— От кого? — спросила Бесс. — От Джейка?
— Да. И от Бредшоу.
— Никто из них не рассказал бы всего, — повернулся Джерри к своей жене.
— Конечно нет, — согласилась Бесс. Джерри уточнил:
— Они не рассказывали вам про нож.
— Я слышала и про это, во всех ужасных подробностях, — поморщилась Элайн.
— Разве Бредшоу или Джейк рассказывали вам, что нож, которым орудовала Амелия, так и не нашли?
Элайн вспомнила историю так, как ее поведал Джейкоб Матерли. Амелия убила двойняшек, а потом пырнула его. Она убежала из комнаты и сломала шею на лестнице, когда убегала от того, кто, как представлялось сумасшедшей женщине, гнался за ней. Нож должны были найти рядом с ней или где-то между детской, в которой она ранила Джейкоба, и местом, где нашли ее тело.
— Тайна, разве нет? — спросила Бесс. Казалось, она уже оправилась от скорби по Бобо и теперь наклонилась вперед в своем кресле, глаза ее блестели, губы изогнулись в ласковой улыбке.
— Она где-то его спрятала, — предположила Элайн.
— С чего бы сумасшедшая женщина стала тратить время на то, чтобы спрятать нож, когда ее вина и без того была достаточно очевидна?
— А зачем вообще сумасшедшие что-нибудь делают? — ответила девушка вопросом на вопрос. — Помните, что она утратила всякий здравый смысл. Она действовала нелогично. Нельзя пытаться разумно обосновать то, что она делала и почему.
— Может быть, все было так, как вы говорите, — допустил Джерри. Он говорил с придыханием, что-то предвкушая, и это внушало Элайн тревогу. — Но тогда почему нож не обнаружили при поисках?
— Кто его искал?
— Полиция. Бесс добавила:
— Они всем нам устроили на какое-то время скверную жизнь, когда не смогли найти нож. Особенно бедняге Джейку.
— Почему особенно Джейку? — спросила Элайн.
— Дурачье! — хмыкнул Джерри, качая головой при одной лишь мысли о полиции.
— У полиции были какое-то соображения насчет того, что Джейк мог... мог напасть с ножом на детей, столкнуть Амелию с лестницы, а потом порезать себя, изобразив все так, будто на него напали. — Бесс поцокала языком. — Вы знаете Джейка. Мог ли он совершить такое черное дело?
— Нет, — сказала Элайн. — Я не могу себе этого представить.
— Наконец легавые выяснили, что дед Амелии, содержался в сумасшедшем доме, и перестали рыскать.
У Элайн слегка закружилась голова. Ей хотелось глотка свежего воздуха и немного света — ни на то, ни на другое ей не приходилось рассчитывать в этой плотно закупоренной, тускло освещенной комнате.
А Джерри продолжал спорить насчет существования призрака:
— Потом, примерно через год после убийств, мы стали слышать поздно ночью рыдания ребенка. Они разносились по всему дому, по большинству комнат.
— Гордон и Деннис были тогда детьми.
— Это другое, — заявила Бесс. — Это было жуткое завывание, не похожее на то, как ребенок просит воды или утешения. Это одна из мертвых малюток взывала к нам, вот что это было.
Немного свежего воздуха. Да, все, что ей требовалось.
И конечно, немного света.
— А потом карты, — вставил Джерри. — Карты поведали нам, что призрак однажды вернется.
— Карты? — переспросила Элайн. Она надеялась, что, поторопив их, она сможет раньше уйти.
— Мы с Джерри ходили к гадалке в Питтсбурге, — призналась Бесс. — Ее звали Джейн Мозес. Вы о ней слышали?
— Нет.
Джерри поделился:
— Она была одной из самых известных гадалок на Востоке, а может, и самой известной. Ее мать и отец были цыганами. Мать — албанской цыганкой, а отец — польским. Мать ее матери была знахаркой, которая зарабатывала себе на жизнь тем, что лечила болезни, после того как умер ее муж. А ее брат Лерой был седьмым сыном седьмого сына — и он умер на руках у Джейн.
