Иногда Вулфриту казалось, что у него скопилась целая куча вопросов, на которые сможет ответить только она одна и при этом обойтись без слов.
Но неугомонный человек по имени Фрэнк смущал его гораздо больше: он настойчиво продолжал называть Вулфрита Данвином. По несколько раз на дню интересовался, не помнит ли юноша папу Одо, маму овечку и другую подобную ерунду. Вулфрит каждый раз отрицательно тряс головой, и Фрэнк отходил, что-то недовольно бормоча.
До следующего раза.
Однажды Вулфрита охватило страстное желание плюнуть на загадочное предприятие и отправиться домой в пещеру. Но соблазн побывать во дворце был слишком велик. Юноша никогда не видел подобных диковин. Точнее, он только читал о них в изъеденных червями книгах Клути. Из книг следовало, что дворцы, как правило, заселены барышнями исключительной красоты.
О барышнях Вулфрит имел весьма смутное представление. Когда он спрашивал о них у Клути, учитель обычно надувал щеки, невнятно хихикал — на лице у него появлялось выражение «сейчас-я-тебя-надую» — и отвечал:
— Барышни — это редкий сорт вишенок.
Но Вулфрит не верил, что гидрангианская армия стала бы сражаться с горгорианцами из-за каких-то ягод. Да и как может вишня-черешня испытывать страдания? Испугавшись, что ее пустят на варенье?
Нет, он обязательно должен посетить дворец, хотя бы чтобы разобраться с барышнями. А это означало, что придется терпеть мелкие причуды Фрэнка.
Однако последнее предложение вывело Вулфрита из себя.
— Что это? — спросил он, держа предмет кончиками пальцев и отстранив от себя на длину руки.
— Не важно. Надень!
— Если я не знаю, что это такое, как же я буду его надевать? — удивился юноша и подкрепился очередным бутербродом из корзиночки Мангли.
Фрэнк вздохнул и прислонился к дереву. Случайному прохожему должно казаться, что они — трое гуляк, веселящихся на пикнике. Эту хитрость королевский курьер использовал уже много раз после того, как движение на дорогах стало гуще, а необходимость прятать лицо Данвина — более внезапной. Но сейчас Фрэнку было не до веселья. Два дня в обществе придурка выбили из него половину прежней жизнерадостности и начисто лишили терпения. Интересно, есть ли еще на свете тупицы, подобные Данвину? Если да, то Фрэнк отдал бы годовое жалованье, лишь бы никогда их не встречать.
— Это маска. Она скрывает характерные черты человека. Ну и куда, по-твоему, ее надо надеть?
— О! — Вулфрит кивнул, отложил в сторону недоеденный бутерброд, встал и попытался продеть ногу в одно из небольших отверстий.
— Что ты делаешь!!! — завопил Фрэнк. К счастью, несколько путников, проходящих мимо, приняли его отчаянные вопли за крик беспомощной жертвы в руках кровожадного грабителя и заторопились по своим делам.
Фрэнк выхватил маску, испугавшись, что юноша разорвет дорогую ткань.
— Это должно закрывать лицо, идиот! — выпалил он в ярости и нахлобучил капюшон на голову Вулфрита прежде, чем тот успел запротестовать.
Вулфрит тут же стащил с себя странный головной убор. Это был один из тех капюшонов, которые предпочитали девять из десяти разбирающихся в модах палачей и сборщиков налогов. Но ученик чародея понятия не имел о моде. Все, что он знал, так это что маска жаркая и щекотная и что Фрэнк — окончательный псих.
— Надень обратно, — сказал Фрэнк, скрипя зубами.
— И не подумаю, — спокойно ответил Вулфрит. Про себя он решил наложить на Фрэнка заклятие — прямо здесь и сейчас, в открытую. Придется подобрать не слишком зрелищное заклинание: по дороге он заметил парочку горгорианских патрулей и не хотел, чтобы они его застали в самый неподходящий момент.
Так, какое-нибудь домашнее и непритязательное волшебство, которое заставит Фрэнка погрузиться в непреодолимый сон, а Мангли...
