Он предчувствовал, что это кончится плохо. Так оно и вышло. Постановили передать дело на рассмотрение комиссии.
– Я возражаю! – заявил Матиуш. – В комиссии начнется волокита. А учителя больше двух недель ждать не намерены и, если все останется по-прежнему, уйдут из школ.
Журналист подскочил к Фелеку и зашептал ему что-то на ухо. Фелек самодовольно ухмыльнулся и, когда Матиуш кончил, попросил слова.
– Господа депутаты – начал он. – Я сам ходил в школу и прекрасно знаю тамошние порядки. Только за один учебный год меня семьдесят раз незаслуженно заставляли весь урок стоять, сто пять раз незаслуженно ставили в угол, сто двадцать раз незаслуженно выгоняли из класса. Вы думаете, это только в одной школе так? Ничего подобного! Я шесть школ переменил, и всюду одно и то же. Взрослые в школу не ходят и ничего не знают. Если учителя не хотят учить детей, пусть учат взрослых. Взрослые на своей шкуре убедятся, как это сладко, и перестанут заставлять нас учиться. А учителя увидят, что над взрослыми не поизмываешься, и перестанут жаловаться на нас.
Посыпались жалобы на школу и учителей. Одного несправедливо оставили на второй год; другому за две ошибки кол влепили; третьего наказали за опоздание, хотя у него болела нога и он не мог быстро идти; четвертый не выучил стихотворение из-за того, что младший братишка вырвал из учебника страницу, а учитель сказал: это отговорка. И так далее.
Когда депутаты устали и проголодались, Фелек поставил на голосование следующий проект:
– Комиссия рассмотрит вопрос о том, как сделать, чтобы нас не обижали, и нужно ли нам, как чиновникам, платить жалованье. А пока пускай в школу ходят взрослые. Кто «за», прошу поднять руку.
Два-три человека пытались возразить, но поднялся целый лес рук, и Фелек объявил:
– Проект принят большинством голосов.
XLII
Трудно вообразить, какой поднялся переполох и возмущение, когда стало известно о решении детского парламента.
– Беззаконие! – негодовали одни. – Кто дал им право распоряжаться? У нас свой парламент есть, и мы не обязаны им подчиняться. Пусть занимаются своими детскими делами, а в наши нечего вмешиваться.
– Ну хорошо, – говорили другие. – Допустим, мы пойдем в школу. А кто будет работать?
– Ничего, пусть поработают сами. По крайней мере увидят, каково это.
– Может, оно даже к лучшему, – рассуждали оптимисты. – Дети убедятся, что без нас обойтись трудно, и будут больше уважать взрослых.
А бедняки и безработные даже рады были. Вышел новый указ: за ученье платить, как за работу, потому что ученье – тоже труд.
Итак, по новому закону, дети работают, а взрослые учатся.
Неразбериха. Кутерьма. Ералаш. Мальчишки хотят быть только пожарниками или шоферами. Девочки – продавщицами в кондитерских или в магазинах игрушек. Как всегда, не обошлось без глупостей: один мальчик изъявил желание быть палачом, другой – индейцем, третий – сумасшедшим.
– Все не могут быть пожарниками и шоферами, – объяснили им.
– А мне какое дело? Пусть другие работают дворниками!
Дома тоже было много недоразумений и ссор, особенно когда дети передавали родителям свои тетради и учебники.
– Ты испачкал книги и тетрадки, а ругать будут меня, – говорила мама.
– Ты потерял карандаш, и мне нечем рисовать, а от учителя попадет мне, – говорил папа.
– Ты не приготовила вовремя завтрак, и теперь я опоздаю в школу. Пиши мне записку, – говорила бабушка.
Учителя радовались: наконец-то они немного отдохнут. Ведь не станут же взрослые безобразничать!
– Покажите детям пример, как надо учиться, – говорили они родителям.
Многие находили это забавным. Но все сходились в одном: долго так не протянется. Странное зрелище представлял город, взрослые чинно шагают с портфелями в школу, а дети деловито спешат на работу: кто в контору, кто на фабрику, кто в магазин. У некоторых пап и мам лица расстроенные и смущенные, а у некоторых – веселые и беззаботные.
– Ну что? Разве плохо оказаться снова детьми?
