Обычный небогатый горожанин: поношенная, кой-где с заплатами одежда, сбитые сапоги, соломенная (и по виду, и по цвету) шевелюра, грубые черты лица.
— Чего ты на него так вытаращилась там? И что это на тебе за наряд? Где ты это взяла, Нира?
— Я… я не знаю. Я ничего не помню. Как тебя зовут?
— Джекоб. Тебя что, огрели бревном по макушке? Тебя не было два дня. Мы думали, тебя схватили… Э, а что ты сделала со своими волосами? Ты теперь смешно выглядишь, Нира.
— А меня…Нира — это кто?
— Э-э, бедная Нира, твое дело и впрямь плохо. Как же это с тобой случилось?
— Не знаю. Наверное, огрели. Но шишек вроде нет.
Ди сняла шляпу и пощупала затылок рукой — входила в роль. Такой случай упускать нельзя, если сам город предлагает ей место среди своих жителей.
— Что ж делать-то? — Джекоб поковырял в ухе. — Совсем ничегошеньки не помнишь?
— Совсем. Джекоб, расскажи, кто я?
— Ты? Ну… ты — Нира. Мужа у тебя нет. Но зато есть мы. И нас много. Ну… в общем, нужно бы побольше… Мы делаем общее дело. Вот, вроде все рассказал.
— А это дело, какое оно?
— Оно… ну, мы… мы боремся. За свободу. Вот какое. Но это тайна. Свобода не живет без тайны, — это он произнес почти с гордостью. Слова были явно чужими, заученными. — Ты, Нира, это… или сама давай вспоминай, что к чему, или… в общем, я этого говорить не должен. Про это у нас другие говорят. Кому положено. И когда положено.
— Ладно.
Смутно шевельнулась мысль о том, что подпольщицей быть как-то неохота. Но ничего другого пока не предвиделось, а сейчас неразумно было бы упускать возможность узнать побольше.
— А люди в масках, эти страшилы — кто они?
— Это не люди, это… ну как их… сущности, вот. У них нет имен. Они служат своему богу и носят маски, потому что у них нет лиц. Они называют этого бога Ди и в честь него устраивают карнавалы. Завтра как раз начнется карнавал. У тебя сейчас глаза вывалятся. Ты чего, Нира? Ровно уксусу глотнула.
— Ди? А-а… что это за бог такой?
— Это тебе лучше у них самих спросить. Если не боишься. Они позакрывали все церкви, но это как раз и ничего… Слушай, Нира, а ты не притворяешься? Может, ты меня разыгрываешь? Или что похуже?
Посмотрел на нее с подозрением, как если бы вдруг спохватился — а не наплел ли чего лишнего?
— Что похуже? — Попыталась скрыть растерянность небрежным пожатием плеч.
— Ну-у, не знаю. Уж очень это все странно. Как ты там оказалась, на той улице, по которой мы с Филемоном уходили? Жаль Филемона. Хороший он был… И зачем тебе понадобилось парнем выряжаться? Странно, и все тут.
— Странно, — согласилась Ди. — Но я же не виновата в том, что это странно, правда?
— Кто тебя знает, Нира, что у тебя на уме. Ты какая-то дикая. Всегда была. Я, конечно, скажу нашим, как нашел тебя и что ты обеспамятела вдруг, а дальше уже не мое дело. Выпутывайся сама. Вот. Пришли.
Он постучал в дверь приземистого, вытянувшегося кишкой дома. Им открыла заспанная неопрятная старуха — бормотнув что-то неприветливое, она уползла обратно в темный угол, где у нее, видимо, была устроена лежанка. Затворив дверь, Джекоб повел Ди вглубь дома. Они поднялись на второй этаж и долго пробирались по узким длинным коридорам, то и дело натыкаясь в полутьме на груды хлама (а может, и не хлама), чьи-то ноги и шнырявших повсюду кошек. Ди как могла запоминала дорогу, чтобы иметь возможность отступления.
Наконец Джекоб выстучал условный знак на плотно притертой к проему двери и, когда та открылась, втащил вдруг заробевшую Ди внутрь. Здесь горели масляные лампы, было душно и тесно. Окна отсутствовали, либо их чем-то прикрыли. Мужчина с густо заросшим лицом пристально оглядел Ди и без выражения приветствовал ее:
— А, Нира… Явилась. Что это с тобой?
