Я поручил ребятам осмотреть фургон, но пока получается, что он чист, как руки зубного врача.
Далее, его "послужной список". Однажды он уже сидел за преступление на сексуальной почве - за изнасилование малолетней. Совсем недавно он пытался задушить массажистку, которую сначала связал. По всему этому он соответствует психологическому типу мужчины, которого мы ищем. - Я покачал головой. - Но все это только предположения и догадки. Мне нужны настоящие доказательства.
Небе глубокомысленно кивнул и положил ноги на стол. Соединив концы пальцев рук, он спросил:
- Ты можешь "пришить" ему дело? Сломать его?
- Он не глуп. На это потребуется время. Я не мастер вести допросы и бить его не собираюсь. Еще меньше мне нужны в обвинительном заключении сломанные зубы. Ведь именно таким образом Йозефа Кана скрутили в бараний рог и отправили в госпиталь, чтобы ему там подлатали шкуру.
Я взял со стола Небе из коробки с американскими сигаретами одну и прикурил с помощью огромной настольной зажигалки из латуни, подарка Геринга. Премьер-министр всегда дарил зажигалки тем, кто оказывал ему небольшие услуги. Он раздавал их, как няня раздает леденцы.
- Кстати, его уже освободили?
Худое лицо Небе приняло страдальческое выражение.
- Нет еще.
- Я знаю, тот факт, что на самом деле он никого не убивал - всего лишь незначительная деталь, но не кажется ли вам, что его давно пора выпустить? Остались же еще какие-то нормы, а?
Он встал и, обойдя стол, остановился передо мной.
- Тебе это не понравится, Берни, - сказал он. - Так же как и мне, но...
- Вы хотите сказать, что случай этот - не исключение? Я так понимаю, в уборных не вешают зеркал только по той причине, чтобы никто не мог посмотреть себе в глаза. Его не собираются освобождать, да?
Небе присел на край стола, сложил руки на груди и какое-то мгновение рассматривал носки своих ботинок.
- Боюсь, дело обстоит еще хуже. Он мертв.
- Как это произошло?
- По официальной версии?
- Послушаем, как она звучит.
- Йозеф Кан покончил счеты с жизнью в момент умопомрачения.
- Представляю себе, как это будет восприниматься. Но вы ведь знаете правду?
- Я не знаю ничего определенного. - Он пожал плечами. - Назовем это догадкой, основанной на изучении информации. Я что-то слышал, что-то читал и, поразмыслив, могу сделать несколько выводов. Естественно, как рейхскриминальдиректор я имею доступ ко всевозможным секретным указаниям министерства внутренних дел. - Он достал сигарету и закурил. - Обычно они скрываются под всякого рода нейтральными бюрократическими названиями. В настоящее время многие выступают за создание нового комитета по изучению очень опасного конституционного заболевания...
- Вы имеете в виду заболевание, от которого страдает вся страна?
- ...с целью создания "позитивной евгеники, в соответствии с указанием фюрера по этому вопросу". - Взмахом руки, держащей сигарету, он показал на портрет, висевший за его спиной. - Прочитав фразу: "...в соответствии с указаниями фюрера по этому вопросу", каждый понимает, что нужно взять затертый томик его книги, где говорится, что надо использовать все доступные медицинские средства, дабы не допустить того, чтобы физически неполноценные и психически больные создавали угрозу здоровью будущих поколений арийской расы.
- Что же все это означает, черт возьми?
- По-видимому, то, что этим несчастным просто не разрешат создавать семью. Впрочем, в этом есть определенный смысл, правда? Если они не способны обслуживать себя, смогут ли они воспитать детей?
- Однако не похоже, чтобы это удержало лидеров "Гитлерюгенда" от обзаведения потомством.
Небе фыркнул и вернулся за свой стол.
- Тебе придется последить за своей речью, Берни, - сказал он, но я видел, что ему понравились мои слова.
- Итак, вернемся к нашим баранам. Дело обстоит следующим образом.
