Девочка снова припала к ней губами, потом, поднявшись, весело поглядела на спутника. Ее личико было в крови, – она смачно облизывалась.
– Вкусно, очень вкусно! Пей, пока течет. Совсем другой станешь. Смотри, какая кровь хорошая.
Митя двинулся было, чтобы попробовать, но, окинув взором неуклюжую тушу зверя, брезгливо отвернулся.
Маня сокрушенно мотнула головой и начала снимать шкуру вместе с жиром. Ободрав животное, она поела теплого еще мяса.
Кожу нерпы и часть мяса дети затащили как можно выше на камни и закрыли палками. С собой они взяли часть нерпичьей тушки и желудок животного.
– Раздуем, высушим и воду будем в нем держать, – проговорила Маня, выдавливая из желудка полупереваренные куски рыбы.
Ночью пошел дождь. Дети крепко спали, особенно Маня. Мальчик просыпался, ворочался: он был голоден, Хлеб вышел, ягоды же больше утоляли жажду, чем голод.
Шалаш выдерживал напоры ветра и не протекал. Детям было тепло. Они спали рядом, спина к спине.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
На рыборазводном заводе отсутствие детей заметили в сумерках. Искали их на садках, осмотрели ближайший берег залива…
– Унесло, унесло в море, – сокрушенно сказал отец Мити. – Что теперь будет с женой?! Что я ей скажу?
Он бросился к катеру, но выйти из речки на нем можно было только ночью; по приливу.
Все стали гадать, куда могло унести лодку с детьми: прямо в море или вдоль берега. Русские решили, что прямо в открытое море, так как ветер с полдня дул только с берега, но эвенки высказывали сомнение.
– Это только когда тихий ветер был, он дул с берега, а тогда их унести не могло – тогда они справлялись с лодкой и ехали куда-то вдоль берега. А потом ветер ударил почти с моря: значит, их в Большую бухту, за остров, в конце концов выбросить должно.
Так рассуждали эвенки, и поэтому отец Мани собрался завтра утром, чуть свет, идти искать их вдоль берега, вправо от устья рыбоводной речки.
Мать Мити и мать Мани горько плакали. Особенна томительна была первая ночь. Буря ревела. Берег содрогался под ударами волн. Обе матери то и дело выбегали к: устью речки и смотрели на взбудораженное море.
* * *
На другое утро первым проснулся Митя. Он слышал, как шумел дождь и завывал ветер. Дождь лил широким потоком, кругом журчали ручейки. Хотя в шалаш, туда, где лежали дети, вода не попадала, но Митю охватывала холодная сырость.
– Маня, я есть хочу, – заныл мальчик, толкая подругу в бок.
Она не сразу проснулась. Ей было тепло и снились хорошие сны.
– Ну вот, вчера не ел мяса, а теперь есть хочешь! А чего будешь есть? У нас только сырая рыба да сырое мясо есть.
– Я жареную нерпу буду есть, а сырую не хочу.
– И то хорошо, что хоть жареной нерпы захотел. А раньше никак не хотел есть… И это хорошо, и это хорошо… А огонь добудем. Только вот пусть немного дождь пройдет. Поставим урасу, очаг сделаем и огонь разведем.
– Маня, а что теперь наши делают?
– Что делают? Нас ищут. Мой отец, вероятно, где-нибудь тут на берегу напротив острова ходит, а твой на катере приедет.
– А если катер сломается, то не приедут?
– Тогда сами поедем. Что у нас лодки, что ли, нет? Унесло у нас лодку, что ли? Поди, не унесло. Она крепко привязана.
– А почему ты думаешь, что твой отец в эту сторону пошел нас искать? Почему это ты так думаешь?
– А как же иначе! Разве отец пойдет против ветра искать? Он пойдет искать по ветру. А ветер сюда дует.
– А что теперь, Маня, твоя мать делает?
– Однако, то же, что и твоя, – плачут они, вот что они делают…
– Моя мама говорила, что если я потеряюсь, то она умрет. Правда это, Маня?
– Все может быть. Закатится сердце – и готово. Я слышала, так бывает. Старики говорили: от горя всякое с человеком может случиться.
Митя испуганно вскинул глаза, наполнившиеся слезами.
– А надо сигнал подать – они и перестанут плакать.
