– Так стало быть, нам предстоит борьба, померяемся силой воли? Так, сынок?»
Борьба? Думитру постарался взять себя в руки, напряг мускулы и пытался сохранить контроль над собственным разумом.
– Я... я не убью себя ради тебя... не умру ради тебя... старый дьявол! – задыхаясь выкрикнул он.
«Конечно, ты не сделаешь этого, Думитру‑у‑у! Даже я не в силах заставить тебя совершить подобное, во всяком случае против твоей воли. Искусство соблазна и обольщения тоже, видишь ли, имеет свои пределы Нет, ты не убьешь себя, сын мой Это сделаю я фактически я уже сделал это!»
Думитру почувствовал вдруг, что тело его стало необычайно сильным, а разум полностью прояснился и освободился от власти Ференци Облизывая пересохшие губы, он внимательно огляделся вокруг Куда бежать? Какой путь выбрать? Где‑то там, впереди, его поджидал огромный волк. Но у него в руках по‑прежнему был факел, огонь которого заставит волка отступить А позади И вдруг сзади, где до этого момента было тихо и спокойно, юноше почудилось движение воздуха, словно подул невесть откуда взявшийся ветер Причиной послужили мириады хлопающих крыльев! Летучие мыши!
И в то же мгновение Думитру почувствовал непреодолимую клаустрофобию. Даже без летучих мышей – а в том, что они возвращаются, сомневаться не приходилось – Думитру не смог бы заставить себя возвратиться обратно по дымоходу и затем пройти через подземелье замка мимо шкафов с прахом мертвых, подняться по гулкой каменной лестнице, чтобы вновь очутиться на свободе. Нет, оставался лишь один путь – вперед! А там будь что будет! Едва только показались первые летучие мыши, он пополз вперед по каменному уступу...
...который мгновенно провалился под тяжестью его тела!
«А‑а‑а‑а! – торжествующе закричал ужасный голос в голове юноши. – Даже самый крупный волк весит гораздо меньше, чем взрослый человек, Думитру‑у‑у!»
Часть стены вместе с уступом, образующим букву "L”, повернулась на девяносто градусов, и Думитру полетел прямо на острия пик. Раздался жуткий крик, но тут же стих, ибо пики пронзили юноше голову и тело, повредив жизненно важные органы, но не задев при этом сердце. Оно все еще продолжало биться и гнать кровь, которая толчками вытекала из множества ран растерзанного тела.
"Ну разве не говорил я тебе, Думитру‑у‑у, что это будет восхитительно? И разве не обещал убить тебя?” – Сквозь невыносимые муки юноша слышал злорадные речи своего мучителя, но по мере того, как затихали страдания, слабели и звуки голоса. Это была последняя пытка, придуманная Яношем Ференци, и вскоре Думитру уже ничего не чувствовал и не слышал.
Яноша, однако, это уже не волновало. Для него гораздо важнее была полученная теперь возможность удовлетворить свою многолетнюю страстную жажду. Во всяком случае на время. И это было для него самым главным.
Стекая по V‑образному желобу, кровь достигала отверстия над горлышком урны и попадала внутрь, питая то, что там находилось, – древний пепел, останки человека, точнее чудовища. Кровь смачивала этот бренный прах, бурлила, пузырилась, дымилась и издавала удушливый запах. Такова была химическая реакция, ужасная и невероятная, результат которой, казалось, вот‑вот извергнется из горлышка урны наружу...
* * *
Прошло немного времени, – и огромный волк вернулся. Он небрежно прошел под стаей летучих мышей, образовавших нечто вроде живого мехового потолка, осторожно преодолел то место, где сдвинувшаяся и перевернувшаяся некоторое время назад часть прохода вместе со стеной уже плавно встала на свое место, остановился и пристально посмотрел на спокойно и безмолвно стоявшую урну.
И вдруг... издав какой‑то утробный звук, он спрыгнул в яму, прямо на каменный желоб над урной, и осторожно пополз между остриями пик к свободному от них пространству в начале стока.
