Он никак не отреагировал на холодность ее тона.
— Но вы думаете, что она чего-то от вас хотела?
— Я думаю, что ей было страшно. Я думаю, что она много страдала и задолго до того, как машина разбилась о скалы. Я думаю, что в вашем милом городке не все так гладко. — Джоанна перевела дыхание. — Но у меня нет никаких доказательств этого.
Гриффин покачал головой и сказал по-прежнему недоверчиво:
— Предположим, вы правы. Предположим, Кэролайн действительно была запугана и несчастна. Но ее уже нет, Джоанна. И ни вы, ни я — никто не сможет ничего сделать, чтобы вернуть ее. Так чего же вы хотите добиться?
— И все же здесь что-то не так, — настойчиво повторила она. — Я не понимаю, что именно. Я не знаю, кто виноват. Я не знаю, почему я не могу собрать вещички и уехать отсюда восвояси. Но я твердо уверена, что я должна остаться здесь и постараться понять, кто такая Кэролайн и как она жила. У меня просто нет выбора.
— Выбор есть всегда, — резко сказал Гриффин.
— В чем-то есть. Но не в этом. И не сейчас. У меня никогда в жизни не было такого сильного чувства. Простите, что не могу растолковать вам все до тонкости. Я сама не понимаю этого.
— А как я могу понять?! Вы оперируете совершенно субъективными понятиями: чувства, ощущения, представления… Ничего такого, что можно было бы взять в руки и сказать: да, это действительно существует.
Джоанна подалась к нему через стол.
— Я здесь. Я действительно существую. Ну объясните мне это.
Гриффин не мог предложить другого объяснения, кроме ею же построенной цепочки невероятных совпадений. Факт остается фактом — если она приехала сюда не случайно, что-то помогло ей сузить круг поисков Кэролайн. В противном случае как бы она нашла этот богом забытый городок? Он бы охотно не поверил ни одному ее слову, но зачем тогда Джоанне было так стремиться сюда, приносить разного рода жертвы — например, изрядно подмазать управляющего гостиницей, где жили Дилан и Лисса, чтобы узнать, откуда они? Он не мог придумать, как подтвердить — или опровергнуть — все то, что наговорила Джоанна.
— Ладно, — сказал он наконец едва ли не с облегчением. — Я готов принять на веру, что вы приехали сюда, руководствуясь надписью на указателе в вашем сне. Не очень правдоподобно, но бог с ним. Далее: вам казалось, что здесь что-то не так — или было не так. И вот вы здесь, вы много говорили о Кэролайн с людьми; вы заметили хоть что-нибудь определенное, а не существующее лишь в вашем воображении?
Джоанна колебалась, борясь с желанием спросить, не он ли запретил жителям города разговаривать с ней о Кэролайн. Но не спросила — может быть, потому, что не желала услышать подтверждение своих подозрений.
— Нет, ничего определенного. Ничего такого, что можно взять в руки. Риген казалось, что мама чего-то боялась, — но не трудитесь объяснять мне, что бедный ребенок вне себя от горя. Пожалуй, кое-какие высказывания о Кэролайн меня насторожили, но опять-таки — ничего ужасного. Может быть, она была не слишком счастлива в браке, а может быть, просто не слишком сближалась со многими здешними людьми — но у меня сложилось впечатление, что она очень любила свою дочь и что она жила полной жизнью.
— Ну и что?
— Не требуйте от меня логики, — сказала она, стараясь не показать, насколько взволнована. — У меня нет ясного ответа. Но я уверена, что он существует, просто еще не найден. Может быть, потому, что не там искали. — Помолчав, она откинулась на спинку стула и все же проговорила, хотя и с явной неохотой:
— И потом, вы. Он встрепенулся.
— Я? А что я?
— Вы любили Кэролайн? — Джоанна внимательно смотрела на него.
Он не обиделся, не рассердился и даже, кажется, не удивился. Он посмотрел на нее, словно ожидал этого вопроса, и сказал:
— Нет.
Джоанне очень хотелось поверить.
— Тогда должна быть другая причина.
— Причина чего?
