Я, Фреди Уайер, воплощение уверенности в любой ситуации (за исключением секса с моим художником), не могла найти выход из положения. Прежде чем мне что-то пришло в голову, вышла Никки.
– Фреди! – воскликнула она с очень вежливой и искренней интонацией, которая, в действительности, была моим изобретением. Я никогда не видела, чтобы заносчивость пустила корни в человеке так быстро, и вынуждена была поверить, что в этой резкой перемене не обошлось без Пилар.
– Не могу дождаться открытия твоей выставки, – прощебетала она. – Сойер наверху, рисует грозу и не хочет, чтобы его беспокоили. Он велел мне уйти! Представляешь? – Она мило засмеялась. – Я бы с удовольствием еще с тобой поболтала, но мне надо встретиться с Пилар и другими за ленчем в «Брайтли». Чао!
– Никки, – остановила я ее. Она обернулась.
– Дорогая, – продолжила я, – я не знаю точно, что происходит, но на твоем месте я бы поостереглась Пилар.
Я вспомнила годы учебы вместе с Пилар, ее вечное стремление к верховенству, манеру поджимать губы каждый раз, когда что-то хорошее доставалось мне, а не ей. Злобу, которую она проявляла, когда что-то было не так, как она хотела.
Наша маленькая компания распалась, когда мы учились в предпоследнем классе. Мы устояли, когда Никки выяснила, что я богата. Мы пережили то, что мать Никки работала в кафе, а потом горничной. Но когда появились мальчики, наш союз распался. Так уж получилось, что тот, в кого была влюблена Пилар, стал сходить с ума по мне.
Его звали Стив Барбер, он был звездой футбольной команды и самым популярным мальчиком в нашей школе. В начале учебного года Пилар стала помогать ему по математике. Он слегка задирал ее, как младшую сестренку, называл ее Пи, и тогда я единственный раз видела Пилар... ну, нежной. Знаю, сейчас это трудно себе представить. Никки немного дразнила ее, смеялась над ее влюбленностью, Пилар яростно отпиралась. Приводила массу аргументов, почему это не так (деревенщина, не слишком умен, по нему сохнут все девчонки). Я не говорила ей, что он звонил мне почти каждый вечер, хоть я ему и сказала, что он мне нравится только как друг. И дело не только в том, что меня не интересовали зеленые юнцы: я знала, что он нравится Пилар.
Но он был более чем самоуверен. Однажды он подошел ко мне и пригласил на Зимний праздник. Прежде чем я успела ему отказать, подошла Пилар и не дала мне такой возможности.
– Ты пригласил ее на Зимний праздник? – спросила она, поджав губы.
– Угу, – сказал он, улыбаясь. – Скажи ей, чтобы она согласилась, Пи.
Пилар как будто окаменела от напряжения. Само собой, наш футболист ничего не заметил и продолжал мне улыбаться.
– Как мило, – сказала я, – но я не могу.
– Не можешь? – Его идеальная белозубая улыбка исчезла. – Каждая девчонка в школе готова умереть за то, чтобы пойти со мной. Черт возьми, – он повернулся к Пилар, – ты бы в тот же миг согласилась.
Могу только предположить, что ему слишком часто попадало мячом по голове.
Пилар сжала зубы:
– Да, Фреди, ты должна пойти с ним.
– Я не могу...
– Нет, – настаивала она. – Ты должна.
– Так, значит, договорились, – заявил Стив. – Я заеду за тобой в семь. – И ушел.
– Я не пойду, – сказала я.
– Что?! – возмутилась Пилар. – Ты думаешь, ты лучше, чем все остальные? Думаешь, с твоими деньгами и именем ты можешь получить все, что захочешь?
Честно говоря, она так мне надоела, что я согласилась и пошла с ним.
Но в понедельник после танцев, после букетика, приколотого к корсажу, после фотографий и после того, как мне пришлось ударить его коленкой в пах, когда он начал распускать руки на переднем сиденье родительского «кадиллака», я обо всем пожалела. Когда я подошла к нашим шкафчикам в школе, я была готова извиниться. Пилар и Никки были уже там.
– Ну и как все прошло? – громко спросила Никки.
