчок не лыком шит:
– Шестнадцать ноль пять. Вызвал служебную лайбу. Объявил, что прет разводить экологов, но сам скипнул в магазин «Охота», где в подсобке имел продолжительную тусню с товароведом магазина Грищуком Александром Васильевичем. Рассуждали о достоинствах и недостатках тульских карабинов последних марок. Под треп было вылакано шесть бутылок пива «Туборг».
– Светлого или темного?
– Не зарисовали. Не успели, – опять повинился Волчок, налитыми как у борова кровью, зенками щупая Верочку за выпуклости.
– Уточнить, – ерзнул и слегка расплескал изумрудную воду Вензель. – Дальше?
– В восемнадцать сорок девять на мобилу ноль-ноль-четвертый принял послание всего в одну фразу: «Прогноз погоды на завтра удовлетворительный». Звонили из уличного стакана в Питере. В восемнадцать пятьдесят две Андрей Юрьевич уже сам по мобильнику позвонил в секретариат, справился, не маячило ли неотложных вопросов, и объявил, что на комбинат сегодня больше не вернется.
Вензель, услыхав конкретное имя, недовольно раскрыл глаза, покосился на гоняющую ладошками по ванне пенные волны равнодушную русалку Веронику, зло покосился на Волчка, но промолчал.
– В девятнадцать двадцать, забашляв в универсаме за фуфырь винища «Поль Массон», объект свернул по адресу: Вирши, улица Ленина, дом семь, квартира сорок шесть, где прописана Надежда Ивановна Копылова шестьдесят восьмого года рождения. Разведенка, потомством не обзавелась. Объект там плющится до настоящего времени. Входящих, исходящих телефонных звонков не зафиксировано,
– Выводы? – подстегнул Вензель и, кряхтя, встал из ванны. Увы, не как Венера из пены морской.
– Подтвердились слабины: западает на стволы будто малый пацан, умеренно посасывает алкоголь и незарегистрированно живет с бабой. Новых слабин за сутки не обнаружено.
– Твои мальчики прохерили товароведа. Здесь приятельство по интересам, – жестко сказал Вензель, маяча в стойке «любопытный суслик», пока Верочка промокала ему под мышками и промежность махровым полотенцем. – Переройте землю вокруг товароведа. Это самая близкая тропинка к сердцу… объекта. Только нежно! – Это тоже относилось не к Верочке, а к Волчку. – Нежно работайте, чтоб никто хвосты не прочухал. Мир у меня сейчас со Шрамом. И никто не должен думать иначе!
Оставляя мокрые следы, важный и надутый, как первый гусь на птицеферме, Вензель перешел в соседнюю светелку и лег брюхом вниз на приземистый топчан. За наглухо зашторенным окном в соснах подвывал северный ветер, заметая пушистым снегом следы машин к пансионату.
– Следующий! – буркнул босс. – И давай без фени, пожалуйста. Серьезных людей пасем, а не крестьян лохотроним.
Русалка Верочка протопала след в след, с полки прибрала флакон детского гигиенического масла «Джонсон бэби», оросила ладошки и принялась втирать масло в дряблую кожу. От лопаток к ягодицам. Волчок проявился рядом с топчаном, руки его заняла новая бумажка:
– Объект ноль-ноль-три. Подъем в семь тридцать. Зарядка, яичница. Здесь все, как обычно. – Теперь Волчок пялился в бумажку изо всех сил. Иначе пришлось бы сопеть ноздрями на изгибы девичьих форм, от которых не спрятаться, не скрыться.
И так ширинка чуть не лопнула, когда к Верочке присоединилась выскользнувшая из-за шторки вторая наяда в не менее откровенном купальнике. Этой вообще было не больше пятнадцати. И Волчок поневоле сглотнул очередной литр слюны.
– Служебная «волжана», пардон, «Волга», прибыла ровно в восемь ноль-ноль. Объект спустился через две минуты. Меры безопасности обычные. Маршрут движения стандартный. В восемь тридцать две объект пересек КПП.
Верочка и Машенька так вкусно разминали некрасивое тело Вензеля, что рдеющий кирпичом Волчок вообще стал смотреть в размалеванный крылатыми амурами потолок.
– До девяти ноль-ноль объект принимал доклады различных служб. С девяти до девяти двадцати пяти присутствовал на утреннем построении и разводе караула. С девяти двадцати пяти до десяти тридцать одной находился в своем кабинете. Чем занимался, не установлено. – На пухлых амурчиках глаза долго не удержались. Теперь взгляд Волчка мылился по серебряным подносам на столе! На одном охотился на Микки Маусов (правда, во сне) здоровенный ангорский котяра, на другом янтарно отражала свет лампы бутылка виски.
Вензель только сопел.
– В десять тридцать четыре с опозданием на четыре минуты началось совещание по вопросу новогодних мероприятий. Присутствовали зам по режиму и зам по воспитательной работе. – Зенки Волчка нечаянно спрыгнули с подноса на распираемый бюстгальтер Машеньки и в панике снова прилипли к потолку. – Постановили предложить выступить перед контингентом на безвозмездной основе Михаилу Боярскому, Юрию Шевчуку и Анне Самохиной. В порядке шефской помощи. Копия решения направлена в налоговую полицию. Праздничные мероприятия назначены на двадцать шестое. План прилагается.