Но как она ни вымоталась, перед глазами все еще стояли сцены в зале суда. Так просто ей не уснуть. Она открыла ящик прикроватного столика и достала снотворное. С обреченным вздохом проглотила таблетку, допила водку, легла на спину и стала ждать забытья.
Телефонный звонок прервал ее глубокий сон, вызванный лекарством. По интеркому звонил Педро.
– Простите за беспокойство,senora, но звонят из полиции. Желают поговорить с вами лично.
– Полиции? – Катерин тряхнула головой и с трудом села. – Что им нужно?
– Они не говорят,senora. – Голос Педро охрип после сна. – Но им нужно поговорить с вами. Они на первой линии.
– Спасибо. – Она нажала кнопку другого телефона и с мрачным предчувствием произнесла: – Слушаю.
– Катерин Беннет?
– Да?
– У нас тут Томас Джон Беннет в участке. Говорит, что он ваш сын.
– Что с ним случилось? – В голосе звучал страх.
– Его арестовали, миссис Беннет. Вам следует приехать в полицейский участок немедленно. Бульвар Ван Нуй, 7789.
– Сейчас буду. – Внезапно в голове стало чудовищно ясно. – Что с ним? Он пострадал? – Но на другом конце линии уже положили трубку.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Чтобы подготовиться к съемочному дню, Катерин приходилось вставать в половине пятого. Теперь же, когда раздался пронзительный звон будильника, как бы призывая ее к действию, она выключила его и продолжала неуверенно и рассеянно стоять посреди комнаты. Если она направится в полицейский участок и возьмет Томми под залог, вызволив его из той беды, в которую он попал (она даже вздрогнула, только представив себе, что бы это могло быть), она опоздает на работу. Полицейский участок находился в прямо противоположном от студии направлении.
Катерин понимала, что многое поставлено на карту. Ее боссов не волновала частная жизнь звезд. Они и так находились в большом раздражении по поводу того, что им пришлось предоставить ей четыре драгоценных дня на судебный процесс. Им приходилось в эти дни снимать сцены, в которых Катерин не участвовала, а это было связано с серьезными изменениями в графике съемок. Съемка одной серии занимала шесть дней. Катерин знала, что все ее сцены режиссер поставил на сегодня и завтра. Она обязательно должна быть на площадке. Но Катерин чувствовала, что нужна Томми. Сын для нее все, особенно после развода. Она принялась грызть заусеницу, раздумывая, что ей делать. Снова взглянула на часы. Кровь не водица. Она должна быть с сыном. Пошла эта студия на хрен.
Послышался стук в дверь гардеробной, появилась Мария с кофе, манго и грейпфрутовым соком.
– Будет лиsenora готов уехать в пять часов?
– Да, да, мне нужна машина, но предупредите Сэма, что мы поедем на бульвар Ван Нуйс вместо студии. Спросите его, знает ли он, где находится полицейский участок.
– Слушаюсь,senora.
Катерин натянула джинсы и майку и залпом выпила обжигающий кофе. Затем нажала шестую кнопку автонабора на телефонной трубке.
– Слушаю, – ответил ей густой мужской баритон.
– Бен?
– Да, что у тебя еще, Катерин? – Тон директора картины был еще более недовольным, чем обычно.
– Бен, у меня серьезная личная проблема. – Катерин поколебалась. Ему приходится докладывать все продюсерам, а Катерин подозревала, что один из них напрямую связан с самой скандальной газетой Америки – «Нэшнл сан». Она сделала паузу, потом выпалила: – Бен, мне необходимо задержаться на пару часов, надо срочно кой-куда подъехать. Семейное дело, Бен.
– Какое еще семейное дело? Слушай, самое для тебя сейчас важное это быть через сорок пять минут в гримерной и в семь на съемочной площадке. Мы и так вокруг тебя четыре дня снимали. У нас натурные съемки в аэропорту, а с этой гребаной погодой мы не можем рисковать. Ты нам нужна, и побыстрее.
– Но я занята только в трех сценах. Только в трех из пяти.
