Он припарковал машину у ее дома, прошел через уютный вестибюль и поднялся на второй этаж. Охраны у ее квартиры больше не было. Он звонил, стучал, звал ее.
Ощущая страшную пустоту внутри и странное чувство тревоги, он спустился вниз и вышел на улицу. Посмотрел на небо. Собиралась гроза. Солнце уже затянула пелена облаков. Надвигался потоп, и ночь в лежащем в низине Новом Орлеане обещала стать сущим адом.
Где она шастает?
Не сходи с ума, сказал он себе. Она имеет право ходить куда пожелает.
Нет, не имеет.
Она ведь ответила на его порыв. Она его хотела, и он полный идиот, что принял все это за стечение обстоятельств и руководствовался пресловутым здравым смыслом. Может, у него никогда и не было этого здравого смысла, просто ему ни разу не встретилась женщина, похожая на Энн Марсел? Была еще одна женщина, но…
Так где же она, черт возьми? И что он, разрази его гром, здесь делает? Вчера вечером он ушел, потому что соблазн держать ее в объятиях, быть с ней показался слишком велик. Желание идти дальше почти ошеломило его. Черт! Но он сохранил самообладание. Ладно, он не сохранил его, он ушел в страшном возбуждении. Тогда зачем вернулся? Зачем он себя терзает? Если только он не послал уже к черту понятие о добре и зле, и работу, и проклятый здравый смысл с этим дурацким делом.
Самым странным и запутанным из тех, с какими ему приходилось сталкиваться. Может, следует остановиться и подождать? И молиться, чтобы Джон Марсел выпутался…
«Ну же, Энн, возвращайся», — раздраженно сказал он про себя.
И напомнил себе тут же, что она имеет право ходить куда ей заблагорассудится.
В клуб, например.
Он вскочил в машину и завел мотор.
Его испугал раздавшийся сигнал. Мимо проезжал Джимми.
— Ее нет дома?
— Нет.
— Ты еще не говорил ей, что личность задушенной девушки — Джейн Доу — установлена?
— Нет.
— Она была на кладбище, знаешь?
— Где она была?
— И в церкви сегодня утром, и на кладбище. То есть она практически не входила в церковь, стояла у входа. У нее был такой вид, какой бывает у людей, приходящих на похороны потому, что они считают это нужным, но не хотят беспокоить тех, кто искренне скорбит, понимаешь?
— Более или менее, — ответил Марк.
Проклятие! Она была рядом весь этот чертов день, а он ее не видел. Выдающийся сыщик, нечего сказать! Но ведь он хоронил Джину. А в мыслях у него уже был еще один труп.
И потом, ему все еще было стыдно за предыдущий вечер, когда ему недостало здравого смысла понять, каким дураком он выглядел. Похоже, она не отдавала себе отчета в том, что он безумно боялся за нее все это время. Может, ему нужно немного остыть? Джон Марсел скорее всего виновен. Все улики против него. Но ей надо быть поосторожнее, а она этого не понимает. Марк сердился и сам удивлялся тому, как он сердился. Можно сказать, страстно. Только страстей тут и не хватало. Лучше бы он к ней никогда не прикасался.
Лучше бы он не уходил вчера.
А теперь у него осталось чувство пустоты, его сжигало сознание того, что она была так близка. И желание. Желание, которое его не покидало. Он хотел большей близости.
Черт, дьявол, она волновала его. Он испытывал к ней нечто. Любовь? Так быстро? Может быть, просто влечение? Что она с ним сделала? Звук ее голоса. Улыбка. Она нравилась ему. Нравился ее талант, ее откровенность и в то же время скромность. Ему нравилась она вся, он восхищался ею.
Нравилась ее внешность: изящная, маленькая фигурка, мягкие, светлые волосы. Да, вот в чем дело, он погрузился в свое желание и тратил время на фантазии — представлял себе ее обнаженной: ее грудь, ее тело.
Джимми продолжал что-то говорить, гримасничая.
— Ей надо бы поостеречься. Она великолепная приманка, если в это замешан кто-то еще. — Джимми замялся.