– Какой сигнал? Опять жесткое слово сказал!
– Дыму пустить. Большой огонь развести… Сейчас из этого ничего не выйдет.
– Почему?
– Не увидят они сейчас ни дыма, ни огня… Ветер сильный дует – весь дым к земле прижмет.
– А куда же дым денется?
– Унесет его в другую сторону.
– В какую?
– Да вот сюда, на ближний берег.
– Там, где отец твой сейчас? Тогда он увидит и маме пойдет скажет.
Маня задумалась. В самом деле, ведь так. Только вот сумеет ли она огонь добыть? Здесь, в шалаше, от дыма задохнешься, а снаружи ветер, дождь и земля сырая.
Все же мысль о сигнале заставила девочку быстро одеться и хорошенько обдумать постройку урасы. Она подсчитала: палок мелкого тальника можно быстро нарезать, травы высокой и густой тоже много. Все дело за погодой. Перестанет дождь – и за дело можно взяться. Маня ощупала кожаный сверток и прошептала:
– Живой огонь, вот он здесь сидит.
Митя снова заныл:
– Есть хочется… Ой, как хочется!
– Кушать – так кушать. Давай будем кушать. Мясо у нас есть, рыба у нас есть, ягоды у нас есть.
Маня достала из-под мха одну дощечку, вытерла мокрой травой, поскоблила ножом и мелко нарезала на нее черемши, рыбы и мяса нерпы. Рядом тут же насыпала морошки.
– Ну, ну, ешь. Вот так ешь, как я!
Митя видел, как тоненькие грязные пальчики его подруги сжимали вместе с ягодой или черемшой кусочки мяса и погружались в рот. Затем губы громко чмокали, а лицо складывалось в довольную гримасу:
– Ах, как вкусно!
От каждого чмоканья и восклицания Мани у Мити сильнее сосало подложечкой, а во рту набиралась слюна.
– Ты попробуй! Ты попробуй! – щебетала девочка. – Закрой глаза и попробуй.
Мальчик схватил два кусочка мяса, несколько ягод, зажмурил глаза и, положив все в рот, быстро сглотнул.
– Хорошо, хорошо! – захлопала в ладоши Маня. – Бери еще, бери еще.
Митя сначала растерянно посмотрел кругом. Ничего не случилось, он даже и не слышал, как мясо проскочило через горло. Тогда он взял еще и еще…
Маня ласково смотрела на него и думала: «Теперь жив будет, теперь жив будет…»
– Хорошенько ешь. Наешься – работать весело будет. Урасу скоро сделаем и огонь будем добывать.
– А как будем огонь добывать?
– О, это очень трудно, очень трудно!
* * *
Конусообразный, с открытым верхом шалаш построили только к вечеру. Внутри его, как раз в центре, помещался очаг. Из лесу принесли сухих ольховых веток.
После постройки шалаша дети натаскали целую кучу веток с зеленой хвоей кедрового стланца. Это для сигнального костра.
Торжественная минута настала. Маня распарывала кожаный сверток. У ее ног на очаге лежала кучка бересты и несколько тонких стружек букетиками. Стружки девочка готовила из сухих палочек, при этом не отрезала их наотмашь, а только после каждого надреза поворачивала кругом палочку до тех пор, пока не перерезала ее. Эти стружки имели очень тонкие, как бумага, кончики и более толстое, прикрепленное к стержню основание. Загорались они скоро, но прогорали не сразу.
Митя напряжено смотрел, как вспарывала шов его подруга.
– Что там у тебя, Маня?
– Там живой огонь! – торжественно воскликнула девочка.
Мальчик был полон томительного ожидания. Вот под кожей блеснула береста, а затем в руках у Мани оказался всего-навсего камешек и кусочек какой-то грязной ваты.
– Ну и огонь! – разочарованно протянул Митя. – Где же твой живой огонь?
– Подожди! Не бормочи! – нервно окрикнула его девочка. – Ты всегда торопишься.
Она тщательно ощупала трут.
– Сухой, сухой… – шептали ее губы.
Митя увидел, как Маня зажала в левой руке камешек, а под ним часть трута и, прикрыв лезвие ножа берестой, начала обухом усиленно колотить по камешку. Посыпались искорки.