Странно, каждый раз, когда Вулфрит смотрел на Мангли, он начинал думать о других совершенно непонятных вещах. К сожалению, юноша не знал, как они называются и как с ними обращаться. Это раздражало гораздо сильнее, чем маска.
Которую он не собирался надевать, и все тут!
Наверное, Фрэнк о чем-то догадался, потому что он неожиданно отбросил свое ослиное упрямство и решил пойти на компромисс.
— Послушай, Данвин, — сказал он, небрежно отбрасывая капюшон в сторону. — Тебе не нужно надевать маску, если ты этого не хочешь. Мы прекрасно проведем время во дворце, даже если ты вообще откажешься ее носить. — Он вздохнул. — Хотя для Мангли это будет большим ударом.
Мангли уставилась на него оторопелым взглядом, как бы спрашивая: «Неужели?» А Фрэнк осторожно вытянул ноги и исподтишка с удовольствием пнул ее в лодыжку, возвращая пинок, полученный под столом в деревенской гостинице. Уловив намек, девушка сделала большие влажные глаза, а ее взгляд преисполнился горьким разочарованием.
Этот взгляд пронзил Вулфриту сердце.
— Ударом? — переспросил он растерянно. — Но почему?
— Ох уж эти невинные молодые горские парни! — Фрэнк похлопал Вулфрита по плечу. — Приятно встретить юношу, который совершенно незнаком с аристократическими манерами. Понимаешь, мой мальчик, дворец — это совсем не то, что ваша закопченная, вонючая сельская таверна с собачьим дерьмом на полу. (Тут он прикрыл глаза и безмолвно обратился к Белчопсу, Богу Рыбаков, прося прощения за то, что произнес такую наглую ложь без удочки и снасти в руках. А правда состояла в том, что после свержения короля Фумитория для большинства общественных церемониальных залов в королевском гидрангианском дворце были введены предельно допустимые количества собачьего дерьма.) — Нет, нет, — продолжал королевский курьер, — во дворце существуют определенные обычаи, законы и правила поведения. Вы можете уважать их и наслаждаться многими придворными удовольствиями, а можете пылать свободным духом и делать все, что заблагорассудится. Но только вне стен дворца.
— Но при чем же здесь Мангли?
— Мангли в тебя сильно.., нравишься ты ей, парень, — сказал Фрэнк, предоставляя юноше самому разбираться, что это значит.
— Правда? — спросил Вулфрит у Мангли. Горгорианка закивала так энергично, что ученик чародея испугался за ее голову.
— Мангли — леди, которая не позволяет себе показывать свою.., симпатию мужчине, — объяснил Фрэнк, сопроводив свои слова странными звуками, в которых достаточно опытное ухо наверняка распознало бы истерический презрительный хохот, замаскированный под кашель. Мангли холодно посмотрела на своего приятеля.
— Правда? — Вулфрит вопросительно взглянул на девушку, чувствуя, как у него внутри поднимается теплая волна. — Я польщен.
— И правильно делаешь, мой мальчик, — заверил его Фрэнк. — Однако, как бы сильно она тебя.., ни испытывала к тебе привязанности, правила поведения запрещают ей проявлять свои чувства, пока она не представит тебя своей госпоже. Видишь ли, парень, Мангли — первая фрейлина Ее Ясного и Цветущего Славой Величества, Королевы Артемизии. — Произнося эти слова, Фрэнк автоматически выполнил положенные поклоны и жесты, означающие: Мелочно-Белая Хризантема, Цветущая на Заре Морозного Утра, и Вполовину Не Стоит Поэтического Обожания по Сравнению с Благородной Персоной, чье Августейшее Имя Эти Никчемные Губы Только Что Упомянули.
Вулфрит решил, что у Фрэнка начался приступ судорог. Это было достойным завершением его предыдущей выходки.
— Как первая фрейлина, Мангли живет в королевских апартаментах, — продолжал вдохновенно врать Фрэнк.