Она проводила большую часть свободного времени с Вэл, Кейт, Рейчел и Лорел. Постепенно она научилась играть, смеяться с подружками и шушукалась с Джулией Корси, невозмутимой мамой Кейт, когда ей нужен был женский совет.
Как и Клементина, она сразу же уехала, как только стала постарше. Ее родные, несомненно, отнеслись к этому с одобрением. Она сообщила им новый адрес и телефон, чтобы они могли в любое время позвонить ей, но они не звонили. И даже не послали поздравление, когда она вышла замуж.
Рейн видела их один-единственный раз спустя год после своего переезда в Калифорнию. Она приезжала в Балтимор на вторую свадьбу Кейт и, сделав над собой усилие, навестила стариков. Они встретили ее с удивлением и без особой радости. Посидев полчаса, она ушла, недоумевая, зачем вообще приезжала.
Уже вечерело, когда машина остановилась перед главным медицинским центром Балтимора. Корпуса размещались посреди деревьев и холмов. Рейни хорошо помнила это место. Она частенько бывала в травмпункте, когда умудрялась упасть с дерева или разбивала в кровь коленки. Она была сущим наказанием для бабушки и деда, которые мечтали о спокойной старости.
Госпиталь представлял собой запутанный лабиринт, но Рейн сумела найти дорогу в палату деда, совершив всего лишь несколько ошибочных поворотов. Она задержалась на секунду перед дверьми. Уильям Марло лежал неподвижно, как восковая кукла. Только сигналы монитора свидетельствовали о теплящейся в нем жизни. Вирджиния сидела рядом, закрыв глаза и устало опустив вниз лицо, но спина ее по-прежнему оставалась деревянно прямой.
Как могли Вирджиния и Уильям произвести на свет дочь, такую живую и яркую, как Клементина? Однажды в ненастный дождливый день Рейн, которой тогда было всего лишь одиннадцать лет, забралась на чердак. И нашла там старую фотографию ее матери, поющей в церковном хоре подростков. И хотя на Клементине была хоровая роба, рыжие волосы и чувственные формы делали ее более похожей на грешницу, чем на святую. Рейн взяла фото и спрятала в ящик. Оно так там и лежит.
– Ба? – тихо позвала она.
Открыв глаза, Вирджиния удивленно произнесла:
– Что ты здесь делаешь?
– Моя подруга Вэл Ковингтон позвонила, когда услышала о том, что случилось. – Рейни изучала худое лицо деда, почти такое же белое, как подушка. Даже во сне оно хранило выражение непреклонности. – Как он?
Вирджиния пожала плечами:
– Пока ив. – Спокойный тон не соответствовал ее отчаянию.
Рейн ощутила неожиданный прилив сочувствия. Отношения между дедом и бабушкой были настолько их личным делом, что она лишь могла догадываться, что их союз держался на общей собственности и силе привычки. Но сейчас в глазах Вирджинии светилось подлинное горе.
– Он понимает, где находится?
– Думаю, он знает, что я здесь, но не больше. – Вирджиния сжала руки с нехарактерной для нее нервозностью.
– Давай спустимся в кафетерий. Я только что прилетела и хочу перекусить, и бьюсь об заклад, у тебя во рту не было маковой росинки с той минуты, как все это случилось, – предложила Рейн.
Вирджиния взглянула на мужа, готовая возразить. Затем, тяжело вздохнув, произнесла:
– Похоже, ты права. Я должна беречь силы.
Она встала, ростом чуть выше, чем ее внучка. Они вместе вышли из палаты и спустились в холл. Разнеслась весть, что приехала Рейн Марло, и стайка сестер собралась у регистратуры, но никто не подходил и не просил автографа. Рейни была благодарна им за проявленный такт.
Все, что она могла съесть, – овощной суп и крекеры, но она была рада, что бабушка взяла полную тарелку мяса и картофельного пюре. Вирджиния выглядела слишком худой. Хотя они никогда не были близки, их отношения были менее натянутыми, чем между Рейн и дедом. И, видя Вирджинию такой подавленной, Рейн неожиданно захотелось защитить ее.