Иногда встречались старые школьные товарищи, которые сидели на одной парте. Папы с удовольствием вспоминали давно минувшие времена, учителей, разные игры и проказы.
– Помнишь латиниста? – спрашивал инженер у переплетчика – своего бывшего одноклассника.
– А помнишь, из-за чего мы с тобой раз подрались?
– Еще бы! Я купил перочинный нож, а ты сказал: он не стальной, а железный.
– Нас с тобой из-за этого в карцер посадили.
Два солидных господина – доктор и адвокат, увлекшись воспоминаниями, забыли, что они не маленькие, и стали толкаться и гоняться друг за другом. Учительница, проходившая мимо, сделала им замечание, что на улице надо вести себя прилично.
Но были и такие, которым это очень не нравилось. Злющая-презлющая идет с портфелем в школу толстуха, хозяйка трактира.
А встречный мастер узнал ее и говорит товарищу:
– Смотри, вон гусыня идет. Помнишь, как она в водку подливала воду, а за селедочный хвост, как за целую селедку, с нас брала? Давай ей подставим ножку, а? Мы ведь с тобой теперь сорванцы.
Так они и сделали. Она чуть не растянулась. Тетради рассыпались по мостовой.
– Хулиганы! – завопила толстуха.
– Мы нечаянно.
– Вот скажу учительнице, что не даете спокойно перейти через дорогу, она вам задаст!
Зато дети шагали по улицам спокойно и чинно, и ровно в девять все конторы и магазины были открыты.
В школе старики и старушки норовят сесть за задние парты, поближе к печке: рассчитывают подремать во время урока.
Великовозрастные ученики читают, пишут, решают задачки. Все как полагается. И все-таки учительница несколько раз рассердилась за то, что ее невнимательно слушают. Но разве можно быть внимательным, когда тебя одолевают заботы: как дома управляются дети, что слышно на фабрике, в магазине?
Девочки изо всех сил стараются, хотят доказать, что они хорошие хозяйки. Но приготовить обед не так-то просто, когда не знаешь, как это делается.
– Может, на обед вместо супа подать варенье?
И – айда в магазин.
– Ах, как дорого! В других магазинах дешевле.
Покупатели отчаянно торгуются, чтобы показать, как дешево они умеют покупать. А продавцам хочется похвастаться большой выручкой. Торговля идет бойко.
– Дайте, пожалуйста, еще десять апельсинов.
– Фунт изюма.
– Швейцарского сыра, пожалуйста. Только чтобы свежий был, а то принесу обратно.
– У меня сыр самого высшего качества и апельсины с тонкой кожицей.
– Хорошо. Сколько с меня?
Продавец пытается сосчитать, но у него ничего не выходит.
– А сколько у тебя денег?
– Сто.
– Мало. Это стоит дороже.
– Я потом принесу.
– Ладно.
– Только дай мне сдачу.
– Вот дура! Денег не хватает, а она еще сдачу просит.
Справедливости ради следует заметить, что в магазинах и учреждениях с посетителями обращались не слишком вежливо. То и дело слышалось:
«Дурак… Брешешь… Убирайся вон!.. Не хочешь – как хочешь… Не воображай… Отвяжись!..» И так далее.
Случалось услышать и такое:
– Погоди, вот мама придет из школы…
Или:
– Кончатся уроки, все папе расскажу…
От уличных мальчишек житья не стало: влетят в магазин, набьют полные карманы – и поминай как звали. Полицейские вроде бы на постах, но толку от них мало.
– Полицейский! Ты что, ослеп? Хулиганы в магазин ворвались, схватили чернослив и удрали.
– В какую сторону?
– А я почем знаю?
– Если не знаешь, я ничем не могу тебе помочь.
– На то ты и полицейский, чтобы смотреть.
– Ты за одним магазином уследить не можешь, а у меня их пятьдесят.
– Дурак!
– Сама дура! Не нравится – не зови в другой раз.
Выходит полицейский из лавки, а сабля за ним по земле волочится.
«Тоже мне… Вора ей поймай, а в какую сторону убежал, не знает. Собачья должность. Стоишь весь день и глазеешь по сторонам. А эта жадина хоть бы яблочко дала! Не буду больше полицейским, пусть делают что хотят. Лучше в школу пойду.»
– Мамочка, тебя сегодня спрашивали?
