Они же должны будут обратиться к нашим местам общего пользования, а эти места могут быть заняты: то жена стирает, то я бреюсь. Дети же народ нетерпеливый… Вы это знаете лучше меня: вы ведь сами еще дети!
— Да-а… — согласился я. — Трудности будут. Но другого выхода, к сожалению, нет.
— К тому же детям в этих комнатах будет очень тесно, — сказал Еремкин.
— Ну, когда детей соберется много, я думаю, вы разрешите ненадолго выпустить их в коридор… Не всех сразу, конечно, а так, по пять-шесть человек.
— По скольку?
— Ну, так… человека по три-четыре, — сбавил я на ходу. — Вы же не будете возражать, чтобы дети немного побегали? Или покатались на велосипеде?
— Я, конечно, не буду…
— А я буду! — сорвалась вдруг Еремкина. Она уже больше не хотела поддакивать своему мужу. — Где это видано, чтобы в коммунальной квартире…
— Нигде не видано, — перебил я ее. — Но у нас новый город — и пока не построят специальных помещений…
Еремкин усадил свою жену обратно на табурет и спокойно произнес:
— Мы все должны считаться с юношеским, я бы даже сказал — с детским возрастом нашего города. Но именно заботясь о детях, этих ровесниках нашего города, я не смогу допустить… Впрочем, ведь не вы же решаете все это окончательно? Есть, должно быть, и взрослые люди?
— Есть, — ответил я. — Есть взрослые люди. Мы можем проводить вас к начальнику штаба дружины.
— Идемте! — решительно сказал Еремкин. И прямо в пижаме шагнул к двери.
Но я остановил его, потому что еще не успел предупредить обо всем нашего Феликса.
— Нет, лучше пойдем с вами в другой раз. А сейчас мы осмотрим освобождающуюся жилплощадь…
— Пожалуйста, товарищи! — гостеприимно воскликнула твоя мама так, будто видела нас с Белкой впервые в жизни. И распахнула перед нами дверь…
Когда мы вышли на улицу, я снял с рукава твою красную повязку и сказал Белке:
— Возьми. Больше она не пригодится.
— Нет, Коля, ты можешь ее пока оставить у себя, — тихим, словно бы не своим голосом ответила Белка. — Пожалуйста… Оставь ее.
Но я отдал ей повязку: ведь я же не состою в вашем «Отряде Справедливых»!
И о том, что будет дальше, я тебе тоже подробно напишу.
Сейчас очень поздно. Ты сочиняла мне письмо три дня подряд. А я решил написать тебе обо всем сразу, за один сегодняшний вечер, потому что сегодня произошло очень много важного. Целый вечер сижу за столом и пишу.
И никаких уроков назавтра не приготовил. Но это ничего: уроки задают каждый день, а такое важное задание я выполняю первый и, может быть, последний раз в жизни.
Елена Станиславовна два раза уже повторяла, что в коллективе каждый должен считаться с другими, а я не гашу свет и, стало быть, не считаюсь с Нелькой, которой давно уже пора спать.
Кончаю писать.
Коля
Коля пишет Оле
Здравствуй, Оля!
Ты что-то перепутала: написала мой адрес, а в конверт вложила чужое письмо. Но я это не сразу заметил: сперва прочитал, а потом уж понял, что оно не мне. Я бы не стал читать чужое письмо, но так уж получилось.
В нем ты пишешь Феликсу, что накануне отъезда вы о чем-то поспорили. И что я должен помочь тебе выиграть этот спор. Но как же я могу помочь, если не знаю, о чем вы там поспорили.,
А в конце ты упоминаешь о каком-то Тимофее, с которым «все сложно». Ты пишешь, что очень любишь его… Я долго думал, кто такой Тимофей. У нас в школе я не знаю ни одного мальчишки с таким именем. Оно очень простое, но почему-то редко встречается.
Я в чужие секреты лезть не хочу. Но просто интересно: о чем вы поспорили? И кто такой Тимофей, с которым «все сложно»; и которого ты очень любишь?
Письмо я отдал Феликсу.
Он сказал, чтобы мы с Еремкиными завтра пришли к нему в штаб дружинников. Вот будет история!
А кто такой Тимофей?..