— Обе убитые женщины — настоящие красавицы. Не то чтобы это могло быть так важно. Но она слишком уж активничает. Все время маячит на виду…
— Я собираюсь проверить кое-что в клубе, — сказал Марк.
Джимми мотнул головой:
— Я там только что был. Ты же сам меня туда послал сегодня, не помнишь? Показывал всем фотографию Джейн Доу и набросок ее портрета, сделанный художником, задавал вопросы. Энн Марсел там не было. Она…
Он вдруг замолчал и посмотрел на Марка своими темными печальными глазами, сделавшимися неожиданно большими.
— О черт!
— Что? — спросил Марк. — Джимми, черт бы тебя побрал, что? — Каким бы спокойным он ни притворялся, тревогу, которая в нем поднималась, нельзя было не заметить.
— Я, ну я слышал, как Грегори Хэнсон разговаривал сегодня с Мамой Лили Маэ Лаво.
— Да?
— Он собирался кого-то привезти к ней в Дельту.
— Черт! — закричал Марк. — Черт!
Мотор взревел, и машина рванула вперед по улице.
Глава 11
Мама Лили Маэ сидела на пороге своего старого деревянного дома, раскачиваясь в обложенном подушками плетеном кресле-качалке. Домик был очень симпатичный, прямо к порогу вел деревянный мостик, переброшенный через небольшой пруд, в котором росли гигантские водяные лилии. Энн поразило это место, затерянное среди сплошных топей.
Мама Лили Маэ, очевидно, ждала их. Она курила длинную трубку и наблюдала за тропой и мостиком. Увидев их, она приветливо кивнула Энн, игнорируя Грегори и Синди.
— Энн Марсел, как парень провел сегодняшнюю ночь? Ему лучше?
— Я не знаю. Он все еще в коме, — ответила Энн, подходя к старухе и принимая протянутую ей руку. Рукопожатие Мамы Лили Маэ было на удивление крепким. В нем чувствовалась неженская сила. Энн уже понимала, что не следует обманываться хрупким видом Лили Маэ. Она напоминала черепаху, панцирь которой с годами становится толще и крепче. И глаза у нее были, как у черепахи, зоркие. Постоянно зоркие. У нее была удивительная улыбка: она озаряла лицо, как солнце землю, делая его умным и красивым.
— Видела вас сегодня, вы прятались там, позади. Знала, что придете.
— Знали?
— Грегори, дай-ка мне руку.
— Да, Мама Лили Маэ, — встрепенулся Грегори, подошел к старухе и помог ей встать. Энн показалось, что на самом деле она ни в чьей помощи не нуждалась, но ей было приятно внимание и нравилось видеть, как Грегори вмиг подскочил к ней. Она подмигнула Энн:
— Входите. Поговорим наедине.
— Но, Мама Лили Маэ… — запротестовала Синди.
— Юная леди, с вами мы поговорим позже, — пообещала Мама Лили Маэ. Она провела рукой по красивому лицу Грегори. — И с тобой поговорим, сын. Господь всемогущий, как мне больно видеть твои страдания, мальчик. Она в руках всемилостивейшего Бога, пусть это тебя утешит. Джина была вся — сияние, вспышка, сама красота и непокорность, она светилась ярче фейерверка в День Четвертого июля. Теперь она в безопасности, больше никто не сможет причинить ей вреда. Научись жить с этим, мой мальчик. Видит Бог, я повидала достаточно смертей на своем веку, чтобы понять, что смерть — часть жизни, так уж оно есть, вот и все. А ты должен продолжать жить, слышишь?
Грегори взял в ладони старую руку, погладил ею свою щеку и ласково задержал ее на своем лице.
— Я постараюсь, Мама Лили Маэ.
— Старайся лучше.
С этим строгим наставлением она зашагала в дом. Все последовали за ней.
Гостиная у нее была странная. Удобные диваны, покрытые красивыми одеялами ручной работы, стояли по углам справа от входа, а с другой стороны находилась маленькая, но очень удобная кухня, отделенная от гостиной лишь невысокой кирпичной перегородкой. Воду накачивали помпой. Комната освещалась керосиновыми лампами, стоявшими на противоположных концах стола.