— Когда вы говорите о ней, у вас меняется лицо, голос. Гриффин, я не слишком хорошо вас знаю, но мне кажется, вы страдаете. Мне кажется, что-то, связанное с Кэролайн — или с ее смертью, — глубоко задевает вас. — Она не стала задавать прямой вопрос, просто смотрела на него и ждала. Ей казалось, что он не ответит, но он ответил.
— В то утро Кэролайн прислала мне записку, в которой просила встретиться с ней в старой конюшне у прибрежного шоссе. В полдень.
Ровный голос и темные глаза не выдавали его чувств, но Джоанна напряглась и, переведя дыхание, осторожно спросила:
— Как обычно?
— Да нет же, черт возьми. У нас не было связи.
Она все еще ему не верила. Слова говорили одно, а голос и эти темные непроницаемые глаза — совершенно другое.
— Тогда почему же она назначила вам встречу в таком странном месте?
— Не знаю.
— Она не объяснила…
— Я с ней не встретился. — Гриффин замолчал, стараясь взять себя в руки. — Я не видел острой необходимости туда идти. Кроме того, оказаться там я мог только значительно позже двенадцати, и, подумав, что она, конечно, не станет ждать меня так долго, я просто не пошел.
— Если я правильно поняла, — по-прежнему осторожно сказала Джоанна, — вы не придали большого значения записке.
— Вы правильно поняли. — Его рот горько искривился.
— Но ведь вы не знали, о чем она хочет поговорить…
— Место для встречи чрезвычайно странное, но лишь на первый взгляд. Если подумать, то ей это было по пути — когда она ехала в Портленд или куда-то еще. А о чем она хотела поговорить? Ну, боже мой, она состояла в полудюжине разных комитетов и не в первый раз обращалась ко мне по поводу какого-нибудь зонального постановления или чтобы спросить, чье разрешение нужно для организации карнавала.
— Но разве для этого не нужно приходить сюда, в ваш официальный кабинет?
— Пожалуй, что так. Господи, да откуда я знаю, о чем она хотела поговорить?!
Джоанне послышались в его голосе нотки вины.
— Вам кажется, что если бы вы пошли туда, то она не погибла бы?
— Мне кажется… — горько усмехнулся Гриффин. — Я должен был туда пойти! Если бы в двенадцать мы встретились, разве могла бы она слететь с шоссе в половине первого.
— Кто знает.
— Конечно, нет, я уверен в этом.
— А ведь вас волнует что-то еще, — внимательно посмотрев на него и немного поразмыслив, заметила Джоанна. — Что же?
Гриффин вздохнул.
— Если начать вспоминать… Вроде бы в последнюю неделю или две перед этой проклятой аварией Кэролайн нервничала сильнее обыкновенного. Гораздо сильнее.
Джоанна выпрямилась.
— То есть вы согласны со мной — здесь что-то не так?
— Нет, этого я не говорю. Джоанна, оставьте, не было никакого страшного заговора против Кэролайн. Она нервничала — вот все, что я хотел сказать. Должно быть, у нее было о чем со мной поговорить. Может быть, что-то…
— Что-то такое, отчего она как раз и нервничала больше обыкновенного?
— Джоанна, еще раз прошу, прекратите, я не заметил ничего необычного, ничего угрожающего; слышите, никаких признаков чего-либо серьезного. Черт, и не только я — никто ничего не заметил! Все шло как всегда…
— А человек, упавший со скал незадолго до этого? — напомнила она.
— Я уже говорил, раз в несколько лет такое случается. Почему вы связываете его с Кэролайн?
— Это ведь произошло незадолго до ее гибели. Я пытаюсь выстроить сюжет этой драмы. Может быть, именно он подтолкнул события к развязке? — Джоанна вспомнила свой сон о девушке, падающей со скал, и подумала, что, возможно, трактует его не правильно. Возможно, важно не то, что женщина падает со скал, а то, что ее столкнули. — Ничто не указывало на то, что его смерть не была несчастным случаем. Я имею в виду, возможность убийства не рассматривалась? — внезапно спросила она.
Гриффин некоторое время смотрел на нее — в его глазах теперь было куда меньше недоверия, чем несколько часов назад.
— Нет, — ответил он.
— Так спокойнее?
— Но с какой стати? Только потому, что он погиб в Клиффсайде?
— Гриффин…
— Он был турист, жил в «Гостинице»; подошел слишком близко к краю обрыва и упал. Вот и все.
