Но ночной ветер был прохладным, в нем чувствовался соленый привкус Средиземного моря и зелени садов, окружавших Фавиоллу. Маделина выскользнула из кровати, подошла к окну и, облокотившись о подоконник, выглянула наружу, наслаждаясь тишиной, убаюкивающей землю в этот ночной час. Она посмотрела вверх. Небо было непроницаемым, густым, совсем черным и напоминало огромный бархатный балдахин. Звезды сияли. Луна, прежде скрытая облаками, теперь выплыла наружу – яркая и совершенно круглая.
Маделина удовлетворенно вздохнула. Они были на вилле уже десять дней, прошедшие после путешествия в Вену и Западный Берлин. Здесь они предавались любви, гуляли по саду или пляжу, иногда отправлялись в автомобиле куда-нибудь на побережье. Но больше всего времени они проводили дома, где Соланж опекала их, как наседка цыплят, а Марсель каждый день придумывал новое меню.
Еще они читали и слушали музыку. Иногда она брала в руки гитару и пела Филипу свои любимые песни. Ему это очень нравилось, и Маделину вдохновлял его восторг.
– Десять дней чистой радости, – сказал ей утром Филип. – Только ты да я – и никого больше.
Она могла бы ответить ему теми же словами.
На Фавиолле, как и в Дануне, царили какие-то особенные покой и красота, в которых она черпала силу и наслаждение. Данун был теперь ее домом. И роскошные апартаменты на верхнем этаже Башни Макгилла в Сиднее – тоже. И все равно больше всего она любила ферму в Кунэмбле. Она влюбилась в нее с первого взгляда. Как и в Филипа.
Маделина вздрогнула. На руках выступила гусиная кожа. Она вспомнила, как в первый раз отдалась Филипу. Когда он ушел тогда, она заплакала, зарывшись лицом в подушку, потому что считала, что у них нет будущего. Какой же дурочкой она была. Как ошибалась. У нее было будущее с Филипом Макгиллом-Эмори. Она его жена. И, как сказала Пола, наступивший год – только первый в череде счастливых лет, что им предстоит прожить вместе. Впереди – целая жизнь.
Она любила его так сильно, что порой это становилось нестерпимым. Когда его не было рядом, она испытывала неподдельное чувство утраты, в груди возникала самая настоящая боль, которая проходила, только когда он возвращался. К счастью, они редко расставались после того, как в октябре он приехал за ней в Нью-Йорк. Он появился внезапно, не предупредив заранее. Просто через две недели после того, как она уехала из Сиднея, вошел, улыбаясь, в ее кабинет на Пятой авеню. Но в глазах у него была тревога – это Маделина сразу заметила.
Он повел ее обедать в ресторан «Твенти Уан», затем они поужинали в «Ле Сирк». Все было замечательно. Расставаясь с ним в сиднейском аэропорту, Маделина понимала, что теперь будет значить Филип в ее жизни. На долгом пути домой она непрестанно думала о нем – отныне так будет всегда, она знала это. Любовь к Филипу стала главным в ее жизни, даже карьера отступила. И, если бы пришлось выбирать, она бы с легкостью от нее отказалась.
Потом, ночью, когда они лежали, истомленные ласками, в ее спальне, Филип сделал ей предложение. И она, ни секунды не колеблясь, сразу же согласилась.
Полночи они проговорили, строя планы на будущее. Он настаивал, чтобы помолвка была сохранена в тайне.
– Не хочу вокруг этого ненужной суеты, – сдержанно пояснил он.
Маделина не уступала, настаивая на том, что следует сообщить хотя бы Поле.
– Ведь ей придется искать мне замену. Я не могу просто так оставить ее. Она всегда была так добра ко мне. Да и вообще я не привыкла так поступать. У меня есть определенные обязательства – и по отношению к ней, и по отношению к себе самой.
Филип понимал ее доводы, но полагал, что Маделина сама сможет найти себе замену, не ставя в известность Полу, и был так решителен, что ей оставалось только сдаться. Удивительно, но все получилось проще, чем она думала.
