Эти шпионы всегда были костью в горле или занозой в заду, если угодно, для любого дипломата. Если только дипломат сам не шпионил потихоньку. Шпионы не признавали внутренних негласных правил, считая, что они писаны не для них. Резидент мог ворваться в кабинет посла в любой момент и основательно испортить настроение. И ничего с этим поделать было нельзя. Никогда не знаешь, что именно пишет этот чекист в своем очередном донесении. Испортишь с ним отношения, а он наваляет такое, что в двадцать четыре часа на родину. Этот страх перед возвращением домой прочно сидел в душе каждого загранработника.
И вот вроде бы настали иные времена. Чекисты попритихли, растеряв свое былое негласное могущество. Но вновь и вновь Иван Сергеевич ловил себя на боязни конфликта с этими товарищами и ругал себя за этот въевшийся страх, но ничего поделать с собой не мог… Когда посол вышел в кабинет, Коперник уже сидел в кресле и курил свою очередную сигарету.
– Леонид Викторович, – начал посол, усаживаясь за стол, – вам не кажется, что есть какие‑то границы? Я уже не говорю про то, что мне так и не известен до конца ваш статус здесь, в Ираке. Ну да ладно. Шпионите – и на здоровье. Но есть резидент. Решайте все вопросы через него. Он за это валюту получает. – Посол произнес слово «валюта» с прежним, советским уважением, чем вызвал секундную улыбку у своего собеседника.
– Ах, оставьте, Иван Сергеевич, – дав послу высказаться, заявил Коперник. – Если бы не обстоятельства, то я, наверное, и пошел бы к резиденту. Но дело срочное и находится в вашей компетенции.
– Что еще за дело? – насторожился Иван Сергеевич, услышав про компетенцию.
– Вы уже, видимо, в курсе сегодняшнего инцидента по дороге делегации во Дворец?
– Вы про внезапное недомогание этого помощника? – удивился посол. – Ну… с кем не бывает. Местная пища требует осторожности. И потом, арабы сразу заверили меня, что пострадавшему будет оказана квалифицированная помощь.
– Пища тут ни при чем, Иван Сергеевич, – торжественно произнес Коперник. – Дело куда серьезнее тривиального пищевого отравления.
– Ну я так сразу и подумал! – всплеснул руками посол. – Сразу, как узнал, понял, что здесь не обошлось без ваших шпионских штучек. Вы не находите странным, уважаемый Леонид Викторович, или как вас там, что ваша контора проводит в Ираке какую‑то операцию, а я, посол, об этом узнаю в последнюю очередь? Лишь тогда, когда она, если я вас правильно понял, уже сорвалась.
– Правильно, правильно, – устало подтвердил Коперник. – Вы простите меня, Иван Сергеевич, за прямоту, но я выполняю директивы своего начальства, а среди них не было указаний информировать посольство. Но сейчас не об этом. Необходимо найти этого Пастухова. Потеребите арабов. Потребуйте встречи с ним.
– Ну, знаете ли! – задохнулся посол. – Вот сейчас все брошу и побегу лично… – Ну зачем же лично, – улыбнулся Коперник. – Пошлите кого‑нибудь.
Ивану Сергеевичу вдруг захотелось послать этого наглеца не к больному Пастухову, а гораздо дальше. Но он сдержался.
– Это все? – сухо спросил он.
– Все. И это очень важно. Не откладывайте. Если не хотите потом отправлять в Россию цинковый ящик… На этой зловещей ноте Коперник встал и поспешил откланяться, оставляя посла в полнейшей растерянности. Перспектива получить труп шпиона совсем не радовала Ивана Сергеевича. Хватит с него и ожидаемой с минуты на минуту бомбардировки.
3
Что было с ним после того, как он на носилках оказался в машине «скорой помощи», Пастух не помнил. К этому моменту дикая боль буквально раздирала его живот, как будто там разорвалась граната с перцем.