Джоанна слегка помассировала виски — у нее заболела голова. Что неудивительно. Она постаралась сосредоточиться.
— Турист. Он приехал один?
— Да. Что в этом дурного? Вы тоже одна.
Она не позволила себе ответить на его сарказм.
— И вел себя так, как подобает туристам?
— У всех свои привычки. Он, например, не покупал кованых бобров.
— Гриффин!
— А как, на ваш взгляд, подобает вести себя туристам?
— Ну, чем обычно занимается мужчина на отдыхе? Пешие прогулки, рыбная ловля… Были у него удочки?
— Не знаю. Послушайте, насколько я помню, в этом человеке вообще не было ничего необычного. Он ни с кем не вел серьезных разговоров; у него было достаточно документов, удостоверяющих личность, и, когда я позвонил в Сан-Франциско его сестре, она приехала и опознала тело. Никаких тайн.
— Он не был знаком с Кэролайн?
— Он ни с кем здесь… — Гриффин вдруг замолчал на полуслове и нахмурился.
— Что?
Он нахмурился сильнее и забарабанил пальцами по столу. Потом покачал головой.
— Господи, вы заставляете меня усомниться в самых обычных вещах. Но если Скотт что-то сказал этому человеку, за неделю или около того до его смерти, в этом не обязательно кроется дьявольский смысл.
— Скотт Маккенна?
Гриффин с недовольной миной кивнул.
— Они столкнулись в городе, возле какого-то магазина; кажется, обменялись несколькими словами. Я был слишком далеко, чтобы уверенно утверждать это — даже если бы я обратил тогда на это большее внимание.
— Вот, ниточка к Кэролайн, — заметила Джоанна.
— Да?! А если он просто спросил Скотта, который час? Это тоже ниточка?! И именно к Кэролайн?!
— Но вы же не знаете, что он сказал.
— Не знаю, но скорее всего что-нибудь совершенно обыкновенное из того набора, что обычно может спросить турист у местного жителя.
Джоанна собралась было спорить, но вдруг шериф помрачнел.
— О чем вы подумали? — не замедлила она с вопросом.
— Батлер был из Сан-Франциско, — пробормотал он. — Бизнесмен из Сан-Франциско. Скотт родом из Сан-Франциско, и у него до сих пор остались там какие-то дела.
Перед Джоанной впервые с тех пор, как она приехала, забрезжил проблеск надежды.
— Ведь этого достаточно, чтобы проверить, не связаны ли они, правда?
Гриффин не успел ответить — зазвонил телефон. По-видимому, ему доложили, что с ним хочет говорить майор.
— Пожалуйста, попросите его минутку подождать, — ответил наконец Гриффин, положил трубку и встал из-за стола. — Джоанна…
Она тоже поднялась.
— Ничего, мне все равно пора идти. Возвращать гвозди, знаете ли. Культивировать паранойю.
— Я вовсе не считаю вас сумасшедшей, — сказал он.
— Нет, конечно, просто у меня мания преследования: мне кажется, что за мной в некотором смысле охотятся, а вы думаете, что мне мерещится — в лучшем случае, а в худшем — что я безумна. Итак, вы выбрали меньшее из зол?
Он положил руки ей на плечи.
— Перестаньте. Обещаю вам отнестись ко всему этому максимально серьезно. Но пока у нас нет ничего, кроме вашего сна и моего чувства вины, Джоанна.
— Понятно. — Она натянуто улыбнулась. — Ладно, может быть, мне повезет, и я вовремя задам нужный вопрос нужному человеку. А сейчас вас ждет разговор с начальством.
— Да. — Он вздохнул и быстро коснулся ее щеки. — Увидимся позже. — Он наконец отпустил ее плечи и проводил Джоанну до дверей.
— Увидимся.
Гриффин медленно подошел к столу. Сняв телефонную трубку, он, вместо того чтобы ответить майору, набрал номер одного из своих помощников.
— Шелли? Подними, пожалуйста, дело туриста, который погиб этим летом… Да, разбился о скалы за «Гостиницей». Посмотри, что там есть о его бизнесе в Сан-Франциско, и выясни, нельзя ли узнать об этом подробнее. И еще. — Он поколебался. — Вытащи все, что у нас есть о Скотте Маккенна, и обрати особое внимание на то, с кем у него деловые контакты в Сан-Франциско… Нет, не срочно. Спасибо.