– Папа, ты контрольную решил?
– Бабушка, ты с кем сидишь? А на какой парте?
Некоторые ребята по дороге с работы заходят в школу за папой или мамой.
– Ну, что ты сегодня делал на работе? – спрашивает папа.
– Да ничего особенного. Посидел за письменным столом. Потом в окно смотрел на похоронную процессию. Хотел закурить, но папироса попалась горькая. На столе у тебя какие-то бумаги лежали, я их подписал. Пришли трое иностранцев – не то французы, не то англичане, залопотали по-своему, но я сказал, что не понимаю, и они ушли. Пора было пить чай, но чай не принесли, и я весь сахар съел. А потом звонил ребятам, но дозвонился только до одного – наверно, телефон испорчен. Он сказал, что работает на почте и там много писем с заграничными марками.
С обедом бывало по-разному: в одних домах он удавался на славу, в других пригорал, а в третьих его вовсе не было, потому что разжечь плиту не сумели. И мамам срочно приходилось готовить.
– Мне некогда, – говорила мама, – у меня много уроков. Учительница сказала: взрослым надо больше задавать. Это несправедливо. В других школах столько не задают.
– А в углу стоял кто-нибудь?
– Стоял, – призналась смущенная мама.
– За что?
– На четвертой парте сидели две дамы, – кажется, знакомые по даче – и весь урок болтали. Учительница два раза сделала им замечание, а они – никакого внимания. Тогда учительница поставила их в угол.
– Они плакали?
– Одна смеялась, а другая вытирала слезы.
– А мальчишки к вам пристают?
– Немножко.
– Совсем как у нас! – обрадовалась девочка.
XLIII
Матиуш читает в кабинете газету. В газете подробно сообщается, как прошел вчерашний день. Конечно, пишут там, пока в государстве еще нет порядка. Телефоны работают плохо, письма на почте не разобраны и не доставлены адресатам, потерпел крушение поезд, но сколько жертв, неизвестно, так как телеграф бездействует. Надо набраться терпения, пока дети не привыкнут. Ни одна реформа не обходится без жертв. И на первых порах хозяйство после любой реформы терпит ущерб.
В другой статье говорилось, что комиссия усиленно трудится над законопроектом о школах, который удовлетворил бы всех: и учителей, и родителей, и детей.
Вдруг в кабинет как шальная влетела Клу-Клу. Она улыбалась во весь рот, хлопала в ладоши и прыгала от радости:
– Отгадай, какая у нас новость!
– Что такое?
– Приехало пятьсот негритят.
У Матиуша совсем из головы вылетело, что он дал Бум-Друму телеграмму с просьбой прислать в столицу пятьдесят негритят. И вот то ли попугай стукнул клювом, то ли по другим техническим причинам, но в телеграмме оказался лишний нуль. Выходило, будто Матиуш приглашает не пятьдесят ребят, а пятьсот.
Матиуш от неожиданности растерялся, а Клу-Клу была на седьмом небе от счастья.
– Так даже лучше. Чем больше выучится ребят, тем легче будет установить в Африке новые порядки.
И Клу-Клу с жаром принялась за дело. Выстроила в парке всех приезжих ребят и разделила на пять отрядов по сто человек, во главе их поставив верных ребят, на которых можно положиться. Те, в свою очередь, назначили ответственных за каждую десятку. Пять вожаков поселились с Матиушем во дворце, а остальные – в летнем павильоне. Клу-Клу растолковала вожакам, что в Европе можно делать и чего нельзя. А вожаки повторили это в своих отрядах.
– Учить мы их будем так же.
– А где они будут спать?
– Пока на полу.
– А что они будут есть? Ведь повара ходят в школу…
– Ничего, они к разносолам не привыкли.
Клу-Клу не любила терять время даром и сразу после обеда провела первый урок. Она объясняла так доходчиво, что через четыре часа вожаки все поняли и втолковали остальным.
Всё как будто складывалось благополучно. Но вдруг во дворец на взмыленном коне прискакал гонец и, едва переведя дух, сообщил: дети нечаянно открыли в зоопарке клетку с волками, и волки убежали. Жители заперлись в домах и не решаются выйти на улицу.
– Мой конь тоже не шел – храпел и упирался, пока я не подхлестнул его.