За нее ответил Джекоб, как и обещал:
— Арчер, она вроде того… на память ослабела. Головой, видать, стукнулась. На образину пялилась, как маленькая.
Пришлось силой уволакивать.
— С этим потом. О деле говори. Где Филемон?
— Филемон мертв, мир его праху. Образина за нами увязался. Я ушел, Филемон успел только карту мне отдать. Вот.
Он вытащил из-под рубахи пергамен и протянул бородатому. Тот жадно вцепился в добычу и, разворачивая на ходу, перешел в соседнюю комнатушку. Там сидели еще двое подпольщиков.
Ди внезапно стало скучно. Ее предоставили самой себе — видимо, эта непонятная Нира котировалась здесь невысоко. Чем она вообще могла тут заниматься? Дарить за так любовь братьям по оружию? Стряпать, обстирывать? Или что-то из их «общего дела» перепадало и ей?
Джекоб, как был, в одежде и сапогах, растянулся в углу на тюфяке и через пару минут уже прихрапывал. Кажется, скорбеть по Филемону здесь никто не собирался. Ди выбрала местечко почище и поуютней — на груде тряпья у дальней стены — и пристроилась там. Что делать, было непонятно, но, наверное, ломать на этот счет голову не стоило. Как-нибудь все само образуется, решила она, как образовывалось до сих пор. Хотя сейчас это «само» совсем не нравилось ей. Это место и эти люди не вызывали ни симпатии, ни интереса. «Карбонарии, — внутренне морщась, думала Ди. — Революционеры доморощенные. Тайное братство тайной свободы. Которую никто не видел и не увидит. Ее же попросту не существует. Потому и тайная». В принадлежности этих людей этому городу также была какая-то неправильность — как если бы за ними тоже стояла некая внешняя сила, любящая уродство и плодящая его в прогрессии. Только здесь, за спинами «карбонариев» она действовала тоньше, искуснее, скрытнее. Она не запугивала мирный люд уродами с крепкими мышцами. Она просто варила сладкую отраву для массового употребления.
За стенкой вполголоса разговаривали бородатый Арчер и двое его соратников. Ди невольно прислушивалась, собирая просеенные сквозь храп Джекоба кусочки фраз.
— …одновременно… вот здесь, здесь, еще тут и у складов…
— …оповестить… не успеем…
— …удобный случай… завтра вечером… карнавал… другого ждать три месяца…
— …выходы из города будут перекрыты… они знают, что план у нас… Филемон… дьявол, как не вовремя…
— …пятые врата… вот бы отыскать их.
— …бабьи сказки…
— …легенда… дед сказывал… пятые — врата бессмертия… были в каждом из городов Круга…
— …где нынче те города.
— …зачем те, если есть этот…
— …блажь… не мути воду, Северин.
— …карнавал… сигнал…
— …Нира… приглядеть… чудить стала… творится с девкой…
Один из троих подошел к проему и оглядел комнатку, где сидела Ди и сопел Джекоб. Ди притворилась спящей. «Карбонарий» прихлопнул дверь, лишив возможности подслушивать. Нимало не досадуя на это, она свернулась калачиком, укрылась плащом и попыталась собрать разбегающиеся мысли.
«Карбонарии» вызывали зевоту, это во-первых. Ни они ей не нужны, ни она им, получается, тоже — рады будут избавиться. Вопрос лишь в том, насколько радикальным способом — это во-вторых. А в-третьих… в-третьих, она, кажется, снова, становится «никем». Побыла простушкой Нирой — и будет. Надо уносить ноги, покуда вообще жива.
Проба маски — вот что это такое. Первая попытка всмятку. Этому, выходит, тоже надо учиться — приклеивать личину так, чтобы не сваливалась.
Ну и в-четвертых. Карнавал. От упоминания о нем кровь начинала струиться по жилам быстрее, вольнее, веселее. Вот куда ей надо — на карнавал. Выплеснуться вместе с ним на улицы, затеряться в его водоворотах, отдаться на волю безудержной стихии. Раствориться в ней и забыть о себе. Точнее, себя. Ди удивленно проговорила эти два слова вслух: «Забыть себя», вдруг ощутив кровное родство карнавальной стихии и собственного беспамятства.