А я хочу… я хочу носить парижские модели, красивые меха, хочу каждую неделю причесываться у дорогого парикмахера и – вообще – хочу иметь все те приятные вещи, ради которых стоит жить!
– Только не надо слагать об этом поэму, – сказала Антония, совершенно не тронутая ее тирадой. – Если Кеннет на самом деле получит наследство, у вас все это будет.
– Конечно получу, – сказал Кеннет нетерпеливо. – Давай поживее коктейли, Тони!
Но Антония вдруг опустила на стол бутылку джина:
– Не могу. Делай сам. Я вдруг вспомнила, что должна была встретиться с Рудольфом, чтобы с ним пообедать. Надо ему позвонить. – Она сняла трубку и начала набирать номер. – Ты не знаешь, он мне не звонил?
– Не знаю. Не думаю. Сколько ты налила джина?
– Много… Алло, это квартира мистера Мезурьера? А, это ты, Рудольф? Слушай, я жутко огорчена из-за обеда. Небось ты прождал сто лет. Но я не виновата. Правда.
На другом конце провода воцарилось молчание. Потом жидковатый мужской голос, малость гнусавый и резкий, произнес с сомнением:
– Это ты, Тони? Я не совсем понял, плоховато слышно. Ты что сказала?
– Обед! – отчеканила Тони.
– Обед? Ах, Бог мой, совсем позабыл! Я безмерно огорчен. Не знаю, как я мог…
– Так ты там не был? – спросила Антония. Снова пауза.
– Тони, дорогая, что-то ужасное с линией. Я ничего не слышу.
– Стукни как следует трубку, Рудольф. Ты забыл об обеде?
– Дорогая, простишь ли ты мне когда-нибудь? – взмолился голос.
– О да! – сказала Антония. – Я тоже забыла. Потому и позвонила. Я была у Арнольда в Эшли-Грин и…
– В Эшли-Грин?!
– Да, почему ты испугался?
– Я не испугался, только какими судьбами тебя занесло туда?
– Не могу сказать тебе по телефону. Лучше приходи. И принеси какой-нибудь еды, здесь почти нечего есть.
– Но, Тони, погоди! Я не могу понять, что заставило тебя поехать в Эшли-Грин? Что-нибудь случилось? Я имею в виду…
– Да, Арнольд убит. Снова пауза.
– Убит? – откликнулся голос. – Боже правый! Ты ведь не хочешь сказать, что его убили, верно?
– Именно это я и хочу сказать. Принеси холодного мяса или еще чего-нибудь, вместе поужинаем. С шампанским.
– Шам… О, конечно! То есть большое спасибо, приду, – сказал Рудольф Мезурьер.
– Из чего я заключаю, – сказал Кеннет, сбивая коктейль с профессиональной ловкостью, – что дружок двигается сюда. Надеюсь, он в добром расположении духа, Тони?
– О, еще бы! – беспечно заверила Антония. – Он на дух не принимал Арнольда.
ГЛАВА V
В квартире Верикеров гостиную заменяла большая мастерская. Ужин был накрыт на конце черного дубового стола после того, как с него были сняты: собачий хлыст, два тюбика краски, «Обзервер» (открытый на кроссворде Торквемады), словарь Чеймберса, географический атлас, том Шекспира и «Оксфордская антология стихов». Пока Мергатройд топала взад-вперед с бокалами и тарелками, Кеннет бросил последний взгляд на полурешенный кроссворд и заявил – как он делал неизменно: «Будь я проклят, если когда-нибудь еще возьмусь за это», Рудольф Мезурьер, который принес пирог с телятиной и ветчиной и полбатона, сказал, что он знал человека, справлявшегося с подобной задачей в двадцать минут, а Вайолет, осторожно пудрясь перед венецианским зеркалом, заметила: нужно иметь память Торквемады, чтобы решать такие кроссворды.
– А откуда взялись эти бутылки? – спросила Мергатройд, завороженная видом золотых горлышек.
– Остались с прошлой недели от вечеринки у Фрэнка Кру, – объяснил Кеннет.
Мергатройд громко засопела, с сердцем брякнула на стол тарелку и возмутилась:
– Тоже придумали! Пожалуй, кто решит – уже поминки.