Не могли бы вы обойтись без меня хоть часок? Пожалуйста, это очень важно.
Но Бена ничем нельзя было тронуть.
– Слушай, Катерин, – рявкнул он, – тебя не было четыре дня из-за твоего проклятого развода. На нас телевидение давит, чтобы заканчивали эти две серии, а нам пришлось придержать твои сцены. Но сейчас мы уже на пороге эфира. Если мы не положим сегодняшние сцены в коробку вместе с пятью твоими другими сценами, которые требует редактор, мы окажемся по уши в дерьме. Теперь скажи мне, что может быть важнее этого?
– Ничего, – с горечью согласилась Катерин. – Ладно, не бери в голову, Бен. Я буду вовремя. Обещаю.
– Уж будь любезна, – огрызнулся он и повесил трубку.
Катерин нажала кнопку интеркома, чтобы соединиться с Брендой.
– Кто это?
– Бренда, прости, что разбудила, но что-то ужасное случилось с Томми.
– Томми? Что ты говоришь? Что случилось?
– Не расстраивайся. Я понимаю, это звучит ужасно, но только что позвонили из полицейского участка. Томми арестовали, нужно, чтобы кто-нибудь взял его под залог, а эта проклятая студия не отпускает меня.
– Больше ничего не говори, милая. Я поеду. За что его арестовали?
– Не знаю. Они отказались мне сказать, Бренда. Остается молиться, что все это не слишком серьезно. Я все время буду держать мой радиотелефон включенным, так что позвони мне, как только что-нибудь выяснишь. Домашняя чековая книжка у тебя?
– Да, – ответила Бренда. – И я уже еду. Ни о чем не волнуйся. Увидимся позже.
Катерин сидела неподвижно, уставившись на часы, стрелка которых подбиралась к четверти шестого. Ей надо ехать. Немедленно.
Элеонор Норман проследила, как растрепанная Катерин с опозданием приехала в гримерную, по ее глазам было очевидно, что мысли Катерин совсем в другом месте. Элеонор сидела в откидном кожаном кресле с закрытыми глазами, белокурые волосы небрежно затянуты в неаккуратный хвостик на затылке. Уже виднелись черные корни.
– Доброе утро, Элеонор, – спокойно сказала Катерин.
– Привет, Катерин, – отозвалась Элеонор с прохладцей и еле заметно улыбнулась.
С той самой поры, как шестилетняя Элеонор Норман сошла по трапу парохода, привезшего се из Англии где-то в пятидесятых, и вскоре начала сниматься в заглавных ролях в заметных фильмах, слухи вились вокруг ее имени, как летний туман. Было много предположений относительно того,как именно и почему никому не известной английской девчонке досталась роль в «Хейди», столь популярном в Америке, тогда как каждая соплячка от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса стремилась к подобному успеху месяцами.
Если верить дурным слухам, чтобы получить эту роль, ее мамаша, игривая, острая на язычок вдовушка, продала ребенка для сексуальных услад главе студии «Палладиум пикчерз». Хотя никаких фактических доказательств этого никогда не было, все знали, что вдова Норман с хорошенькой дочерью часто проводили уикэнды в хорошо охраняемой усадьбе Фрица Палленберга в Бель-Эйр. Обычно, кроме них, других гостей не приглашали.
Хотя все это случилось тридцать лет назад, а мать Элеонор уже давно умерла, равно как и Фриц Палленберг и большинство его приятелей, легкий душок скандала все еще витал над Элеонор. Она никогда не делилась ни с кем, что же на самом деле происходило между ней и широко известным старым педофилом в те длинные ночи в Лос-Анджелесе. Только изредка ее мучили кошмары. Она лежала потом вся в поту, дрожа от страха при воспоминаниях о тех жутких оргиях. Но по большей части ей удавалось избежать этих снов, да и Дирк, живущий с ней вместе любовник, старался утихомирить драконов.
Покончив с гримом, Элеонор поднялась и пошла в соседнюю комнату к парикмахеру.