Пилар со стуком захлопнула металлическую дверцу:
– Да, как тебе понравилось?
Я рассказала им, как все было ужасно, отчасти потому, что так оно и было, отчасти из-за того, что хотела дать Пилар понять, что в этом не было ничего особенного и я жалела, что пошла.
– Единственным приятным моментом было то, что я встретила Кэти Сквирэс.
– Капитана университетской группы поддержки? – спросила Никки с благоговением.
– Да, она просто прелесть.
Пилар хмыкнула:
– Да она тебя даже не заметила. В тебе столько пафоса, Фреди. Ты думаешь, что ты идеальна, лучше всех на свете. А это вовсе не так. Тебе просто удается морочить людям голову.
– Пилар, – сказала Никки. – Зачем ты так говоришь? Это же неправда!
– Заткнись, малышка с куриными мозгами. Хватит изображать из себя Полианну [24] .
Мы с Никки ушам своим не верили. Я просто онемела. Но это было еще не все, потому что в этот момент к нам подошла Кэти Сквирэс.
– Фреди!
– Привет, Кэти!
Я представила ее своим подругам, и Кэти была с ними очень мила.
– Знаешь, – сказала она, глядя на меня, – я подумала, что тебе стоит попытаться пройти отбор в университетскую группу поддержки. Как тебе кажется?
Пилар, звезда кружка дебатов, надеющаяся на большое будущее в либеральном Синем штате, вставила что-то насчет того, что девчонки, которые одеваются, как шлюхи, и выставляют себя напоказ, – позор для всех активистов, борющихся за женское равноправие.
Я взвесила имеющиеся варианты: постараться замять конфликт в нашей все менее дружной группе или ходить в дерзкой униформе и быть в центре внимания всей футбольной команды и полного стадиона болельщиков.
Ответ казался очевидным. Я закрыла свой шкафчик, отошла и присоединилась к группе поддержки.
К концу того учебного года мы с Пилар и Никки почти не виделись. Пилар с головой ушла в свои дебаты, а Никки связалась с группой девчонок, полагающих, что одеваться в стиле гранж – это круто.
Спустя все эти годы, стоя во дворе у Сойера в наряде а-ля Фредди Уайер, Никки посмотрела на меня, но ничего не сказала.
– Я просто думаю, что тебе надо быть осторожнее с Пилар. Это все. И, быть может, – добавила я, – ты ведешь себя, ну что ли, слишком строго с Говардом.
Представляете? Я защищаю соседа. Да еще так открыто.
Никки распрямила плечи:
– Пилар сказала, что ты заставишь меня плясать под свою дудку.
Признаюсь, я была ошеломлена. Никки вздохнула:
– Прости. Но правда, Фреди, Пилар хорошо ко мне относится и везде берет меня с собой. Просто не лезь в это.
Быть может, она права? Возможно, я ревную, что Пилар и Никки снова подружились? Так трудно порой разобраться в женской дружбе.
Она ушла, я тоже собралась было. Но вместо этого я прошла через двор к парадной двери. Постучалась. Никто не ответил, и я вошла сама. Честно говоря, после всех резких замечаний и предательского поведения, с которым я только что столкнулась, можно ли меня винить?
В доме было тихо, и я прошла до задней двери, а потом через двор до студии. Увидев его, я остановилась. Он рисовал, и вид у него, как всегда, был необузданный. Казалось, что он не спал несколько дней.
На нем были джинсы и расстегнутая голубая батистовая рубашка навыпуск, вся покрытая мазками краски. Холсты стояли прислоненные к стене, одни побольше, другие поменьше. Я постучала о дверной косяк.
– Я сказал, уходи!
– Прости, но у меня появилась вредная привычка не делать того, что следует.
Он перестал писать и обернулся. С кисти, которую он держал в руке, брызгами полетела краска. В его темных глазах чувствовалось напряжение, и на долю секунды мне показалось, что он накричит на меня. Но он улыбнулся, и кровь прилила к моим и так слегка нарумяненным щекам.
– Ты по-прежнему хочешь, чтобы я ушла?
Кто знал, что я могу быть скромной.
– Черт, нет.