Он чуть не забыл о звонке начальства.
Начальство осталось недовольно шерифом.
Если бы Джоанну спросили, почему она вдруг, когда до темноты оставалось чуть больше часа, устремилась в беседку Кэролайн, она не смогла бы ответить внятно. По многим причинам. Потому что ей необходимо было прогуляться, подышать соленым бризом. Потому что она не знала, куда еще идти и о чем еще спрашивать. Потому что образ Риген, беспомощной, подавленной горем, преследовал ее так же настойчиво, как и ее сон, и ей хотелось снова увидеться и поговорить с девочкой.
Потому что шериф Кавано дотронулся до ее щеки.
Она быстро шагала по лесу, держась подальше от края обрыва и стараясь ни о чем не думать. Голова побаливала, несмотря на выпитый в отеле аспирин, — сказывалось напряжение последних дней. Но остановить череду мыслей и вопросов, возникавших в голове, было так же трудно, как легким движением руки удержать уходящий поезд.
Она вошла в беседку и, не отдавая себе в этом отчета, стала задумчиво гладить нарисованную челку карусельной лошадки. «Это у меня нервное, — подумала она, — пока мысли блуждают, руки ищут себе занятие. Интересно, Кэролайн тоже так считала?» И почти не удивилась, немедленно услышав ответ.
— И мама обычно так делала.
— Здравствуй, Риген.
Девочка медленно вошла в беседку, прислонилась к одному из столбиков и посмотрела на Джоанну.
— Вы помните мое имя?
— Конечно, помню. А ты мое?
— Джоанна. Я думала, вы придете раньше, Джоанна.
В ее голосе Джоанне послышался укор.
— Извини, я считала, что тебе будет легче, если я буду держаться подальше, — тихо ответила она.
— Почему?
— Потому что я только похожа на твою маму.
Риген немного подумала, ее большие темно-голубые глаза были печальны. Потом кивнула.
— Не волнуйтесь, Джоанна. Я понимаю, что маму уже не вернуть.
Девочка сунула руки в карманы джинсов и опустила плечи — кажется, это была ее любимая поза.
— Ты тоскуешь по ней, Риген, — это естественно.
— А папа нет, — неожиданно произнесла девочка.
— Некоторые люди просто стесняются показывать свои чувства, — сказала Джоанна. — Но это не значит, что они ничего не чувствуют. Может быть, и твой папа такой.
Риген пожала плечами.
— Может быть. Но я однажды слышала, мама сказала ему, что у него нет сердца. Это как у Железного Дровосека, да? А как же чувствовать без сердца?
— Сердце есть у всех. — Джоанна не боялась говорить банальности, лишь бы разубедить Риген. — Просто некоторые люди не умеют его открыть другим.
— Я думаю, мой папа меня не любит. — Голос Риген вдруг задрожал.
— Разумеется, любит, малышка.
— Откуда вы знаете? — сердито спросила она.
— Папы всегда любят своих дочек. Так же, как и мамы.
— Даже если дочки плохие?
Джоанне захотелось подойти и обнять эту девочку — она с трудом удержала себя от этого.
— На самом деле они совсем не такие плохие, как им кажется, — ласково уговаривала она девочку, поняв, что Риген почему-то винит себя в смерти матери и очевидной холодности отца.
— Я плохая, Джоанна. Я ужасно плохая.
— Милая, да ты просто не в силах сделать ничего настолько плохого, чтобы папа и мама перестали тебя любить. Клянусь тебе!
Правда это или нет, но ты должна в это верить, черт возьми!
Риген слушала, затаив дыхание, лицо ее просветлело, и Джоанна похвалила себя за то, что сказала это. А еще за то, что не стала выяснять, что же такого ужасного совершил бедный ребенок. Скорее всего, ничего серьезного — что можно натворить в восемь лет! — и чем скорее Риген преодолеет это, тем лучше.
Что же до других вопросов, то, как ни сильно было искушение, единственный человек в Клиффсайде, которого Джоанна ни в коем случае не собиралась расспрашивать о Кэролайн, была эта девочка. И Джоанна сменила тему.