Целый ряд заявлений, если хочешь - жалоб, поступивших недавно в Крипо от родственников людей, содержащихся в определенных заведениях, вызвал у меня подозрение, что некоторые виды убийств, совершающихся из соображений милосердия, уже неофициально практикуются.
Я наклонился вперед и зажал пальцами нос.
- У вас бывают головные боли? У меня бывают. Они начинаются от запахов. Очень плохо пахнут краски. И формальдегид в морге. Но самый мерзкий запах это запах отхожих мест. Знаете, Артур, я думал, что знаю все отвратительно пахнущие места в этом городе. Но это заведение пахнет так, как будто дерьмо, пролежавшее месяц, поджарили вместе с прошлогодними яйцами.
Небе выдвинул ящик стола и вытащил бутылку и пару стаканов. Не говоря ни слова, наполнил их.
Я опрокинул в рот свой стакан и подождал, пока огненная жидкость согреет то, что осталось от моего сердца и желудка. Потом кивнул, и он налил мне еще один стакан. Я сказал:
- Как раз тогда, когда думаешь, что хуже уже быть не может, выясняется, что дела обстоят куда отвратительнее, чем ты думал. А потом становится и вовсе скверно. - Я выпил второй стакан и повертел его в руках, изучая дно. Благодарю, что сказали мне правду, Артур. - Я заставил себя подняться. - И спасибо за утешение.
- Пожалуйста, сообщай мне, как у тебя пойдут дела с подозреваемым, сказал он. - Подумай, может быть, стоит поручить двум твоим ребятам поработать с ним? Один будет изображать доброжелательного следователя, другой - жестокого. Никаких грубостей, просто немного старомодного психологического давления. Ты знаешь, что я имею в виду. Кстати, как у тебя складываются отношения в группе? Все нормально? Надеюсь, никаких обид или чего-нибудь в этом роде.
Конечно, можно бы сесть и говорить о моих претензиях столько времени, сколько обычно продолжается съезд нацистской партии, но я знал, что он не захочет слушать. Я знал, что в Крипо есть сотни полицейских, которые гораздо хуже тех троих в моей группе. Поэтому я только кивнул и сказал, что все в порядке.
Но у дверей кабинета я остановился и совершенно автоматически, не задумываясь, произнес два слова. Я произнес их не потому, что так требовалось, и не в ответ на чьи-то слова (тогда я мог бы оправдаться тем, что я просто ответил, боясь обидеть человека). Нет, это я произнес их первым:
- Хайль Гитлер!
- Хайль Гитлер! - пробормотал Небе в ответ, не поднимая головы от листа бумаги. Он что-то начал писать и поэтому не видел выражения моего лица. Не могу сказать, каким оно было. Но, какое бы выражение ни застыло на моем лице, я понимал, что единственной моей претензией к Алексу может быть только претензия к самому себе.
Глава 10
Понедельник, 19 сентября
Зазвонил телефон. Я потянулся с другого края кровати и снял трубку. Пока я соображал, сколько сейчас может быть времени, Дойбель что-то говорил. Было 2 часа ночи.
- Повторите.
- Мы, кажется, нашли пропавшую девушку, комиссар.
- Она мертва?
- Как мышь в мышеловке. Личность ее пока еще окончательно не установлена, но все очень похоже на другие случаи, комиссар. Я вызвал профессора Ильмана. Он скоро подъедет.
- Откуда вы звоните, Дойбель?
- Станция "Зоопарк".
На улице было еще тепло, когда я спустился к своей машине и открыл окно, с наслаждением вдыхая ночной воздух, в надежде, что он поможет мне побыстрее проснуться. Для всех, кроме господина и госпожи Ханке, спящих у себя дома в Штеглице, завтрашний день обещал быть прекрасным.
Я поехал на восток по Курфюрстендам, застроенной четкими прямоугольниками магазинов, залитых неоновым светом, затем повернул на север по Иоахимсталерштрассе, в конце которой возвышалась большая, ярко освещенная теплица - станция "Зоопарк".