– Как же это случилось?
– Дети не виноваты. Сторожа ушли в школу и не предупредили, что клетки надо закрывать на засовы. Дети не знали этого, и волки открыли клетку.
– Сколько волков убежало?
– Двенадцать. И среди них один матерый вожак. Как его теперь поймать, неизвестно.
– А где они сейчас?
– Никто толком не знает. Разбежались по городу. Говорят, их видели на разных улицах. Но верить этому нельзя: с перепугу люди каждую собаку за волка готовы принять. Носятся слухи, будто из зоопарка все звери убежали. Одна женщина клялась, что за ней гнался тигр, гиппопотам и две кобры.
В Африке волки не водятся. Поэтому Клу-Клу, узнав о происшествии, засыпала Матиуша вопросами:
– Что это за звери? Как они выглядят? Они рычат или воют? Подкрадываются или прыгают, перед тем как напасть? Чем защищаются: зубами или когтями? Что у них лучше развито: слух, зрение или нюх?
Матиуш, к своему стыду, мало знал о повадках волков, но все, что мог, сообщил Клу-Клу.
– По-моему, они притаились где-нибудь в зверинце. Мы с ребятами в два счета их разыщем. Жалко, что заодно не убежали тигры и львы. Вот это была бы настоящая охота!
Матиуш, Клу-Клу и десять негритят вышли из дворца. На улице – ни души. К окнам прильнули перекошенные от ужаса лица. Лавки закрыты. Город словно вымер. Матиушу стало стыдно за своих трусливых соотечественников.
Они подкрались к зверинцу и забили в барабаны, задули в дудки. Шум подняли такой, точно целое войско идет. А впереди – густой кустарник, деревья.
– Стой! – скомандовала Клу-Клу. – Натянуть луки! Там кто-то шевелится.
В несколько прыжков Клу-Клу добежала до дерева и только успела ухватиться за сук и подтянуться на руках, как из кустов выскочил матерый волчище. Встал на задние лапы, скребет когтями ствол и воет, а остальные вторят ему.
– Это вожак! – закричала Клу-Клу. – Без него с ними легко сладить. Окружайте кусты с той стороны и загоняйте их в клетку!
Так они и сделали. Ошалевшие от страха волки бегут не разбирая дороги, а негритята из луков пускают вслед им стрелы – не самые большие, а поменьше, и изо всех сил бьют в барабаны. Один забежит справа, другой – слева. Не прошло и пяти минут, как одиннадцать волков сидели уже в клетке. Щелк! – и замок заперли.
А двенадцатый увидел, что остался один, и дал стрекача.
Клу-Клу спрыгнула с дерева.
– Скорей! Скорей! – крикнула она. – А то убежит.
Но было уже поздно. Обезумевший волк проскочил в ворота. Теперь горожане наяву увидели мчащегося по улице волка, за ним Клу-Клу и десятерых негритят. А Матиуш бежал позади всех. Где ему угнаться за проворными, ловкими негритятами! Потный, измученный, он едва держался на ногах, и какая-то сердобольная старушка зазвала его к себе и дала хлеба с молоком.
– Ешь на здоровье, – прошамкала она. – Восемьдесят лет живу на свете, много на своем веку повидала королей, а такого доброго, как ты, не видывала. О нас, старухах, позаботился: в школу послал и еще деньги за это платить повелел. У меня сынок в дальних краях живет и каждые полгода шлет письма. А вот, что он пишет, неведомо. Читать я не умею, а чужим показать боюсь: утаят ведь от меня, коли с ним беда какая приключилась. Ну да ничего, скоро я сама узнаю, как ему там живется. Учительница сказала: буду стараться, через два месяца сама ему напишу. То-то обрадуется сыночек!
Матиуш выпил молоко, поблагодарил добрую старушку и пошел искать своих.
Волк бежал по улице, увидел открытый люк и – прыг туда! Клу-Клу хотела прыгнуть за ним.
– Стой! Не смей! – закричал Матиуш. – Там под землей темно! Ты или задохнешься, или он тебя растерзает!
Но упрямая Клу-Клу не послушалась и, зажав в зубах охотничий нож, полезла в темную дыру. Даже бесстрашным негритятам стало жутко. Сражаться в темноте с диким зверем очень опасно.