Гости были явно смущены. Вайолет поджала хорошенькие губки и закашлялась; Рудольф Мезурьер, теребя галстук, неуклюже заметил:
– Какая ужасная история с мистером Верикером. То есть, как-то просто не верится.
Вайолет взглянула на него с благодарностью и наградила его очаровательной улыбкой.
– Невозможно поверить, правда? Я его не знала, но мне становится дурно при одной мысли об этом ужасе. Конечно, я думаю, Кен и Тони просто еще не осознали – совершенно не осознали, – сказала она.
– В самом деле, любимая! – насмешливо откликнулся Кеннет.
– Кеннет, как бы ты ни относился к бедному мистеру Верикеру, пока он был жив, я все же полагаю, ты мог бы хоть притвориться, что скорбишь по поводу его смерти.
– Бесполезно, – сказала Антония, выуживая маслины из высокой бутылки. – Лучше принять нас такими, как есть, Вайолет. Научить Кеннета не выпаливать того, что взбрело ему в голову, задача безнадежная.
– Ну, пожалуй, линия поведения не слишком удачная, – холодно заметила Вайолет.
– Тебе не нравится, потому что он сравнил твою зеленую шляпу с курицей в обмороке. Впрочем, это никакая не линия, это болезнь. Рудольф, хочешь маслин?
– Спасибо.
Он направился в другой конец мастерской, где она примостилась на уголке обеденного стола. Беря маслину с шомпола, который Антония использовала, чтобы извлекать маслины, он поднял на нее глаза и тихо спросил:
– Как это случилось? Почему ты там оказалась? Вот чего я не могу взять в толк.
Она взглянула на него.
– По нашим делам. Я написала ему, что мы собираемся жениться – подумала, он будет рад и, возможно, пришлет нам красивый подарок.
– Да, понимаю. Жаль, что ты со мной не посоветовалась. Я не мог подумать…
– Почему? – перебила его Антония. – Планы переменились?
– Нет-нет! Помилуй Бог, нет! Я от тебя без ума, дорогая, просто неподходящий момент. То есть, ты ведь знаешь, я как раз сейчас в стесненном положении, и человек вроде Верикера должен был непременно подумать, что я погнался за вашими деньгами.
– У меня нет никаких денег. Пятьсот в год деньгами не назовешь. Более того, в этом году не все акции дают доход, поэтому я практически нищая.
– Да, но у него-то деньги были. В общем, лучше бы ты этого не делала, потому что это только поставило меня в неловкое положение. Ну, не то чтобы очень неловкое, но ведь наверняка станет известно, что мы слегка поссорились как раз в тот день, когда его убили.
Антония подняла голову и глянула на Кеннета и Вайолет, сидевших в противоположном конце комнаты. Казалось, они были поглощены ссорой.
– Откуда ты знаешь день, когда он был убит? – спросила она напрямик.
В его темно-синих глазах, опушенных черными ресницами, вспыхнул испуг:
– Я… Разве ты мне не сказала?
– Нет, – ответила Антония. Он неуверенно засмеялся.
– Да нет, сказала – по телефону. Просто позабыла. Но ты ведь понимаешь, какое у меня положение? Конечно, это не так уж важно, но полиция может заподозрить, а кому же хочется быть замешанным… То есть, в моем положении надо быть по возможности осмотрительным.
– Не беспокойся, – сказала Антония. – Они подозревают меня.
– Я просто не понимаю, Тони. Почему ты там оказалась? Что же могло привести тебя туда? Ты ведь месяцами с Верикером не разговаривала – и вдруг бросаешься в коттедж «Риверсайд». Какая-то бессмыслица!
– Нет, не бессмыслица. В субботу утром Арнольд написал мне из конторы мерзкое письмо, я в тот же день получила его. Я поехала, чтобы объясниться с ним по этому поводу.
– Ах, милая! – Мезурьер тихонько сжал ее руки. – Все ясно. Написал обо мне какую-нибудь пакость. Могу себе представить! Но, дорогая, ты не должна была этого делать. Я сам могу о себе позаботиться.
– Полагаю, что можешь, – сказала Антония. – Но все равно, я не хотела, чтобы Арнольд распространял о тебе клевету.
– Милая! И что же он тебе сказал?
– Да ничего особенного, потому что я так его и не увидела.