В отделе маркетинга работала некая Синтия Адамсон – протеже Маделины и любимица Полы. Эта молодая женщина выказывала немалые способности, работала быстро, точно, уверенно и была преданна делу.
Мэдди подумала, что Синтия вполне справится с работой и в будущем станет отличной помощницей Поле. Это несколько успокоило ее, и она стала приобщать Синтию к кругу новых обязанностей.
Филип пробыл до конца месяца, потом уехал на две недели по делам в Австралию, а в конце ноября снова вернулся в Нью-Йорк.
Едва появившись, он объявил, что их женитьба должна состояться немедленно. Устраивать большую свадьбу с участием всего семейства – слишком долгое дело. К тому же слишком шумное.
– Но ведь надо хотя бы дать им возможность приехать. И надо сказать твоей матери. И Поле. – Их Маделине особенно хотелось видеть на своей свадьбе.
Филип был непреклонен.
– Нет, я не хочу ждать, пока они будут разбираться со своими бесконечными делами. Все должно совершиться прямо сейчас. – Он рассмеялся и добавил с нежностью: – Я боюсь потерять тебя, разве ты не понимаешь? Я должен жениться на тебе немедленно, сегодня же. – Несмотря на его шутливый тон, Маделина снова заметила в его взгляде тень беспокойства. И подчинилась – лишь бы прогнать это выражение. Ей нестерпимо было видеть, что он мучается.
Они венчались тайком в самом начале декабря по католическому обряду в соборе святого Патрика на Пятой авеню. На церемонии присутствовали только Пэтси Смит, бостонская приятельница Маделины, и Миранда О'Нил со своим мужем Элиотом Джеймсом. На Маделине было ослепительно-белое шерстяное платье и того же цвета пальто. В руках – пышный букет алых и желтых орхидей. Потом Филип повел всех обедать в «Ле Гренуй».
– Полагаю, нам надо довести матримониальную процедуру до логического конца, – сказал он Маделине, когда они вернулись в свои огромные апартаменты в отеле «Пьер». И только после того, как они занялись любовью, он согласился позвонить родственникам в Англию.
Сначала они поговорили с Дэзи, которая была в Йоркшире, потом с Полой – та оказалась у себя дома на Белгрейв-сквер.
Мать и сестра, похоже, не слишком удивились и были явно рады известию, хотя разочарованы тем, что свадьба прошла без них. «Добро пожаловать в семью», – в один голос сказали они, и ни океанское расстояние, ни потрескивание в трубке не заглушили искренности тона.
Так началась для Маделины совершенно новая жизнь.
Филип любил ее глубоко и страстно, и она платила ему тем же. Он засыпал ее подарками и баловал, как только мог. Великолепное бриллиантовое обручальное кольцо и гарнитур с жемчугом и алмазами были лишь частью драгоценностей, которые он подарил ей. А еще он дарил ей меха и платья. Иногда он являлся с парой перчаток, шелковым шарфом, книгой или кассетой, которую хорошо послушать вместе, духами, букетом фиалок или какой-нибудь другой приятной ее сердцу мелочью.
Но главным подарком был он сам. Он заполнил все пустоты, что зияли в ее душе, и теперь Маделина чувствовала себя спокойной и защищенной. Порой она даже щипала себя, чтобы убедиться, что это не сон и что он тоже из плоти и крови.
Она не слышала, как Филип встал с постели, и испуганно вздрогнула, когда вокруг нее обвились его руки.
Он поцеловал ее в макушку.
– Ты что здесь делаешь, дорогая? Смотри, простудишься.
Маделина повернулась к нему, притронулась к щеке.
– Да что-то не спалось, вот и встала посмотреть на сад. Он такой красивый при луне. А потом задумалась…
– О чем же? – Филип пристально посмотрел на нее.
– Да обо всем, что произошло в последние месяцы. Это было как сон. Иногда мне бывает страшно, что вот проснусь, и ничего этого нет – и тебя тоже.
– Да вот же я, дорогая, и это вовсе не сон. Это действительность. Наша с тобой действительность.