Коля
Оля пишет Коле
С нетерпением жду, Коля, твоего следующего письма,; Все время мне кажется, что в почтовый ящик что-то опускают, и я выскакиваю на лестницу. Как дальше с Еремкиными? Вернее сказать, с Анной Ильиничной? Это ведь самое важное.
Прости, что послала тебе чужое письмо. К твоему адресу я уже привыкла, а Феликсу пишу первый раз.
О чем мы поспорили с Феликсом, пока рассказать не могу. И о Тимофее тоже.:
Не обижайся, Коля. Со временем, может быть, все узнаешь.
Оля
Коля пишет Оле
Здравствуй, Оля!
Сегодня, когда мы четверо — Еремкины и я с Белкой — пришли в городской штаб дружинников, наш Феликс был уже там. Мы вошли, а он с очень важным и деловым видом продолжал писать. Только мельком взглянул на нас и сказал: «Подождите минутку, я очень занят…» Я прекрасно понимал, что Феликс мог бы и сразу начать разговор, но нужно было, как он сказал мне потом в школе, произвести на Еремкиных психическую атаку.
На стенах висели плакаты: «Хулиган — наш общий враг. Борись с ним!» и «Не пустим в наш новый город старые пережитки!» Эти призывы тоже произвели на Еремкиных очень большое впечатление. И когда Феликс коротко, не отрываясь от бумаги, предложил им: «Садитесь, пожалуйста!», они еле слышно ответили: «Нет, ничего… Мы постоим!»
А потом еще зазвонил телефон, и Феликс стал говорить в трубку: «Задержанных доставляйте прямо в штаб! Пора навести там порядок!» И хоть Еремкиных никто в штаб не доставлял, но им, наверно, стало казаться, что и они тоже не сами пришли к Феликсу, а что их к нему «доставили».
Еремкины раньше никогда не видели нашего Феликса и поэтому все время разглядывали его пустой рукав и молча удивлялись, как он быстро пишет левой рукой.
— В борьбе с хулиганами пострадал? — тихо спросил меня Еремкин.
— Миной оторвало! — ответил я. Еремкин вздрогнул и передал это на ухо своей жене. И хоть беседа еще даже не началась, они оба, как мне показалось, под напором нашей психической атаки начали уже полегоньку отступать. Лица у них были покорные, робкие…
А ведь когда мы выходили из дома, Еремкин сказал своей жене: «Сейчас мы быстренько наведем в этом деле порядок!» Достал из кармана какой-то значок и прямо на улице прикрутил его к пиджаку. Я никак не мог разобрать, что на значке изображено и написано.
И спросил у Белки:
— Это что у него?
— Значок, — ответила она.
— Сам вижу. А за что такие выдают?
— Их не выдают, их в газетном киоске покупают. Там сколько угодно таких. Я знаю: мой братишка значки собирает…
В штабе Еремкин все время нервно теребил этот свой значок, словно хотел, чтобы Феликс обратил на него внимание. Но наш Феликс был в этот раз очень не похож на себя. Ведь всегда он бывает таким внимательным, вежливым, а тут положил трубку и, даже не глядя на Еремкиных, спросил:
— Вы по какому вопросу?
— По сугубо общественному! — ответил Еремкин.
— А точнее?
— Хотим вовремя подать вам сигнал!
— О чем?
— О том, что для детской комнаты, над которой шефствует этот самый… «Отряд Правдивых»…
— «Справедливых»! — поправил его Феликс.
— Да, да… вот именно… Мы хотели сказать, что для этой самой комнаты наша квартира никак не подойдет. Просто детей жалко! Все-таки они наше будущее…
— Почему их должно быть жалко? — удивленно спросил Феликс. — Я думаю, что «Отряд Справедливых» вносит разумное предложение. Городские организации вполне могут его поддержать!
— Видите ли, я уже объяснял… — снова начал Еремкин, теребя свой значок, купленный в газетном киоске. — Я уже объяснял, что детям там будет очень неудобно: входить прямо с улицы, через балкон…
— Ну, что вы! — успокоил его Феликс. — Дети так любят все необычное. Они так любят перелезать через заборы, через перила, через балконы… Мы, воспитатели, это прекрасно знаем.