Там он развернулся и стал по кускам срывать с пик обмякшее, обескровленное тело Думитру.
Закончив свое страшное дело, он выпрыгнул из неглубокой в этом месте ямы и начал вытаскивать останки юноши наружу, принося их на “площадку множества костей”, где он смог наконец наесться вволю.
Для старого волка это было обычная работа, которую ему приходилось выполнять уже не один раз.
То же самое до него делал его отец, и отец его отца, и отец отца...
Глава 2
Искатели
Румыния, Савиршин, вечер первой пятницы августа 1983 года.
Кабачок “Гастстуб”, приютившийся на крутом склоне горы на восточной окраине городка, в том месте, где, делая множество крутых поворотов, извилистая дорога уходит вверх и исчезает среди сосен.
За выщербленным, потемневшим от времени, грубо сколоченным круглым деревянным столом в одном из углов бара сидели рядышком трое американцев, по виду похожих на туристов. Одеты они были довольно свободно и небрежно. Один из них курил сигарету. На столе перед ними стояли кружки с пивом местного производства, которое не было крепким, но обжигало горло и прекрасно освежало.
Возле стойки бара сидели двое местных охотников – горцев, рядом с которыми лежали их ружья, такие старые, что их можно было с уверенностью назвать историческими реликвиями. Эти двое оживленно болтали, хлопали друг друга по спине и хвастали друг перед другом своей доблестью и удалью, причем не только на охоте, ибо чуть больше часа назад один из них вдруг с удивленным выражением отшатнулся от бара, издал какой‑то невнятный звук и, пошатываясь, выбежал через дверь в серо‑голубые сумерки туманного вечера. Его ружье так и осталось лежать на стойке, откуда с превеликой осторожностью его взял бармен, чтобы спрятать подальше от любопытных глаз, после чего вновь вернулся к своим обычным занятиям и продолжил мыть и протирать стаканы и кружки.
Собутыльник ушедшего охотника, а возможно, и его сообщник в каком‑либо неблаговидном деле, продолжая громко хохотать и стучать кулаками по стойке бара, допил сливовицу, оставленную его приятелем, отодвинул пустой стакан и обвел взглядом помещение в поисках дальнейших развлечений. И, конечно, тут же обратил внимание на американцев, разговаривавших за столом. Надо заметить, что они говорили как, раз о нем, но он, безусловно, этого знать не мог.
Он заказал себе еще одну порцию, велел подать гостям за столом то, что они пожелают, и направился к сидевшим в углу американцам. Прежде чем выполнить заказ, бармен взял со стойки ружье и аккуратно положил его рядом с первым.
– Гогошу, – проревел старый охотник, ткнув себя большим пальцем в закрытую кожаной курткой грудь. – Эмиль Гогошу. А вы кто? Туристы, наверное?
Он говорил по‑румынски, на местном диалекте, испытавшем на себе влияние венгерского языка. Все трое улыбнулись ему в ответ, правда двое из них несколько натянуто. Третий, однако, перевел им слова охотника и быстро ответил:
– Да, мы туристы. Из Америки, из Соединенных Штатов Америки. Присядьте с нами, Эмиль Гогошу, и давайте побеседуем.
– Вот как? – удивленно проговорил охотник. – Вы знаете наш язык? Вы служите гидом при этих двоих? Весьма полезное и прибыльное дело, правда?
– О господи, нет же! – рассмеялся молодой человек. – Я такой же, как и они, американец, я вместе с ними.
– Невероятно! – воскликнул Гогошу. – Как это так? Никогда раньше не слышал ни о чем подобном! Чтобы иностранцы говорили по‑нашему?! Вы меня, конечно же, разыгрываете?
Гогошу был потомственным румынским крестьянином. У него была коричневая обветренная кожа, седые, похожие по форме на бычьи рога усы, пожелтевшие посередине от постоянного курения трубки, густые длинные бакенбарды, тянущиеся до самой верхней губы, и проницательные серые глаза под нависшими седыми бровями.