Вирджиния закончила есть и отодвинула тарелку, оставив половину еды. И тогда Рейн спросила:
– Что все-таки произошло? И что говорят доктора? Губы Вирджинии задрожали.
– Он ехал играть в гольф, когда в его машину врезался пьяный водитель. В девять часов утра!
– Травмы тяжелые?
– У него рваные раны и переломы, коллапс легких и повреждение головы.
– Повреждение головы серьезное?
– Сотрясение мозга. Не очень сильное. – Руки Вирджинии сжали чашку с чаем. – Но когда они сделали ему компьютерную томограмму, то обнаружили неоперабельную аневризму, которая может разорваться в любой момент.
– Я… понимаю. Но с аневризмой живут долгое время. Ведь так? Может быть, даже годы?
– Доктор Уильяма, кажется, убежден, что в данном случае на это вряд ли стоит рассчитывать. Он предупредил, что я должна быть готова к худшему.
Рейн нахмурилась. Не стоит доктору давать необоснованную надежду, но нельзя и выносить пациенту смертный приговор. Жизнь непредсказуема, и надо всегда верить в лучшее.
– Ты консультировалась с кем-нибудь еще?
– Не было времени думать о таких вещах.
Рейн подумала о своем друге, хирурге в Нью-Йорке. Он многим обязан ей.
– Не возражаешь, если я позвоню своему знакомому нейрохирургу?
Вирджиния пожала плечами, не соглашаясь и не отказывая.
– Тогда я позвоню ему.
– Я слышала, ты развелась со своим знаменитым мужем? Рейн вздрогнула.
– Да. Но по обоюдному согласию, так что никакой скандальной прессы не предвидится.
– Актерам в Голливуде не следует позволять жениться. Особенно друг на друге. Пьянство, наркотики, оргии. – Вирджиния хмуро покачала головой. – Хотя, я думаю, ты к этому привыкла.
Рейн едва сдержалась, чтобы не вспылить. – Кензи – англичанин, и они более сдержанные, чем американские суперзвезды. Никто из нас не употреблял наркотиков и не пил больше, чем принято. Однажды на вечеринке я столкнулась с тем, что можно было бы назвать оргией. Я ушла. – Что касается этого вопроса, она не стала бы ручаться за Кензи, хотя, как она могла предположить, оргии – не его стихия. – Мы люди, не стереотипы.
– Без наркотиков? – переспросила бабушка с явным недоверием.
– Моя мать умерла от передозировки. Если я что себе и позволяла, то изредка покурить марихуану, не более.
– Если это правда, ты молодчина. – Вирджиния допила чай и отставила чашку. – Мне нужно вернуться к Уильяму.
– Чем я могу помочь тебе, ба? Вирджиния снова пожала плечами:
– Мы вполне обходились без тебя. И сейчас нам ничего не нужно.
Ощутив острую боль – смесь сострадания и обиды, Рейн не смогла сдержаться:
– Почему вы так не любили меня? Я всегда старалась не быть вам обузой. Вести… вести себя так, чтобы вы могли гордиться моими успехами в школе. Но что бы я ни делала, я всегда ощущала, что вы тяготитесь моим присутствием. Может быть, из-за того, что вы думали, грехи матери падут на се чадо?
Впервые взгляд бабушки остановился на ней.
– Нет. Нельзя сказать, что мы не любили тебя, и, конечно, было бы несправедливо обвинять тебя в грехах Клементины. Но это правда, мы не хотели, чтобы ты жила с нами. Мы чувствовали себя слишком старыми для воспитания ребенка. – Она колебалась, затем горько продолжила: – Ты напоминала нам о самой большой неудаче в нашей жизни.
Удивленная прямым ответом, Рейн осторожно спросила:
– Клементина? Вирджиния кивнула.
– Она родилась поздно, после того как мы потеряли надежду иметь ребенка. Она… она была как огонь, вся так и горела, и удержать ее было невозможно. Мы, как могли, старались дать ей воспитание, но у нас не получилось. Когда, оставив колледж, она вошла в состав рок-группы, я уже знала, что она пропадет. Может, не сразу, но пропадет…
Рейн проглотила комок в горле, чувствуя, как оно пересохло.