Бесс тоже хотелось рассказать часть этой истории.
Она заерзала в кресле и вмешалась:
— “Джейн Мозес” было лишь частью ее имени, самой простой для произношения частью. Она разложила карты, и погадала нам на них, и сказала, что нож вообще не прятали. Она сказала, что дух Амелии Матерли, когда он изошел из ее мертвого тела, унес нож. И она сказала — это верный знак того, что призрак собирается однажды вернуться. И она была права. Он вернулся.
— Спустя столько лет, — согласился Джерри. Немного света, прочь от этого полумрака... Немного воздуха...
Это все, что было нужно Элайн.
— Простите меня, — извинилась она. — Мне пора сходить к Джейкобу и посмотреть, как он там. Более того, это уже давно надо сделать.
На самом деле время еще не подошло, но предлог сработал. Минуту спустя она уже торопливо спускалась по лестнице к лужайке. Оттуда она направилась к кухонной двери основного здания.
Она остановилась на пороге, внезапно осознав, что дом — ничуть не лучшее место, чем сумрачная гостиная в покоях пожилой четы.
В этой кухне лежал мертвый Бобо.
И где-то в этом огромном доме лежал нож, которым Амелия Матерли расправилась с детьми, спрятанный там, где окровавленные пальцы поместили его перед самой смертью...
Элайн отвернулась и поспешила на солнечный свет, который разливался по ухоженной лужайке.
Она не знала наверняка, куда идет, но понимала, что ей какое-то время нужно побыть одной, чтобы обдумать события.
Глава 13
Элайн нашла ровную лужайку на опушке большой сосновой рощи во владениях Матерли и уселась там в ярком свете утреннего солнца, предоставив жаре выпарить из нее часть смятения и страха. И только когда она почувствовала, что успокоилась и снова владеет собой, начала размышлять над тем, что с ней приключилось, что все это значит и через что ей, возможно, придется пройти, прежде чем этот кошмар закончится.
Она не могла бросить работу и уехать, не поставив никого в известность, хотя такая мысль приходила ей в голову. Она просто не могла позволить себе такой роскоши. Когда несколько дней назад она приехала в дом Матерли, все, чем она владела на этом свете, находилось в “фольксвагене” — одежда и немногочисленные безделушки, память о детстве и тех годах, что она провела в университетской больнице. В ее бумажнике лежало лишь семьдесят долларов; у нее не было банковского счета и тайных сбережений. Даже машина пятилетнего возраста стоила не слишком много. То, что Ли Матерли любезно выдал ей вперед в счет жалованья, было весьма кстати и давало ей ощущение стабильности, какого у нее никогда в жизни не было. Если она бросит работу, не поставив никого в известность, то, по совести, ей придется вернуть чек, который он ей выдал. Потом она останется без работы — и, хуже того, без хорошей рекомендации для получения другого места. У нее даже не хватит средств, чтобы снять комнату более чем на месяц, на то время, пока она будет пытаться найти работу, и ей, вероятно, придется наняться официанткой или кем-нибудь в этом роде, и за это время ее навыки медсестры будут пропадать впустую. Нет, она не может оставить работу; она, наверное, скорее умрет, чем согласится на неустроенность безработицы.
Но помимо финансовых соображений были и другие. Во-первых, это противоречило ее профессиональной этике — оставлять пациента без помощи. Конечно, с жалованьем, которое они в состоянии предложить, и с дополнительными льготами, перепадавшими тем, кого они нанимали, Матерли сумеют найти другую медсестру за день-два, от силы за три. Но Элайн не могла заставить себя бросить пациента даже на такой короткий период времени. Она считала, что Джейкоб нуждается в ней и что было бы верхом эгоизма оставить его одного, когда у него в любой момент может разыграться новый приступ.