К этому моменту дикая боль буквально раздирала его живот, как будто там разорвалась граната с перцем. Все плыло перед глазами, и уже на грани сознания Сергей подумал, что это конец. Страха не было. Почему‑то вспомнился священник из кафедрального собора в Эчмиадзине и погибший Трубач. А потом его накрыла мягкая обволакивающая мгла… В себя он пришел уже лежа в койке, раздетым. Белоснежная больничная палата.
За окном верхушки деревьев. Немного кружилась голова. Слабость разливалась по всему телу – и все. Боли как не бывало. Чтобы убедиться в том, что он цел и невредим, Пастух сел в кровати. Никаких следов недавнего приступа. Он спустил ноги на пол, намереваясь встать.
Тотчас дверь открылась и в палату вошел араб средних лет в офицерской форме. Пастух плохо разбирался в местных званиях, но почему‑то сразу решил, что этот человек был майором. Майор внимательно осмотрел пациента, и его тоненькие черные усики растянулись вместе со ртом в приторной улыбке.
– Вам рано еще вставать, – произнес араб на довольно сносном русском. – Вам следует отдыхать.
Спокойствие и радость избавления от боли мигом покинули Пастуха. Он тут же вспомнил, какую миссию он должен был выполнить здесь, в Багдаде, и понял, что миссия эта сорвана. Вид офицера никак не содействовал успокоению.
– Вы не врач, – скорее констатировал, чем спросил, Сергей.
– Нет, – не стал спорить майор.
– Тогда кто вы?
– Я офицер армии Ирака. Вы находитесь в центральном армейском госпитале и являетесь нашим гостем, – радостно сообщил майор. – Вам необходим покой.
– Что со мной произошло? – не унимался Пастух.
– Вам стало плохо. Жара, смена климата, острая пища… – участливо, как ребенку, ответил майор. – Сейчас все позади.
– Я не ел острой пищи, – уверенно ответил Пастух.
– Ну, значит, вода, – пожал плечами араб. – Это просто какой‑то бич! У нас в Багдаде нужно, как это говорится у вас, держать уши востро… – А может, меня просто отравили? – Пастух внимательно посмотрел на араба.
– Кто? – изумился тот с таким выражением лица, как будто хотел сказать: «Да кому ты, блин, нужен!..»
– Ладно, оставим, – буркнул Пастух. – Я чувствую себя хорошо. Когда меня выпишут?
– Это вопрос не ко мне. Вот придет доктор, он и решит. А пока вам нужно лежать.
– Я хочу видеть представителя посольства, – твердо произнес Пастух. Он точно знал, что если ему в этом будет отказано, то, значит, крышка.
Но майор в знак согласия даже закивал:
– Понимаю. Наверняка представитель посольства посетит вас.
– Что значит «наверняка»? – насторожился Пастух.
– Это значит, что мы безусловно уже оповестили ваше посольство о вашем состоянии. Но сочтут ли они необходимым навестить вас, я не знаю, – разъяснил майор.
Пастух так и не понял, чего ему теперь ждать – опасности или дружеского расположения.
«Успокоив» пациента, майор поспешил откланяться, не забыв пожелать скорейшего выздоровления. Насчет последнего у Пастуха были большие сомнения. Он, конечно, не доктор, но прекрасно понимает, что как‑то уж слишком быстро «заболел» и не менее подозрительно быстро выздоровел. Вероятно, ему здесь, в госпитале, просто ввели противоядие.
В любом случае операция была сорвана, и это обстоятельство просто выводило Пастуха из себя. Проигрыши были не в его характере. Он всегда старался оставлять последнее слово за собой. И опыт подсказывал ему, что за этим стояло не просто упрямство самолюбивого человека.
Когда‑то во Флоренции он уже оказывался в ситуации, когда все словно кричало, что задание провалено и нужно думать о том, как спасти собственную шкуру.